Дизайнеры из прошлого
Подарок из далеко 2020-го, ждавший меня в очереди на полке – «Дизайн будущего и будущее дизайна» Павла Родькина.
Автор – доцент ВШЭ, толково рассказывающий о современных трендах студентам и столь же бойко перенесший свои околодизайнерские рассуждения на страницы этой небольшой книжицы.
Повествование в общем и целом можно свести к нескольким постулатам, пунктиром проходящим через мало связанные друг с другом мысли о судьбе современного дизайнера:
- дизайн из искусства стал ремесленной дисциплиной, благодаря потребительскому характеру экономики.
Вообще-то дизайн, как сфера деятельности, возник в качестве массового производственного искусства. Вспомним хотя бы Чиппендейла.
- дизайн – возможность придать ценности предмету, к которому его прикладывают.
Это с одной стороны очевидно, а с другой в этом случае мы говорим о неотъемлемой части предложения. Один (похожий) предмет будет менее универсальным, чем другой. Дизайн, по тому же слегка критикуемому в тексте Папанеку, и будет функцией.
- дизайн несет большую социальную и экологическую нагрузку.
Опять-таки речь о неизменно придаваемой продуктам дизайна нагрузке. От этого не уйти с ростом и опубличиванием потребительского рынка.
- постмодернизм пока себя не показал.
С этим можно согласиться, но с одним маленьким уточнением – он себя настолько плохо показал, что нельзя засчитывать за легитимную попытку.
- дизайнер больше, чем человек, предлагающий форму, это тот, кто вписывается в контекст.
Да, согласились, на «переходников» между прекрасным и полезным возлагается дополнительная задача верификации прекрасного. Иначе получится так, как обычно. Ни полезно, ни прекрасного.
Из большого количества примеров, мне очень понравилась идея плоских винных бутылок. Это находка для логистов, конечно.
Подарок из далеко 2020-го, ждавший меня в очереди на полке – «Дизайн будущего и будущее дизайна» Павла Родькина.
Автор – доцент ВШЭ, толково рассказывающий о современных трендах студентам и столь же бойко перенесший свои околодизайнерские рассуждения на страницы этой небольшой книжицы.
Повествование в общем и целом можно свести к нескольким постулатам, пунктиром проходящим через мало связанные друг с другом мысли о судьбе современного дизайнера:
- дизайн из искусства стал ремесленной дисциплиной, благодаря потребительскому характеру экономики.
Вообще-то дизайн, как сфера деятельности, возник в качестве массового производственного искусства. Вспомним хотя бы Чиппендейла.
- дизайн – возможность придать ценности предмету, к которому его прикладывают.
Это с одной стороны очевидно, а с другой в этом случае мы говорим о неотъемлемой части предложения. Один (похожий) предмет будет менее универсальным, чем другой. Дизайн, по тому же слегка критикуемому в тексте Папанеку, и будет функцией.
- дизайн несет большую социальную и экологическую нагрузку.
Опять-таки речь о неизменно придаваемой продуктам дизайна нагрузке. От этого не уйти с ростом и опубличиванием потребительского рынка.
- постмодернизм пока себя не показал.
С этим можно согласиться, но с одним маленьким уточнением – он себя настолько плохо показал, что нельзя засчитывать за легитимную попытку.
- дизайнер больше, чем человек, предлагающий форму, это тот, кто вписывается в контекст.
Да, согласились, на «переходников» между прекрасным и полезным возлагается дополнительная задача верификации прекрасного. Иначе получится так, как обычно. Ни полезно, ни прекрасного.
Из большого количества примеров, мне очень понравилась идея плоских винных бутылок. Это находка для логистов, конечно.
Рекомендация #2: демократическая экономика или экономическая демократия?
Классика современной британской политэкономии и, одновременно, объяснение того, почему всё так, как есть «for dummies» – Пол Колльер «Wars, Guns and Votes. Democracy in dangerous places».
Страны «третьего мира» должны оставаться слабо управляемыми, страны первого мира – слабо предсказуемыми, а $ всегда быть главным мерилом счастья там, где газеты уже определяют то, что мы можем посчитать счастьем.
Колльер автор одной важной максимы, полностью опрокидывающей нарратив помощи развивающимся странам и всего корпуса текстов МВФ: демократия в опасных регионах мира гарантированно приводит к эскалации насилия, потому что ставка на цивилизованность работает после определенного уровня ВВП. Т.е., грубо говоря, там, где есть что терять. Там, где терять нечего проще всего оппонента застрелить, а потом возможно съесть. В качестве специального устрашающего ритуала.
Это далеко не единственный миф, оказывающий в плену здравого смысла.
Пример из далекой африканской жизни Зимбабве, близкий сердцу восточного европейца:
«Многие полевые исследования показали, что государственные услуги становятся хуже из-за этнического разнообразия среди граждан. Тут явная причинно-следственная связь: дело не только в том, что этнически разнообразные общества чаще предлагают плохие сервисы своим гражданам. Если учесть другие характеристики, большее разнообразие подразумевает худшие вложения. Ведь бюджет распределяется, исходя из государственного патронажа меньшинств и размазывается на разные каналы предоставления услуг».
Конго, Кения и Зимбабве – любимые примеры того, что главная ценность мира – сам «мир», т. е. спокойные годы вне конфликтов. Впрочем, именно это и беспокоит соседей-конкурентов.
С чего начинается продуманная политика любого африканского государства? С создание однотипной культурной среды и национальной идентичности.
В общем, не лишенное пользы чтение.
Классика современной британской политэкономии и, одновременно, объяснение того, почему всё так, как есть «for dummies» – Пол Колльер «Wars, Guns and Votes. Democracy in dangerous places».
Страны «третьего мира» должны оставаться слабо управляемыми, страны первого мира – слабо предсказуемыми, а $ всегда быть главным мерилом счастья там, где газеты уже определяют то, что мы можем посчитать счастьем.
Колльер автор одной важной максимы, полностью опрокидывающей нарратив помощи развивающимся странам и всего корпуса текстов МВФ: демократия в опасных регионах мира гарантированно приводит к эскалации насилия, потому что ставка на цивилизованность работает после определенного уровня ВВП. Т.е., грубо говоря, там, где есть что терять. Там, где терять нечего проще всего оппонента застрелить, а потом возможно съесть. В качестве специального устрашающего ритуала.
Это далеко не единственный миф, оказывающий в плену здравого смысла.
Пример из далекой африканской жизни Зимбабве, близкий сердцу восточного европейца:
«Многие полевые исследования показали, что государственные услуги становятся хуже из-за этнического разнообразия среди граждан. Тут явная причинно-следственная связь: дело не только в том, что этнически разнообразные общества чаще предлагают плохие сервисы своим гражданам. Если учесть другие характеристики, большее разнообразие подразумевает худшие вложения. Ведь бюджет распределяется, исходя из государственного патронажа меньшинств и размазывается на разные каналы предоставления услуг».
Конго, Кения и Зимбабве – любимые примеры того, что главная ценность мира – сам «мир», т. е. спокойные годы вне конфликтов. Впрочем, именно это и беспокоит соседей-конкурентов.
С чего начинается продуманная политика любого африканского государства? С создание однотипной культурной среды и национальной идентичности.
В общем, не лишенное пользы чтение.
Работаем всем телом
Зная о моем желании развивать формат подкастов, близкие одарили меня классикой американской журналистики – «Talk to me» Дина Нельсона. Легендарный персонаж выдал дежурный формат how-to, впрочем не слишком скучный, чтобы я вообще пропустил эту рубрику.
Помимо базовых убеждений любого образованного человека, что к разговору нужно готовиться, перед ним настраивать собеседника, а после деликатно с ним прощаться, есть несколько памятных мест, о которых хорошо бы, конечно, помнить.
Первое – большая часть интервью идет не по плану. Поэтому планов должно быть не два, а три. Второй – на случай эмоциональной реакции, а третий про экстренное завершение беседы на высокой ноте. Т.е., да, есть случаи, когда интервью не получается по мнению того, кто его берет. И это нормально.
Второе – ответ на вопрос «зачем?» со стороны гостя. Зачем вам интервью – понятно, а зачем оно тому, кто тратит на это пару часов жизни? Банальности про имидж и невысказанность понятны, но есть и другой вариант: предлагайте оплатить это время или деньгами или услугами. Большая часть хороших интервью оплачиваются. Есть такая практика на уровне «The New York Times».
Третье – локация. Значительная часть интервью готовится к одному месту, а снимается в другом. Т.е. люди поговорили, обменялись мнения содержательно, например, по дороге на работу, а потом в удобное время кое-что из записанного повторили на камеру с правильным выражением лица. Удобно.
Нельсон хорошо разбирает фрагменты трех легендарных американских интервью, одно из которых, Криса Уоллеса и Билла Клинтона, я смотрел и сам когда-то хотел отдать должное Уоллесу.
Удивительно, но пошаговое руководство Нельсона для подготовки к интервью, вплоть до деталей типа поворотов головы, пересаживания поближе, варьирования планов и т.д. – ровно то, что делают российские интервьюеры на YouTube. Время от времени совершенно бездумно копируя технику, при этом забывая о главном – уважении к собеседнику и разнообразии мнений. То, на что профессиональные журналисты всегда обращают внимание в первую очередь.
Зная о моем желании развивать формат подкастов, близкие одарили меня классикой американской журналистики – «Talk to me» Дина Нельсона. Легендарный персонаж выдал дежурный формат how-to, впрочем не слишком скучный, чтобы я вообще пропустил эту рубрику.
Помимо базовых убеждений любого образованного человека, что к разговору нужно готовиться, перед ним настраивать собеседника, а после деликатно с ним прощаться, есть несколько памятных мест, о которых хорошо бы, конечно, помнить.
Первое – большая часть интервью идет не по плану. Поэтому планов должно быть не два, а три. Второй – на случай эмоциональной реакции, а третий про экстренное завершение беседы на высокой ноте. Т.е., да, есть случаи, когда интервью не получается по мнению того, кто его берет. И это нормально.
Второе – ответ на вопрос «зачем?» со стороны гостя. Зачем вам интервью – понятно, а зачем оно тому, кто тратит на это пару часов жизни? Банальности про имидж и невысказанность понятны, но есть и другой вариант: предлагайте оплатить это время или деньгами или услугами. Большая часть хороших интервью оплачиваются. Есть такая практика на уровне «The New York Times».
Третье – локация. Значительная часть интервью готовится к одному месту, а снимается в другом. Т.е. люди поговорили, обменялись мнения содержательно, например, по дороге на работу, а потом в удобное время кое-что из записанного повторили на камеру с правильным выражением лица. Удобно.
Нельсон хорошо разбирает фрагменты трех легендарных американских интервью, одно из которых, Криса Уоллеса и Билла Клинтона, я смотрел и сам когда-то хотел отдать должное Уоллесу.
Удивительно, но пошаговое руководство Нельсона для подготовки к интервью, вплоть до деталей типа поворотов головы, пересаживания поближе, варьирования планов и т.д. – ровно то, что делают российские интервьюеры на YouTube. Время от времени совершенно бездумно копируя технику, при этом забывая о главном – уважении к собеседнику и разнообразии мнений. То, на что профессиональные журналисты всегда обращают внимание в первую очередь.
Культурное попурри
Легкое вечернее чтение для тех, кто занят вязанием: «Дворянская семья: культура общения» Алины Шокаревой.
Книга несколько раз переиздавалась и грех было бы не обратить на нее внимания.
Очевидно сам материал вырос из дипломной или кандидатской диссертации, в дальнейшем стилистически облагороженной. Флер «научного» структурирования всё еще чувствуется во введении, сохранении пояснительных таблиц и непропорционально большом списке литературы для книги такого скромного объема.
В аннотации не без рекламного захода указана практическая ценность: своим детям тоже можно привить часть дворянской культуры, внимательно её изучив.
Тезис, прямо скажем, сомнительный с учетом того, что культура, как мы знаем, это монета, имеющая две стороны: материальный контекст и цивилизационный ответ на него.
Тем не менее, иллюзия бережно сохраняется до 30 (примерно) страницы. Дальше становится понятно, что:
а) речь идет о формальном определении культуры общения (обращения к старшим, формы ритуальной коммуникации, литературный материал),
б) делаемые на основе каждой главки выводы очевидны для большинства культурных людей (приоритет семейных связей, продуманные брачные мероприятия, предсмертное улаживание дел),
в) едва подсвечены существенные недостатки культурной системы, которые, в отличие от достоинств, значительно снижают уровень жизни в современном понимании этого словосочетания. Порой это вынужденные вещи, а иногда обусловленные традициями.
Скажем, популярность романов и вообще художественной литературы в России (а также в ряде европейских стран и США) вплоть до последней трети XIX века объясняется разорванностью физических коммуникаций и одиночеством людей в условиях самостоятельной жизни в провинции. На Москву и Петербург приходилось 10% дворянства, которое тоже могло проживать за рубежом или в поместьях. Значительная часть семей были изолированы от окружения и редких «визитов». Дети в значительной степени оставались в одиночестве до подросткового возраста.
При этом само воспитание было запретительным и в плохом смысле «пестрым».
Элементы этого паззла плохо сочетались между собой и надежда была либо на художественные образцы в случае гражданского воспитания, либо на дисциплину в смысле военного.
При этом автор лишь вскользь говорит о масштабной переписке (полном аналоге современных соцсетей), которые вели все взрослые люди, начиная с 14-летнего возраста.
Что мне показалось интересным, так это ранние заимствования. Скажем, у немецкого дворянства (судя по всему через воспитателей) очень быстро адаптировали систему журналов. За новорожденным ребенком наблюдали и записывали реакции, журналы показывали бабушкам и дедушкам, а также врачам. Добровольная, но эффективная процедура самостоятельного сбора анамнеза, сильно помогавшая раннему обнаружению поведенческих аномалий неопытным родителям.
Легкое вечернее чтение для тех, кто занят вязанием: «Дворянская семья: культура общения» Алины Шокаревой.
Книга несколько раз переиздавалась и грех было бы не обратить на нее внимания.
Очевидно сам материал вырос из дипломной или кандидатской диссертации, в дальнейшем стилистически облагороженной. Флер «научного» структурирования всё еще чувствуется во введении, сохранении пояснительных таблиц и непропорционально большом списке литературы для книги такого скромного объема.
В аннотации не без рекламного захода указана практическая ценность: своим детям тоже можно привить часть дворянской культуры, внимательно её изучив.
Тезис, прямо скажем, сомнительный с учетом того, что культура, как мы знаем, это монета, имеющая две стороны: материальный контекст и цивилизационный ответ на него.
Тем не менее, иллюзия бережно сохраняется до 30 (примерно) страницы. Дальше становится понятно, что:
а) речь идет о формальном определении культуры общения (обращения к старшим, формы ритуальной коммуникации, литературный материал),
б) делаемые на основе каждой главки выводы очевидны для большинства культурных людей (приоритет семейных связей, продуманные брачные мероприятия, предсмертное улаживание дел),
в) едва подсвечены существенные недостатки культурной системы, которые, в отличие от достоинств, значительно снижают уровень жизни в современном понимании этого словосочетания. Порой это вынужденные вещи, а иногда обусловленные традициями.
Скажем, популярность романов и вообще художественной литературы в России (а также в ряде европейских стран и США) вплоть до последней трети XIX века объясняется разорванностью физических коммуникаций и одиночеством людей в условиях самостоятельной жизни в провинции. На Москву и Петербург приходилось 10% дворянства, которое тоже могло проживать за рубежом или в поместьях. Значительная часть семей были изолированы от окружения и редких «визитов». Дети в значительной степени оставались в одиночестве до подросткового возраста.
При этом само воспитание было запретительным и в плохом смысле «пестрым».
Элементы этого паззла плохо сочетались между собой и надежда была либо на художественные образцы в случае гражданского воспитания, либо на дисциплину в смысле военного.
При этом автор лишь вскользь говорит о масштабной переписке (полном аналоге современных соцсетей), которые вели все взрослые люди, начиная с 14-летнего возраста.
Что мне показалось интересным, так это ранние заимствования. Скажем, у немецкого дворянства (судя по всему через воспитателей) очень быстро адаптировали систему журналов. За новорожденным ребенком наблюдали и записывали реакции, журналы показывали бабушкам и дедушкам, а также врачам. Добровольная, но эффективная процедура самостоятельного сбора анамнеза, сильно помогавшая раннему обнаружению поведенческих аномалий неопытным родителям.
mikaprok reading pinned «N.B.: О методе Друзья, как вы поняли, в канале mikaprok reading размещаются краткие впечатления от прочитанных мной книг. Это не то, что я готов рекомендовать широкому кругу собственных читателей или даже выставлять в качестве образцов каких-то определенных…»
Медикализация
В серии «Big Idea» было несколько интересных направлений. Одно из них посвящено здравоохранению. Небольшая книжица с богатыми иллюстрациями «Помогает ли нам медицина?» явно тут к месту.
Несмотря на формат расширенной статьи в Wiki, расширение это явно идет на пользу, как энциклопедии, так и читателю.
Автор, Джулиан Шизер, тематику знает хорошо и за понятным исключением похвалы в сторону британской системы здравоохранения NHS (которая, да, лучше справляется с массовой нагрузкой, чем американская, но не особенно превосходит любую континентальную) проделал большую работу по сбору и компактной систематизации важных данных.
Медикализация, т. е. лечение всего того, что не обязательно трогать и что по большому счету сигнализирует нам скорее об образе жизни, а не научном интересе к телесным функциям человека, захватывает нас все больше.
Несмотря на тотальный рост бюджетов здравоохранения ведущих стран (а это от 9 до 25% в среднем), эффективность лечения растет непропорционально медленнее демонстративно вкладываемых усилий. Причина не только в неэффективность, как таковой, но и в коммерциализации медицины. Расщеплении ее на несколько страт, помимо массовой и элитарной.
Вопросов много, но ответов никто не дает.
Материал для издания был подготовлен еще для приснопамятных событий 2019-2021 гг., так что нареканий могло бы быть еще больше.
Идеологически это сокращенные и несколько упрощенные рассуждения Дэниеля Кэллехена «What price better health?», которую можно рекомендовать к ознакомлению интересующимся темой.
В серии «Big Idea» было несколько интересных направлений. Одно из них посвящено здравоохранению. Небольшая книжица с богатыми иллюстрациями «Помогает ли нам медицина?» явно тут к месту.
Несмотря на формат расширенной статьи в Wiki, расширение это явно идет на пользу, как энциклопедии, так и читателю.
Автор, Джулиан Шизер, тематику знает хорошо и за понятным исключением похвалы в сторону британской системы здравоохранения NHS (которая, да, лучше справляется с массовой нагрузкой, чем американская, но не особенно превосходит любую континентальную) проделал большую работу по сбору и компактной систематизации важных данных.
Медикализация, т. е. лечение всего того, что не обязательно трогать и что по большому счету сигнализирует нам скорее об образе жизни, а не научном интересе к телесным функциям человека, захватывает нас все больше.
Несмотря на тотальный рост бюджетов здравоохранения ведущих стран (а это от 9 до 25% в среднем), эффективность лечения растет непропорционально медленнее демонстративно вкладываемых усилий. Причина не только в неэффективность, как таковой, но и в коммерциализации медицины. Расщеплении ее на несколько страт, помимо массовой и элитарной.
Вопросов много, но ответов никто не дает.
Материал для издания был подготовлен еще для приснопамятных событий 2019-2021 гг., так что нареканий могло бы быть еще больше.
Идеологически это сокращенные и несколько упрощенные рассуждения Дэниеля Кэллехена «What price better health?», которую можно рекомендовать к ознакомлению интересующимся темой.
Герметизация мышления
Примерно 10 лет назад началась массовая оцифровка писем и дневниковых записей советского периода. Это гигантский пласт личных историй, жалоб, сплетен и, конечно же, стереотипов мышления, отпечатанных советской эпохой.
Похвальное начинание – иметь возможность это проанализировать на мета-уровне, наложив на историческую сетку событий. Как менялось мировосприятие советского гражданина на протяжении последних лет советской власти.
Первая такая работа была выполнена Дмитрием Владимировичем Масловым. «От советского человека к россиянину» охватывает период с 1985 по примерно 1999 год с легкими вкраплениями периода стабильности в сравнении с турбулентным началом 90-х.
В монографии есть структура, характерная для обществоведения, но вообще ей можно пренебречь – интересен именно анализ источников и видимая невооруженным глазом эволюция советского популизма от рациональных начал «технократии» до мифологии «открытого рынка».
Поскольку в целом мало что поменялось, можно использовать этот труд в качестве социологической основы работы с современным электоратом. Все те же самые ценностные тренды на лицо.
Большая цитата на актуальную тему:
«Вопреки официальному положению о «высокой коммунистической сознательности» и чуть ли не бессребреничестве советского человека «высший смысл» ускорения социально-экономического развития власти усматривали в неуклонном повышении благосостояния людей (ссылка на архив стенограмм заседаний Политбюро).
Тем самым государство признавало наличие у граждан преимущественного стремления к материальному благополучию, вопреки привычным утверждениям о «гармонично развитой личности» с сильным креном в сторону духовных запросов.
Тем более, как выяснилось, советские руководители имели представление об уровне жизни большинства населения. Когда на заседании Политбюро ЦК КПСС (далее - ПБ) 4 декабря 1986 г. возник вопрос о повышении цен, противники такой меры (Лигачев, Воротников, Шеварднадзе) сослались на то, что 25 млн человек имеют в месяц менее 50 рублей на человека, а 50 млн зарабатывают менее 80 рублей.
Вопрос Горбачевым был снят. Можно сделать вывод, что учет позиции и возможностей общества стал в данном случае политическим фактором. Надо иметь в виду, что подобные попытки повышения цен намечались и при Брежневе, и с тем же «успехом».
По не успела перестройка начаться, Горбачев уже отмечает способность части советских людей к приспособленчеству, удовлетворению даже немногим достигнутым. Такой тип человека генсек признал особенно опасным уже на совещании в ЦК в июне 1986 г.
Немалая часть советских людей (40-50% в разных конторах, по Горбачеву) рабочий день проводят в перекурах, «болтовне», беготне но магазинам (на фоне дефицита – примечание редактора). Не меньшую требовательность к людям проявил и Н.И. Рыжков, предлагавший через демократизацию дать людям почувствовать, что свою зарплату «надо зарабатывать», что означало понимание руководством страны слабой привязанности зарплат к тому, как люди работают.
И Горбачев признавал, что бытует психология «чтобы не работать, а жить как академик». При этом руководители КПСС были убеждены, что если гражданам дать возможность подзаработать в кооперативах, они туда «ночью и днем пойдут работать».
Причем подобные предположения почему-то распространялись и на тех, кто на своей основной работе трудиться не привык, как вытекает из слов Е.К. Лигачева на ПБ в феврале 1987 г.. Очевидно, что в этом случае советские руководители оказывались в плену собственных представлений о труде как высшей для советского человека ценности.»
Примерно 10 лет назад началась массовая оцифровка писем и дневниковых записей советского периода. Это гигантский пласт личных историй, жалоб, сплетен и, конечно же, стереотипов мышления, отпечатанных советской эпохой.
Похвальное начинание – иметь возможность это проанализировать на мета-уровне, наложив на историческую сетку событий. Как менялось мировосприятие советского гражданина на протяжении последних лет советской власти.
Первая такая работа была выполнена Дмитрием Владимировичем Масловым. «От советского человека к россиянину» охватывает период с 1985 по примерно 1999 год с легкими вкраплениями периода стабильности в сравнении с турбулентным началом 90-х.
В монографии есть структура, характерная для обществоведения, но вообще ей можно пренебречь – интересен именно анализ источников и видимая невооруженным глазом эволюция советского популизма от рациональных начал «технократии» до мифологии «открытого рынка».
Поскольку в целом мало что поменялось, можно использовать этот труд в качестве социологической основы работы с современным электоратом. Все те же самые ценностные тренды на лицо.
Большая цитата на актуальную тему:
«Вопреки официальному положению о «высокой коммунистической сознательности» и чуть ли не бессребреничестве советского человека «высший смысл» ускорения социально-экономического развития власти усматривали в неуклонном повышении благосостояния людей (ссылка на архив стенограмм заседаний Политбюро).
Тем самым государство признавало наличие у граждан преимущественного стремления к материальному благополучию, вопреки привычным утверждениям о «гармонично развитой личности» с сильным креном в сторону духовных запросов.
Тем более, как выяснилось, советские руководители имели представление об уровне жизни большинства населения. Когда на заседании Политбюро ЦК КПСС (далее - ПБ) 4 декабря 1986 г. возник вопрос о повышении цен, противники такой меры (Лигачев, Воротников, Шеварднадзе) сослались на то, что 25 млн человек имеют в месяц менее 50 рублей на человека, а 50 млн зарабатывают менее 80 рублей.
Вопрос Горбачевым был снят. Можно сделать вывод, что учет позиции и возможностей общества стал в данном случае политическим фактором. Надо иметь в виду, что подобные попытки повышения цен намечались и при Брежневе, и с тем же «успехом».
По не успела перестройка начаться, Горбачев уже отмечает способность части советских людей к приспособленчеству, удовлетворению даже немногим достигнутым. Такой тип человека генсек признал особенно опасным уже на совещании в ЦК в июне 1986 г.
Немалая часть советских людей (40-50% в разных конторах, по Горбачеву) рабочий день проводят в перекурах, «болтовне», беготне но магазинам (на фоне дефицита – примечание редактора). Не меньшую требовательность к людям проявил и Н.И. Рыжков, предлагавший через демократизацию дать людям почувствовать, что свою зарплату «надо зарабатывать», что означало понимание руководством страны слабой привязанности зарплат к тому, как люди работают.
И Горбачев признавал, что бытует психология «чтобы не работать, а жить как академик». При этом руководители КПСС были убеждены, что если гражданам дать возможность подзаработать в кооперативах, они туда «ночью и днем пойдут работать».
Причем подобные предположения почему-то распространялись и на тех, кто на своей основной работе трудиться не привык, как вытекает из слов Е.К. Лигачева на ПБ в феврале 1987 г.. Очевидно, что в этом случае советские руководители оказывались в плену собственных представлений о труде как высшей для советского человека ценности.»
Высокий полет низких намерений
Большая работа о королевской дипломатии «Getting Our Way: 500 Years of Adventure and Intrigue: The Inside Story of British Diplomacy».
Кристофер Мейер – многолетнее лицо Форин-офис на телевидении и в прессе, – по его собственным словам «не смог закрыть глаза на природу интриг» своего родного ведомства.
Вечно улыбающееся лицо энтузиаста, способного движение электрона объяснить на «картошке» (как «Чапаев»).
Получилось не бесспорно. Попурри из незатейливого английского юмора, затейливой иронии и подмигивания людям за четвертой стеной издательства. Из книги явно изымались относительно важные части, заменявшиеся на цензурно приемлемые.
Насколько позволяет судить мое непрофессиональное историческое, но профессиональное социологическое образование, в ряде случае автор имел возможность и средства придумать подоплеку событий, как в трех перечисленных эпизодах британско-китайских разворотов на 90 градусов.
Мейеру явно нравятся примеры из XVI века, которые разбирать хочется, а из XIX – XX веков нам потребуется очень много ненужных аллегорий. Действительно, чем ближе к сегодняшнему дню, тем более отстраненным становится повествование. Удивительно ли это?
Большой и, возможно, единственный значимый плюс – великолепная редактура. Читаемость на высоте, как и энциклопедичность.
Можно использовать в качестве легкого прикроватного чтения в загородном доме.
Вероятно, так и задумывалось автором.
С чем мы его и поздравляем.
Большая работа о королевской дипломатии «Getting Our Way: 500 Years of Adventure and Intrigue: The Inside Story of British Diplomacy».
Кристофер Мейер – многолетнее лицо Форин-офис на телевидении и в прессе, – по его собственным словам «не смог закрыть глаза на природу интриг» своего родного ведомства.
Вечно улыбающееся лицо энтузиаста, способного движение электрона объяснить на «картошке» (как «Чапаев»).
Получилось не бесспорно. Попурри из незатейливого английского юмора, затейливой иронии и подмигивания людям за четвертой стеной издательства. Из книги явно изымались относительно важные части, заменявшиеся на цензурно приемлемые.
Насколько позволяет судить мое непрофессиональное историческое, но профессиональное социологическое образование, в ряде случае автор имел возможность и средства придумать подоплеку событий, как в трех перечисленных эпизодах британско-китайских разворотов на 90 градусов.
Мейеру явно нравятся примеры из XVI века, которые разбирать хочется, а из XIX – XX веков нам потребуется очень много ненужных аллегорий. Действительно, чем ближе к сегодняшнему дню, тем более отстраненным становится повествование. Удивительно ли это?
Большой и, возможно, единственный значимый плюс – великолепная редактура. Читаемость на высоте, как и энциклопедичность.
Можно использовать в качестве легкого прикроватного чтения в загородном доме.
Вероятно, так и задумывалось автором.
С чем мы его и поздравляем.