Из статьи Вадима Моисеевича Гаевского, советского и российского театрального критика о «Маскараде», спектакле Мейерхольда 1917 года. («Экран и сцена» № 12 за 2019 год)
"...“Маскарад”, поставленный в 1917 году, можно считать эпилогом того удивительного явления русской художественной культуры, которое названо Серебряным веком. Спектакль был фантастически красиво оформлен Александром Яковлевичем Головиным и так же фантастически – уже в прямом, а не только переносном смысле – срежиссирован Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Безудержная красота отличала весь материальный мир постановки – бутафорию, реквизит, аксессуары, костюмы и особенно занавесы, которых, как известно, было пять: главный антрактный красно-черный (или малиново-черный), маскарадный орнаментальный и многоцветный, бальный светло-зеленый, белый кружевной и траурный черный. И такая же безудержная, прямо-таки дьявольская фантазия, она же дьявольская энергия, наполняла режиссуру основной сцены – картину маскарада. Здесь, в маскарадных костюмах были собраны персонажи экзотических сказок и легенд, герои популярных опер, масти игральных карт, маски итальянской комедии дель арте, все переплеталось, все проносилось в неостановимом танце (излюбленные Мейерхольдом круговые мизансцены), принося стихию праздника, дух азартной игры и неодолимое влечение к гибели, к смерти. На языке той эпохи этот комплекс назывался инфернальным. В таком инфернальном ключе Мейерхольд предлагал увидеть театральный эпилог прожитых необыкновенных дней, тех, что были названы, как уже сказано, Серебряным веком.
… “Маскарад” был поставлен на сцене императорского Александринского театра в последние дни российской монархии. Как вспоминал Головин, “Генеральная репетиция состоялась в тот день, когда на улицах Петрограда уже раздавались первые выстрелы Февральской революции. Я и Мейерхольд перебегали Невский под выстрелами”.
… Естественно полагать, что, начиная “Маскарад”, Мейерхольд, как и всегда, думал о судьбе русского драматического театра. И на частной сцене, где он начинал, и на казенной сцене, где он теперь работал, драматическому искусству катастрофически недоставало важнейшего компонента: зрелищности, прежде всего декоративной. Зрелищная компонента была устранена и в прозаических камерных спектаклях Александринки, и в поэтических чеховских спектак-лях Художественного театра. По разным соображениям: вульгарно-эстетическим в первом случае, возвышенно-этическим во втором. Но и с тем, и с другим вариантом сценической правды романтически настроенный Мейерхольд согласиться не захотел, он искал иную – театральную – правду, находя ее и в особой актерской игре, и в особой зрелищности драматического спектакля".
"...“Маскарад”, поставленный в 1917 году, можно считать эпилогом того удивительного явления русской художественной культуры, которое названо Серебряным веком. Спектакль был фантастически красиво оформлен Александром Яковлевичем Головиным и так же фантастически – уже в прямом, а не только переносном смысле – срежиссирован Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Безудержная красота отличала весь материальный мир постановки – бутафорию, реквизит, аксессуары, костюмы и особенно занавесы, которых, как известно, было пять: главный антрактный красно-черный (или малиново-черный), маскарадный орнаментальный и многоцветный, бальный светло-зеленый, белый кружевной и траурный черный. И такая же безудержная, прямо-таки дьявольская фантазия, она же дьявольская энергия, наполняла режиссуру основной сцены – картину маскарада. Здесь, в маскарадных костюмах были собраны персонажи экзотических сказок и легенд, герои популярных опер, масти игральных карт, маски итальянской комедии дель арте, все переплеталось, все проносилось в неостановимом танце (излюбленные Мейерхольдом круговые мизансцены), принося стихию праздника, дух азартной игры и неодолимое влечение к гибели, к смерти. На языке той эпохи этот комплекс назывался инфернальным. В таком инфернальном ключе Мейерхольд предлагал увидеть театральный эпилог прожитых необыкновенных дней, тех, что были названы, как уже сказано, Серебряным веком.
… “Маскарад” был поставлен на сцене императорского Александринского театра в последние дни российской монархии. Как вспоминал Головин, “Генеральная репетиция состоялась в тот день, когда на улицах Петрограда уже раздавались первые выстрелы Февральской революции. Я и Мейерхольд перебегали Невский под выстрелами”.
… Естественно полагать, что, начиная “Маскарад”, Мейерхольд, как и всегда, думал о судьбе русского драматического театра. И на частной сцене, где он начинал, и на казенной сцене, где он теперь работал, драматическому искусству катастрофически недоставало важнейшего компонента: зрелищности, прежде всего декоративной. Зрелищная компонента была устранена и в прозаических камерных спектаклях Александринки, и в поэтических чеховских спектак-лях Художественного театра. По разным соображениям: вульгарно-эстетическим в первом случае, возвышенно-этическим во втором. Но и с тем, и с другим вариантом сценической правды романтически настроенный Мейерхольд согласиться не захотел, он искал иную – театральную – правду, находя ее и в особой актерской игре, и в особой зрелищности драматического спектакля".
group-telegram.com/lan_lantsov/2271
Create:
Last Update:
Last Update:
Из статьи Вадима Моисеевича Гаевского, советского и российского театрального критика о «Маскараде», спектакле Мейерхольда 1917 года. («Экран и сцена» № 12 за 2019 год)
"...“Маскарад”, поставленный в 1917 году, можно считать эпилогом того удивительного явления русской художественной культуры, которое названо Серебряным веком. Спектакль был фантастически красиво оформлен Александром Яковлевичем Головиным и так же фантастически – уже в прямом, а не только переносном смысле – срежиссирован Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Безудержная красота отличала весь материальный мир постановки – бутафорию, реквизит, аксессуары, костюмы и особенно занавесы, которых, как известно, было пять: главный антрактный красно-черный (или малиново-черный), маскарадный орнаментальный и многоцветный, бальный светло-зеленый, белый кружевной и траурный черный. И такая же безудержная, прямо-таки дьявольская фантазия, она же дьявольская энергия, наполняла режиссуру основной сцены – картину маскарада. Здесь, в маскарадных костюмах были собраны персонажи экзотических сказок и легенд, герои популярных опер, масти игральных карт, маски итальянской комедии дель арте, все переплеталось, все проносилось в неостановимом танце (излюбленные Мейерхольдом круговые мизансцены), принося стихию праздника, дух азартной игры и неодолимое влечение к гибели, к смерти. На языке той эпохи этот комплекс назывался инфернальным. В таком инфернальном ключе Мейерхольд предлагал увидеть театральный эпилог прожитых необыкновенных дней, тех, что были названы, как уже сказано, Серебряным веком.
… “Маскарад” был поставлен на сцене императорского Александринского театра в последние дни российской монархии. Как вспоминал Головин, “Генеральная репетиция состоялась в тот день, когда на улицах Петрограда уже раздавались первые выстрелы Февральской революции. Я и Мейерхольд перебегали Невский под выстрелами”.
… Естественно полагать, что, начиная “Маскарад”, Мейерхольд, как и всегда, думал о судьбе русского драматического театра. И на частной сцене, где он начинал, и на казенной сцене, где он теперь работал, драматическому искусству катастрофически недоставало важнейшего компонента: зрелищности, прежде всего декоративной. Зрелищная компонента была устранена и в прозаических камерных спектаклях Александринки, и в поэтических чеховских спектак-лях Художественного театра. По разным соображениям: вульгарно-эстетическим в первом случае, возвышенно-этическим во втором. Но и с тем, и с другим вариантом сценической правды романтически настроенный Мейерхольд согласиться не захотел, он искал иную – театральную – правду, находя ее и в особой актерской игре, и в особой зрелищности драматического спектакля".
"...“Маскарад”, поставленный в 1917 году, можно считать эпилогом того удивительного явления русской художественной культуры, которое названо Серебряным веком. Спектакль был фантастически красиво оформлен Александром Яковлевичем Головиным и так же фантастически – уже в прямом, а не только переносном смысле – срежиссирован Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Безудержная красота отличала весь материальный мир постановки – бутафорию, реквизит, аксессуары, костюмы и особенно занавесы, которых, как известно, было пять: главный антрактный красно-черный (или малиново-черный), маскарадный орнаментальный и многоцветный, бальный светло-зеленый, белый кружевной и траурный черный. И такая же безудержная, прямо-таки дьявольская фантазия, она же дьявольская энергия, наполняла режиссуру основной сцены – картину маскарада. Здесь, в маскарадных костюмах были собраны персонажи экзотических сказок и легенд, герои популярных опер, масти игральных карт, маски итальянской комедии дель арте, все переплеталось, все проносилось в неостановимом танце (излюбленные Мейерхольдом круговые мизансцены), принося стихию праздника, дух азартной игры и неодолимое влечение к гибели, к смерти. На языке той эпохи этот комплекс назывался инфернальным. В таком инфернальном ключе Мейерхольд предлагал увидеть театральный эпилог прожитых необыкновенных дней, тех, что были названы, как уже сказано, Серебряным веком.
… “Маскарад” был поставлен на сцене императорского Александринского театра в последние дни российской монархии. Как вспоминал Головин, “Генеральная репетиция состоялась в тот день, когда на улицах Петрограда уже раздавались первые выстрелы Февральской революции. Я и Мейерхольд перебегали Невский под выстрелами”.
… Естественно полагать, что, начиная “Маскарад”, Мейерхольд, как и всегда, думал о судьбе русского драматического театра. И на частной сцене, где он начинал, и на казенной сцене, где он теперь работал, драматическому искусству катастрофически недоставало важнейшего компонента: зрелищности, прежде всего декоративной. Зрелищная компонента была устранена и в прозаических камерных спектаклях Александринки, и в поэтических чеховских спектак-лях Художественного театра. По разным соображениям: вульгарно-эстетическим в первом случае, возвышенно-этическим во втором. Но и с тем, и с другим вариантом сценической правды романтически настроенный Мейерхольд согласиться не захотел, он искал иную – театральную – правду, находя ее и в особой актерской игре, и в особой зрелищности драматического спектакля".
BY Евгений Ю. Ланцов
Share with your friend now:
group-telegram.com/lan_lantsov/2271