"Почему война?" Пришло время читать текст второй раз, объясню почему. Первый раз мы обратились к нему сразу, как только война началась: мы нуждались в лекарстве, в ответе перед лицом собственной беспомощности, способном хотя бы отчасти исцелить страдание душевное. В тот момент наш вопрос соответствовал заглавию статьи: Почему война? И штука в том, что мы, пацифисты момента начала войны, на самом деле тогда довольствовались последней страницей статьи: "Мы являемся пацифистами потому, что должны быть таковыми по органическим причинам". Это констатация, которая создавала новую общность, совместную идентификацию, отсюда её терапевтическое значение. "...Мы должны возмущаться войной, мы ее попросту не переносим. Это уже не просто интеллектуальный или аффективный отказ — для нас, пацифистов, это конституционная нетерпимость, высшая степень идиосинкразии". Итак, теперь настал момент читать статью второй раз, но уже целиком, и уже в связи с другим вопросом: Почему (или нахера) мир? Но, спросите вы, с чего вдруг это желание перечитывания возникло? А состоялся известный телефонный разговор, и вот, впервые за все эти годы, стали возникать связи, именуемые на нашем птичьем языке дискурсивными, дающие перспективы прекращения войны. И вот тут-то развязался клинический феномен, который меня поразил и заставил крепко задуматься: те самые пацифисты, условные чтецы последней страницы фрейдовского текста, которые прежде были объединены безусловной общей идиосинкразией по отношению к войне, вдруг часть из них, и притом значительная, начала говорить о неготовности "такой" мир принять (см. комментарии целого ряда "либеральных" медиа)... И если вкус войны, вроде совсем недавно, не вызывал особых вопросов, и о ней говорилось исключительно в терминах несварения желудка, то вдруг оказалось, что и мир представляет собой блюдо, по поводу вкуса которого можно и покапризничать. Итак, когда читаешь текст с самого начала, то очевидно, что для Фрейда гораздо большей проблемой является не объяснение возникновения войны, а поддержания мира. Если совсем просто: война - это когда ты движим вполне естественным стремлением восполнить, устранить свои лишения и нехватки. И тогда мир выглядит как совсем не бесплатная штука: хоть он и не сопряжён с убийствами, но зиждется на согласии с потерей, с нехваткой, с неполнотой. И моя версия такова: война создавала и поддерживала общность пацифистов, но как только забрезжил мир - грядущая потеря оказалась некоторым из них не по вкусу. О какой потере идёт речь? Читаемый текст - это эпоха, когда Фрейд вводит в психоаналитическую теорию влечение к смерти. У этой теории своя история: вначале Фрейд говорил о влечении Я, оно направлено на сохранение, на поддержание статуса кво, и именно оно в дальнейшем превратится во влечение к смерти. Дихотомия война-мир является, согласно Фрейду, почти отражением свойственной душевной жизни человека дихотомии между Эросом и влечением к смерти. Если понимать Эрос как стремление к возникновению связей и поддержания их, то не стоит влечение к смерти мыслить исключительно в терминах убийства и разрушений, совсем нет! Вспомните историческую связь влечения к смерти и влечения Я чтобы понять это: влечение Я направлено на сохранение Я. И вот если моему Я что-то угрожает - агрессия даёт себя знать. Соответственно, как принять мир, если его наступление противоречит твоим идеалам (а это основа Я)? Если вот для его наступления нужно поступиться с некоторыми столпами своей веры, в итоге потерей Я? "При чтении о жестокостях в истории у нас иногда возникает впечатление, что идеальные мотивы служили лишь прикрытием для деструктивных влечений; иногда, как, например, в случае жестокостей святой инквизиции, кажется, что идеальные мотивы стеснялись в сознании, получая бессознательное подкрепление от деструктивных. Возможны оба случая." Другими словами: я готов согласиться на мир, но только если не придётся целовать ради этого лягушку. Забавно, но известны случаи смельчаков, которые на это отваживались, и достигали определённого любовно-эротичесаого процветания
"Почему война?" Пришло время читать текст второй раз, объясню почему. Первый раз мы обратились к нему сразу, как только война началась: мы нуждались в лекарстве, в ответе перед лицом собственной беспомощности, способном хотя бы отчасти исцелить страдание душевное. В тот момент наш вопрос соответствовал заглавию статьи: Почему война? И штука в том, что мы, пацифисты момента начала войны, на самом деле тогда довольствовались последней страницей статьи: "Мы являемся пацифистами потому, что должны быть таковыми по органическим причинам". Это констатация, которая создавала новую общность, совместную идентификацию, отсюда её терапевтическое значение. "...Мы должны возмущаться войной, мы ее попросту не переносим. Это уже не просто интеллектуальный или аффективный отказ — для нас, пацифистов, это конституционная нетерпимость, высшая степень идиосинкразии". Итак, теперь настал момент читать статью второй раз, но уже целиком, и уже в связи с другим вопросом: Почему (или нахера) мир? Но, спросите вы, с чего вдруг это желание перечитывания возникло? А состоялся известный телефонный разговор, и вот, впервые за все эти годы, стали возникать связи, именуемые на нашем птичьем языке дискурсивными, дающие перспективы прекращения войны. И вот тут-то развязался клинический феномен, который меня поразил и заставил крепко задуматься: те самые пацифисты, условные чтецы последней страницы фрейдовского текста, которые прежде были объединены безусловной общей идиосинкразией по отношению к войне, вдруг часть из них, и притом значительная, начала говорить о неготовности "такой" мир принять (см. комментарии целого ряда "либеральных" медиа)... И если вкус войны, вроде совсем недавно, не вызывал особых вопросов, и о ней говорилось исключительно в терминах несварения желудка, то вдруг оказалось, что и мир представляет собой блюдо, по поводу вкуса которого можно и покапризничать. Итак, когда читаешь текст с самого начала, то очевидно, что для Фрейда гораздо большей проблемой является не объяснение возникновения войны, а поддержания мира. Если совсем просто: война - это когда ты движим вполне естественным стремлением восполнить, устранить свои лишения и нехватки. И тогда мир выглядит как совсем не бесплатная штука: хоть он и не сопряжён с убийствами, но зиждется на согласии с потерей, с нехваткой, с неполнотой. И моя версия такова: война создавала и поддерживала общность пацифистов, но как только забрезжил мир - грядущая потеря оказалась некоторым из них не по вкусу. О какой потере идёт речь? Читаемый текст - это эпоха, когда Фрейд вводит в психоаналитическую теорию влечение к смерти. У этой теории своя история: вначале Фрейд говорил о влечении Я, оно направлено на сохранение, на поддержание статуса кво, и именно оно в дальнейшем превратится во влечение к смерти. Дихотомия война-мир является, согласно Фрейду, почти отражением свойственной душевной жизни человека дихотомии между Эросом и влечением к смерти. Если понимать Эрос как стремление к возникновению связей и поддержания их, то не стоит влечение к смерти мыслить исключительно в терминах убийства и разрушений, совсем нет! Вспомните историческую связь влечения к смерти и влечения Я чтобы понять это: влечение Я направлено на сохранение Я. И вот если моему Я что-то угрожает - агрессия даёт себя знать. Соответственно, как принять мир, если его наступление противоречит твоим идеалам (а это основа Я)? Если вот для его наступления нужно поступиться с некоторыми столпами своей веры, в итоге потерей Я? "При чтении о жестокостях в истории у нас иногда возникает впечатление, что идеальные мотивы служили лишь прикрытием для деструктивных влечений; иногда, как, например, в случае жестокостей святой инквизиции, кажется, что идеальные мотивы стеснялись в сознании, получая бессознательное подкрепление от деструктивных. Возможны оба случая." Другими словами: я готов согласиться на мир, но только если не придётся целовать ради этого лягушку. Забавно, но известны случаи смельчаков, которые на это отваживались, и достигали определённого любовно-эротичесаого процветания
Russian President Vladimir Putin launched Russia's invasion of Ukraine in the early-morning hours of February 24, targeting several key cities with military strikes. For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said. "Russians are really disconnected from the reality of what happening to their country," Andrey said. "So Telegram has become essential for understanding what's going on to the Russian-speaking world." The news also helped traders look past another report showing decades-high inflation and shake off some of the volatility from recent sessions. The Bureau of Labor Statistics' February Consumer Price Index (CPI) this week showed another surge in prices even before Russia escalated its attacks in Ukraine. The headline CPI — soaring 7.9% over last year — underscored the sticky inflationary pressures reverberating across the U.S. economy, with everything from groceries to rents and airline fares getting more expensive for everyday consumers. Asked about its stance on disinformation, Telegram spokesperson Remi Vaughn told AFP: "As noted by our CEO, the sheer volume of information being shared on channels makes it extremely difficult to verify, so it's important that users double-check what they read."
from us
