Влюбляюсь нещадно, вещаю на каждый чат. Врываюсь, отчаянный, как адмирал Колчак, в размеренность марта. Печаль моя — с Запада на Камчат имперская карта. Это же я вам чаечкой пел, на руках качал, чаем отпаивал, заговаривал ваши бледные глотки, жидкие ваши ревущие сушил веки,
чаял с вами воскресения мёртвых и жизни будущаго века.
Это же я вам полночные расписные ткал говорилки, что на шрамах хрущёвок вырастут маргаритки, что разлука — всего лишь точечка в атмосфере или над буковкой древнерусского языка, что Судзŷмэ однажды закроет двери и поцелует штурмовика, и горячая голова на двухмерные упадёт колени.
Это я вам втирал про преемственность поколений, обнимая памятник Ленину в рассыпающемся, убогом городо-дне, веруя, веруя, веруя в Царствие Божие на Земле, наблюдая, как ввинчиваются в небо корпоративные стеклобашни. И мы идём такие нелепые, такие красивые, всепрощающие.
Идём зá руку, идём зá реку, идём в Арктику, идём в Африку, куда глазки глядят ордынские наши большущие, анимешные, через паспорты да прописки, да души грешные —
потому что всё переточится, перехочется, всё растает в мартовском мыле, в красной воде. А мы не закончимся, мы не заканчиваемся нигде.
Влюбляюсь нещадно, вещаю на каждый чат. Врываюсь, отчаянный, как адмирал Колчак, в размеренность марта. Печаль моя — с Запада на Камчат имперская карта. Это же я вам чаечкой пел, на руках качал, чаем отпаивал, заговаривал ваши бледные глотки, жидкие ваши ревущие сушил веки,
чаял с вами воскресения мёртвых и жизни будущаго века.
Это же я вам полночные расписные ткал говорилки, что на шрамах хрущёвок вырастут маргаритки, что разлука — всего лишь точечка в атмосфере или над буковкой древнерусского языка, что Судзŷмэ однажды закроет двери и поцелует штурмовика, и горячая голова на двухмерные упадёт колени.
Это я вам втирал про преемственность поколений, обнимая памятник Ленину в рассыпающемся, убогом городо-дне, веруя, веруя, веруя в Царствие Божие на Земле, наблюдая, как ввинчиваются в небо корпоративные стеклобашни. И мы идём такие нелепые, такие красивые, всепрощающие.
Идём зá руку, идём зá реку, идём в Арктику, идём в Африку, куда глазки глядят ордынские наши большущие, анимешные, через паспорты да прописки, да души грешные —
потому что всё переточится, перехочется, всё растает в мартовском мыле, в красной воде. А мы не закончимся, мы не заканчиваемся нигде.
(2024) #стихи
BY Семён Пегов | Дней стих пег
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"Like the bombing of the maternity ward in Mariupol," he said, "Even before it hits the news, you see the videos on the Telegram channels." Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. Either way, Durov says that he withdrew his resignation but that he was ousted from his company anyway. Subsequently, control of the company was reportedly handed to oligarchs Alisher Usmanov and Igor Sechin, both allegedly close associates of Russian leader Vladimir Putin. These entities are reportedly operating nine Telegram channels with more than five million subscribers to whom they were making recommendations on selected listed scrips. Such recommendations induced the investors to deal in the said scrips, thereby creating artificial volume and price rise.
from us
