Алёна Чурбанова

* * *

Женщинам Афганистана запретили
Говорить друг с другом,
И мы об этом друг с другом
Тоже не говорим,
Хоть нам никто и не запрещал.

03.11.2024

Источник: личный блог автора
#выбор_Оли_Скорлупкиной

Говоря об конкретном событии и его рефлексии (а вернее -- подчеркивая пустоту на месте её отсутствия), этот небольшой текст акцентирует внимание на куда более обширном парадоксе молчания. Военные конфликты и преступления, политические репрессии, нарастание несвобод и систематическое нарушение прав человека -- всё это ежедневно приносит нам десятки чудовищных новостей из самых разных локаций и культур, и одновременно производят свою работу десятки разносторонних механизмов, делающих невозможным разговор о происходящем.

Эти механизмы можно разделить на внешние и внутренние. И если с внешними всё понятно -- в определенных средах ценой высказывания могут стать свобода, безопасность и жизнь, твоя или близких -- то с внутренними сложнее. Здесь встают вопросы и этической уместности, и коммуникативной, и многих других. То есть с одной стороны нас вынуждают молчать репрессивные законы, а с другой -- некие сложно формулируемые внутренние законы самой природы коммуникации между людьми. Вместе они конструируют огромные фигуры умолчания, всё время невидимо и тяжело нависающие над любым человеком, любым диалогом. Внутренняя необъяснимая невозможность высказывания о невозможности высказывания, диктуемой извне: круг замкнулся; минимальными лаконичными инструментами в этом тексте изображаются два полюса запретов, и в несколько строчек умещается вся пропасть между ними -- и вся многоярусность молчания.

Возьмём такой пример: в феврале 2022го начинается полномасштабное вторжение России в Украину, и если поначалу звучат протесты, пишутся коллективные открытые письма (как странно сейчас это вспомнить!), то довольно скоро новые репрессивные статьи и переполненные вплоть до пригородов отделения полиции ставят на подобных высказываниях жирную точку. Это внешний запрет, но как много запретов внутренних вторят ему: от невозможности открыто поговорить с идейно неблизкими близкими, поскольку это поставит под угрозу семейные отношения, до парадоксальной невозможности полноценно поговорить даже с теми, кто с тобой заодно. Кажется, "мы", о котором идёт речь в стихотворении, -- именно такое, самое близкое. И вот даже на уровне такого "мы" полноценный разговор невозможен, потому что: 1) мы настолько в одной лодке, что и так всё понятно -- без слов; 2) обсуждения бессильны что-либо изменить, поэтому в них нет смысла; 3) что тут скажешь, кроме "это * * * -- да, это * * * "; 4) нельзя же всё время о плохом, надо же как-то жить и выживать; 5) это пятиминутный смоллток с соседями по эмиграции, и формат совсем не предполагает такой тематики разговора; 6) это кухня ресторана в эмиграции, куда ты устроился мыть посуду, и здесь есть правило "не говорим о политике"; 7) это жители страны, гостеприимно тебя приютившей, и будет неправильно в ответ на их гостеприимство приниматься спорить и переубеждать... И прочая, и прочая. Одна мощная внешняя сила -- и тысячи внутренних сил, не дающих сделать это: свободно поговорить о самом главном, о том, как где-то страдают люди и как это чудовищно, о том, что нельзя об этом молчать, ведь такое молчание не отличается от равнодушия, даже когда не является им. Какой-то маленький князь Мышкин внутри постоянно хочет воскликнуть "ну что же вы всё не о том говорите", но вряд ли может предложить выход -- способ по-настоящему говорить "о том".

Наверное, человек не только рождается один и умирает один, но и с ежедневными поставками ужасных новостей тоже остаётся наедине -- не имея возможности действительно, в полном смысле слова поделиться своими переживаниями даже с самыми близкими. Обычная коммуникация просто не справляется с этим -- слишком много факторов делают высказывание невозможным, но при этом потребность в нём безусловно есть: она заложена в самой природе человека и речи. Сегодня на антивоенной акции в Херцег Нови (Черногория), приуроченной к 1000 дней с начала полномасштабной войны России против Украины, одна девушка спела песню с таким припевом: "Что же нам теперь делать с ним вдвоём -- с моим февралём". С февралём 2022го каждый действительно в каком-то смысле так и остаётся один на один.

Однако у высказывания как будто появляется больше возможностей сбыться, когда оно делает шаг в сторону -- в условность, в художественность, к сдвигу и деавтоматизации значений слов, к непрямым путям выражения смыслов, словом -- в поэзию. Здесь преодолевается и коммуникативная неуместность: стихи прочитает тот, кто хочет этого, и тогда, когда он готов к этому [к разговору о том самом самом главном].

#комментарий_Оли_Скорлупкиной

Дарья Серенко

* * *

я обязательно выложу этот текст, но позже, чтобы нельзя было подумать, что это текст о любви.

или, если получится, я выложу этот текст даже раньше, ещё до того, как мы с тобой познакомились.

море волнуется (раз), тираны свергаются (два), наши товарищи умирают, наши дети растут. военкоматы горят, подожженные нашими товарищами и детьми. после поцелуев губы горят так, будто я вплотную подошла к огню. только это метафора: тиранов свергала не я, и весь этот огонь — не моя заслуга.

люди покупают снаряды и подписывают снаряды. подписанные, они летят — захватывать или защищать? зависит от того, кто прочитал этот текст. ты прочитал этот текст — что бы ты написал на снаряде?

я всегда думаю о поэзии. теперь это поэзия подписанных снарядов. кирпич, обернутый в бумагу с моим текстом, летящий в окно правительственного здания. чьей рукой он был пущен, какой стране принадлежало здание?

он ушел добровольцем воевать с оккупантами: я узнала, что на его теле была набита строка из моего стихотворения. «Революция будет - у неё будут твои глаза». мы не были знакомы, но он знал этот текст. его похоронят с моей русскоязычной строчкой на теле. я никогда не смотрела в его глаза, теперь они закрыты в закрытом гробу. что это за связь между нами?

я выложу этот текст после того, как мы познакомимся. ты покажешь мне татуировку и расскажешь, что она для тебя значит. ты прочитаешь и сразу поймешь, что это о тебе. Надо было набить по-украински — революція буде, у неї будуть твої очі.

я обязательно набью, но позже, чтобы нельзя было подумать, что это текст о твоей смерти.

(авторский тг )

#выбор_Зои_Фальковой

Олег Копылов

* * *
/привет, мы дикие травы. Поезд
дальше уже не идёт.
пассажиров выводят на лёд:
красного крыса,
певицу в зелёном
свете,
деву
в дыму под звездой

посвист свинца всегда молодой,
стаю ос с ликами сов.
рыбу в трусах. раба без трусов.

/мелко детализированные
демоны спилберга перекликаются
с крупными каменщиками сведенборга.
временные акции.
дешевле знака.
стоп. смято.

поезд, ты всегда был-есть травинка,
основа летящий провод.
здесь всегда. тук. здесь сейчас. ток.

кто-то на полуспустившемся детском матрасе
вспоминает живые имена.

Из подборки в 22-м выпуске «Артикуляции»
https://articulationproject.net/17376

#выбор_Анны_Голубковой

В советских фильмах про гражданскую войну часто встречается сцена: вооруженные люди останавливают поезд, в котором герои едут сами не знают куда, и начинают грабить и убивать. Бежать некуда — кругом чистое поле, сопротивляться нечем — пассажиры безоружны. И для меня эта сцена в таких фильмах была одной из самых страшных в своей абсолютной безнадежности. И вот что-то похожее на то полузабытое чувство возникает и при чтении этого стихотворения Олега Копылова. Хотя здесь на узнаваемые приметы такого фильма — «дикие травы», «поезд дальше уже не идет», «пассажиров выводят», «посвист свинца» — накладывается ряд совершенно других апокалиптических образов: «красный крыс», «певица в зеленом свете», «дева в дыму под звездой», «стая ос с ликами сов» и т.п. Впрочем, бывали в подобных фильмах и другие сцены: среди мирных пассажиров оказывается какой-нибудь отчаянный головорез, которому удается отбиться от бандитов и радостно ускакать в степную даль. Здесь же остановившийся поезд словно выпускает все ужасы нашего подсознания, хранящего самые разные, в том числе и советские, страшилки. При этом реальность на самом деле оказывается гораздо страшнее, так что ужасная картинка в какой-то момент становится не пугающей, а скорее даже успокаивающей. И в этом притяжении/отталкивании и заключается для меня странная привлекательность этого стихотворения.
#комментарий_Анны_Голубковой

Ника Третьяк

* * *

Прокатилась волна, стряхнув с себя брызги —
Флюгеры вспенивают стекло солёного дома
Рыбий глаз выпал из сетки, покатившись
За линию рифа — что же он видит?
Словно якорем он притянут — сваренным зрачком
В облака, ангелом с жабрами выловлен.
— Пусти меня, добрый молодец.
— Если полюса любви поменяешь, пущу.
Сжалась мякоть планетная,
На черенке седьмая кровинка вышла.
Развернул рыбий глаз полюса
Словно камбалу вверх подбросил.
Втянулись вулканы, а мегалодоны
В комариков вышли, плавники по берегу волоча.
Рыбий глаз от напряжения чуть не лопнул,
Но ангел с жабрами схватил его и вставил в лоб себе.
Так люди по земле и ходят
С полюсами шиворот-навыворот,
И никто им не поправит,
Не скажет — у вас экватор развязался,
Мантия волной пошла — не скажет.
Трёхглазый ангел с жабрами всё рыбачит и рыбачит,
А я теперь любить не могу.

Источник: альманах "Лес растёт"

#выбор_Валерия_Горюнова

В стихотворении Ники крохотное становится огромным и наоборот, а каждая частица неотрывна от всей вселенной, которая в любой момент может вывернуться в эту частицу (что похоже на идею метаметафоры или инсайдаута К. Кедрова). Лучшим примером этого является герой стихотворения ("рыбий глаз"). Рыбья оптика (рыба может видеть впереди себя, сзади, сверху и снизу) всесторонняя, что даёт основание превратить героя в целую планету ("сжалась мякоть планетная"). "Выпавший из сетки" рыбий глаз попадает к "ангелу с жабрами" — метафизической силе, что запускает метаморфозы во всём мире. Ангел ассоциируется и с рыбаком из пушкинской "Сказки о рыбаке и рыбке", с Шивой, открытые глаза которого обозначают перемены во вселенной и с колоссальными ангелами из аниме "Евангелион". Но, по-моему, все эти ассоциации случайны — Ника создаёт уникальное пространство с уникальными сущностями.

Важным, на мой взгляд, является место, откуда переходит рыбий глаз к ангелу, поэт оставляет намёк: "выпал из сетки" (глаз? стёкол? брызг?) и притянут "словно якорем", как будто попал в другую сеть. Это перемещение из воды в небо нарушает единство морской сети, и смена полюсов любви — логичное следствие этого изначального разрыва-искажения. Огромное ("мегалодоны") становится маленьким ("в комариков вышли"), возвышающиеся вулканы "втянулись" в землю. Но главное: "Так люди по земле и ходят / С полюсами шиворот-навыворот", как будто забыв о своём единстве с миром ("экватор развязался", "мантия волной пошла").

Концовка стихотворения ("а я теперь любить не могу") колеблется между постиронией и мифотворческой драмой: с одной стороны кажется, что стихотворение — мифологизация отсутствия любви (точно так же как люди находят причины случившегося в метафизических силах вроде расположения звезд или различных магических влияний) на стыке искренности и иронии, а с другой (изнутри стихотворения) — "смена полюсов любви" влияет на отдельного человека так же, как и на всё человечество/весь мир (частное превращается во всеобщее и наоборот). Пока трёхглазый ангел рыбачит, полноценное единство всего со всем (божественная любовь) остаётся за пределами нашего доступа, частично проявляясь в фантазии и в поэзии.

#комментарий_Валерия_Горюнова

Анна Глазова

цельность
иногда не выдерживает —
рвётся в росте
вращений/растений, разной коры/разной земли;
горы/реки
рождаются тоже в разрывах.

так же и прорывается ум
рóдами неутешенных мыслей, мысленно берёшь их на руки — но не без трепета.

обрезание пуповины
кесарево сечение
мать и дитя — трое:
она и оно и точный не дрогнувший нож —

шаг для ребёнка,
шов для матери,
трепет отца.

#выбор_Ксении_Боровик

В этом стихотворении роды показаны как природное явление, стихия, разрывающая пространство. Вместе с этим происходит метаморфоза, и на месте разлома образуется нечто новое — "горы/реки", "неутешенные мысли". Беременный живот образует то, что у Делёза называется складкой — место взаимодействия между внутренним и внешним. Когда нож разрезает живот, складка разрушается, зашивается, мы вытаскиваем её внутренности наружу. И здесь я вижу противопоставление первым двум частям стихотворения: если при образовании гор, рек и мыслей цельность прорывается сама, и в итоге этого прорыва появляется новое, то кесарево сечение — это вторжение извне, насильное извлечение и толчок к становлению. Поэтому это "шаг для ребёнка" но "шов для матери".

#комментарий_Ксении_Боровик

#переводы
Мэри Оливер
(1935—2019)

КОГДА СМЕРТЬ ПРИДЕТ

Когда смерть придет
как голодный осенний медведь;
когда смерть придет и вынет из своего кошелька блестящие монеты
чтобы меня купить и кошелек защелкнет;
когда смерть придет
как корь и оспа;
когда смерть придет
как айсберг между лопаток,
я хочу войти в эту дверь умирая от любопытства, гадая:
так что же там такое, в этом особняке темноты?
И поэтому я гляжу на всё
как на собранье братьев и сестер,
и я гляжу на время как на идею и не больше,
и я полагаю, что вечность – другая возможность,
и я думаю о каждой жизни как о цветке, обычном
как полевая ромашка, и настолько же несравненном,
и что каждое имя – удобная музыка во рту,
идущая, как всякая музыка, к молчанью,
и каждое тело – лев отваги и нечто
драгоценное для земли.
Когда это кончится, я хочу сказать: всю мою жизнь
я была невестой обрученной удивленью
я была женихом, обнимающим мир.
Когда это кончится, я не хочу размышлять
сделала ли я из моей жизни что-то необычайное, что-то реальное.
Я не хочу оказаться вздыхающей и напуганной
или готовой спорить.
Я не хочу кончить тем, что я здесь просто побывала.

WHEN DEATH COMES

When death comes
like the hungry bear in autumn;
when death comes and takes all the bright coins from his purse
to buy me, and snaps the purse shut;
when death comes
like the measle-pox;
when death comes
like an iceberg between the shoulder blades,
I want to step through the door full of curiosity, wondering:
what is it going to be like, that cottage of darkness?
And therefore I look upon everything
as a brotherhood and a sisterhood,
and I look upon time as no more than an idea,
and I consider eternity as another possibility,
and I think of each life as a flower, as common
as a field daisy, and as singular,
and each name a comfortable music in the mouth,
tending, as all music does, toward silence,
and each body a lion of courage, and something
precious to the earth.
When it’s over, I want to say: all my life
I was a bride married to amazement.
I was the bridegroom, taking the world into my arms.
When it’s over, I don’t want to wonder
if I have made of my life something particular, and real.
I don’t want to find myself sighing and frightened,
or full of argument.
I don’t want to end up simply having visited this world.

Перевела с английского Ольга Седакова

(Авторский блог переводчика)

#выбор_Дмитрия_Гуревича

Гад Влагин в проекте «Ереванский балкон».

https://www.youtube.com/watch?v=w3f_wbjHFGg

#Ереванский_балкон

Денис Ларионов
к другу-стихотворцу

Говори (слова без прибавочной стоимости? Оголённые,
сношая теорию, звуки поникли? стекают в латунную горло-
вину, когда в нашу сторону уже не плывет этот лёд: бу-у-у-а,
бу-у-у-е, бу-у-у-ё, бу-у-у-и, бу-у-у-о, бу-у-у-у, бу-у-у-э, бу-у-у-ы?
Твой первый язык валится влажно в подчелюстной лог,

превращается в хвойное мыло из местных телег. Но кто-нибудь
видел горячие фасции гиков-астеников? Кто-нибудь помнит,
как наливался впитавшийся в кожу настойчивый свет? Кто-нибудь
вообще понимает – завопил вбегающий в здание неопрятный чел –
что весь этот час впереди? За ним тянется прочная нить

осторожности, для которой нет слов. И отвратительный запах.
Do you like being a single? Обычное дело. Садится на дальние кресла,
ведь если ты нужен событию – никакой самолет не взлетит,
поезд лениво не тронется, велосипед пересохнет навеки. Одна есть
возможность, наверное, да и то не совсем) про себя.
2023, 2024

Источник: Ларионов Д. Близость. Предисл. Н. Сунгатов – СПб.: Порядок слов, 2024. – 60 с.
#выбор_Александра_Маркова

Стихотворение Дениса Ларионова названо так же как дебют Пушкина: обращаясь к Кюхельбекеру, Пушкин доказывал, что само по себе поэтическое мастерство еще недостаточно для успеха: холодность стиха, вялость чувств, неумение сказать что-то новое — всё это грозит поэту позорным забвением. Пушкин впервые нашел особую тему: позорность самого подражательного языка, который сразу выставляет тебя перед публикой, когда сил для создания шедевра, то есть произведения мирового уровня, ты еще не набрался. Тема позора важна и для послания Дениса Ларионова: для него привычные ходы новейшей русской поэзии, такие как теоретическая чуткость («сношая теорию» и упоминание марксистского термина), удивление перед собственной телесностью, стилистически головокружительная метафоричность, сверхчувствительность («настойчивый свет»), документальная запись речи (что «завопил вбегающий») — всё это, перечисленное в двух строфах, позорно, потому что слишком осторожно в сравнении с тем, как надо говорить о происходящем.
Но неверно видеть в этом стихотворении только сверхкритику новейших поэтических стратегий — хотя опыт помянутого Пушкиным Ювенала, обличавшего одновременно этическую и эстетическую трусливость современников, тут тоже существен. Нужность событию, которой посвящена последняя строфа — это болевой шок. Именно так он выглядит, как невозможность даже вспомнить родной язык, как восприятие всего окружающего мира как мертвящего запаха, как и неспособность почувствовать себя перемещающимся с места на место — только горящая иссушающая боль движет тобой. Исследование болевого шока убедительно благодаря сохранению общего ритма стихотворения, это опыт, разделенный не только с собой, но и со всей поэзией. Ставить вслух диагнозы себе или надеяться на скорое облегчение от боли — не просто самонадеянно, но позорно; а заявить о своем шоке — это заявить, что тебе есть что сказать в поэзии.
Всё стихотворение взято в скобки: «Говори () про себя» — в обоих смыслах: неслышно и о себе. Пока говорим неслышно, мы можем воспроизводить штампы, даже молчаливо. Начав говорить о себе, после этого стихотворения мы уже не сможем не сказать о наших собственных болевых шоках.
#комментарий_Александра_Маркова

Открылось новое медиа с текстами

Глеб Морев объявил о запуске нового медиа - vmesto.media.
Там уже представлены фрагменты дневника Дмитрия Волчека, стихи Елены Фанайловой, фрагмент новонайденной повести Михаила Кузмина и другие не менее интересные тексты.

#новости
#медиа

Лиза Смирнова

* * *

О цветущая земля нашего детства
душные дворы разделённые
на армянскую и азербайджанскую половины
школы чеченских беженцев
и детей русских солдат

о шмели залетающие к нам в волосы
во время дневного сна
осы жалящие нас в медовые мочки уха
в лучших снах своих мы строили планы
перевоза оружия через горные блок-посты

и грустные коровы обычно
встречающиеся на перевалах
звенели под вечер в мокрых туманах
сотни дыр в пустоте которых
вырастали к рассвету

о цветущая земля нашего детства
погибшие и живые послушайте
как люблю когда в четыре утра
говорят: посмотри
этот слабый я знаю
сколько видел таких
сколько видел

но что ты видел на серой своей земле
ответят погибших тени
ну что ты вообще мог там видеть
ответят живущие

(из книги стихов "Мёртвые не поют", 2024)

#выбор_Влады_Баронец

Стихотворение Лизы Смирновой - о "цветущей земле нашего детства", то есть, в переводе на язык взрослых, об утраченном. Земля детства - результат работы памяти, времени и взгляда, где взгляд, устремлённый назад через время, находит воспоминание и превращает его в золото. Детский взгляд невинен, детская память фиксирует повседневный пейзаж как слепок жизни со всем, что в ней есть, сохраняя ос, шмелей, коров и сны о "перевозе оружия через горные блок-посты". Зрение не осуждает - оно смотрит, оно учится видеть. Виды с армянскими и азербайджанскими "половинами", чеченскими беженцами и русскими солдатами гораздо красноречивей, чем были бы пояснения или оценки.

Грусть, чувство утраты сопровождают этот текст. Однако мне не хотелось бы читать его только линейно, от начала к концу. Вопрос "что ты видел", как мне кажется, имеет своей целью не только показать смотрящему/читающему знаки войны, насквозь прошившей реальность его обитателей. Он в то же время утверждает ценность отдельного взгляда, его способность тайно хранить и любить тот мир, который нам достался. В этом смысле стихотворение Смирновой родственно тексту Владимира Бурича "Харьков. Весна 1941-го": герои этого текста - дети военного времени, знающие, как пахнет порох - но и хлеб тоже; безусловно принимающие жизнь.

#комментарий_Влады_Баронец

#переводы
Нили Малик Шпигель

* * *
Родители
внутри меня сложились плотно
как запасные парашюты
в передней части спецкостюма

и я уже не знаю
раскроются ли с ветром
и только купол
их любви
всегда раскинут
над моею головой.

перевод с иврита Ольги Агур
Источник: блог переводчицы
#выбор_Людмилы_Казарян

Подкаст Александра Скидана и Ильи Кукуя об Анри Волохонском
https://nlo.media/catalog/chto-izuchayut-gumanitarii/vsya-chelovecheskaya-rech-issokhshaya-reka-poeziya-i-proza-anri-volokhonskogo