У меня появился ребёнок! Точне мой первый индивидуальный студент. Ему 10 лет. Сегодня ездила с ним знакомиться, он прочитал мне «Парус» Лермонтова и лермонтовский перевод Гейне про сосну и пальму. Я спросила, чем похожи эти произведения. Они оба про одиночество – не задумываясь, ответил он.

Тогда я дала ему брусочки, из которых можно составить ̶с̶л̶о̶в̶о̶ ̶«̶в̶е̶ч̶н̶о̶с̶т̶ь̶»̶ предложение про глокую куздру, и попросила определить части речи. Он взял деревяху «глокая» и сказал, что это деепричастие – что делая. И был абсолютно прав. Главное, тут я поняла, что это полный мэтч, я хочу работать с этим человеком, пусть мне и придётся ездить к нему на дачу всё лето. Я сказала, что его видение имеет право на существование, но у прилагательного женского рода в именительном падеже, единственном числе такая же грамматическая форма. Но до него это же дошло раньше, чем я закончила фразу, что было видно во внезапном сиянии глаз.

А его мама меня предупреждала, что “с русским всё плохо”, чуть ли не в коррекционную школу выгоняют мальчика.

Ещё не читала, что написано в «Горьком», но уже вижу, что Инна Краснопер приближается к Раю

Вчера почитывала на ночь Целана. Торкнула меня квирность и флюидность этого перевода и стихотворения. Захотелось сделать другой. В немецком языке слово “мир” женского рода. И всё это стихотворение Целана мною воспринимается как обращение к этому миру-женщине, обритой налысо. А в переводе Марка Белорусца разрыв между строфами становится более сильным, поскольку мир - он, а лирический субъект с нею. А ещё появляется двусмысленность, если читать, что мир – он, а лирический субъект женского пола и говорит миру: я с тобой, я, до гола остриженная, с тобой.

Захотелось сохранить гомогенность высказывания, целановскую эротичность и двусмысленность при том, что в русском "мир" – м.р.

Die Welt, Welt,
in allen Fürzen gerecht,

ich, ich,
bei dir, dir, Kahl-
geschorne.


О, мир, мир,
где праведен всякий пердёж,

я, я
с тобой, тобой, наголо
стриженый.

Обсуждали с учеником повесть-сказку Антония Погорельского «Чёрная курица, или Подземные жители». Студент упорно говорил "петух". Я ему: погоди, почему петух, если Чернушка – курица, которая в стране подземных жителей перевоплощается в министра, но в Алёшиной обыденности – это курица, её хотели зарезать, потому что она яйца не несла. И получила в ответ: «Так правильно, не несла яйца, потому что мужского пола!».

Я сдаюсь. Так и не смогла представить "влагалище" с углами. Цитата из книги «Оргазм без проблем. Все, что может доставить партнеру фантастические ощущения», Москва, 2008 г. Если знаете, где там "задний угол", отпишитесь в комментариях.

В книжном «Все свободны» я по обыкновению села на пенёк. Он там служит подставкой для выкладки/ снятия товара под потолком. Обычно, когда Василиса выбирает себе (нам) книги, я там сижу и читаю что-то, до чего дотянусь. В этот раз был Стиг Дагерман, «Немецкая осень» – книга эссе и очерков известного шведского писателя и журналиста.

Читаю о жизни немцев, внутренних беженцев, голодающих, мокнущих и мёрзнущих в руинах, в подвалах разбомбленного Рура и понимаю, что я заберу эту книгу домой. Осенью 1946 года там, в этих развалинах, оказывается и некий журналист, судя по всему из одной из стран-союзниц, он задавал вопросы о зарождающейся немецкой демократии (шли муниципальные выборы) и о том, жилось ли им лучше при Гитлере. Ответ заставил журналиста испытать гнев, презрение, отвращение и начать писать статью с названием «В Германии процветает нацизм». Далее Дагерман говорит о необъективности анализа идеологических предпочтений целого народа по данным, взятым в условиях крайней нужды, голода и страданий, и переходит к рассуждениям о коллективной вине, наказании, делая вывод об аморальности удовлетворённости от страданий граждан Германии.

Вспомнила, что буквально на днях видела пост, в котором авторка предъявляла к себе претензии по поводу сочувствия к немцам, читая о бомбёжках Дрездена. Тогда я подумала, что такой запрет на сочувствие может быть или защитной реакцией психики или следствием работы пропаганды, или тем и другим одновременно. Мне сейчас сложно точно сказать, где я встречала рассказы, как ленинградки кормили через забор военнопленных из третьего рейха, которые отстраивали город. Жалели их. Это точно какие-то документальные истории, не городские мифы. Я жила в доме, называемом немецким. И, уже зная эти истории, испытывала и жалость, и благодарность.

Дальше буду цитировать.

«О зверствах, которые творили немцы в Германии и за ее пределами, разумеется, мнение может быть только одно, потому что о зверствах вообще – как бы и кем бы они ни совершались – не может быть больше одного мнения. Другой вопрос – не совершаем ли и мы схожее зверство, считая страдания немецкого народа <...> справедливым возмездием за неудавшуюся попытку немецкой завоевательной войны. Даже с юридической точки зрения такой взгляд в высшей степени ложен, поскольку горе немецкого народа коллективно, в то время как жестокость коллективной не была. Более того, голод и холод не входят в перечень юридических наказаний по той же причине, по которой в этом списке не значатся пытки и жестокое обращение, и моральный суд, выносящий обвинительный приговор и обрекающий обвиняемых на недостойное человека существование, то есть на существование, унижающее их человеческое достоинство, а не возвышающее его, в чем, собственно, и состоит невысказанное намерение земного правосудия, лишает себя всякого права на существование.

Принцип вины и отмщения можно было бы хоть как-то оправдать, если бы сами осуждающие не придерживались идей, противоположных тем, из-за которых для большинства немцев эта осень превратилась в холодный и промозглый ад на развалинах. В данном случае это не так: коллективное обвинение, предъявляемое немецкому народу, на самом деле направлено на абсурдное повиновение, повиновение даже в тех случаях, когда неповиновение было бы единственно возможным человеческим поступком. Но если разобраться, разве не то же повиновение характерно для отношений человека с вышестоящими инстанциями во всех государствах мира? Даже в государствах, исповедующих наиболее мягкие формы принуждения, не избежать ситуаций, когда исполнение гражданского долга идет вразрез с долгом любви или уважения к ближнему (судебный пристав, выбрасывающий из квартиры мебель оставшейся на улице семьи; офицер, отдающий подчиненному приказ погибнуть в бою, который того вообще никак не касается). Ведь если разобраться, то вся суть – в одобрении принуждения к подчинению. Стоит пойти на эту уступку, как тут же оказывается, что государство, требующее подчинения, имеет в своем распоряжении средства, с помощью которых оно может принудить граждан к подчинению и заставить их совершать самые отвратительные поступки. Частичного подчинения государству не существует».


(Стиг Дагерман, «Немецкая осень»)

Взяла с собой читать в дороге «Нулевую степень письма» Барта, но не смогла оторваться от Дагермана, продолжала быть с ним и его очерком «Руины» в метро. Волосы на руках вставали дыбом и к глазам подходили слёзы, что странно и хорошо одновременно, поскольку я человек, которому однажды в детстве запретили плакать прилюдно, что вызвало на всю жизнь затруднения с выражением эмоций. Под гул несущегося в тоннеле поезда я громко зачитывала сидящей рядом Василисе абзацы.

«Моей спутнице, вместе с которой мы ищем больше не существующий дом, не до сарказма. Наполовину немке, наполовину еврейке, ей удалось стать невидимой и избежать террора и войны. Она жила в Испании, пока после победы Франко ей не пришлось вернуться в Германию. Здесь она поселилась недалеко от Ландвера, но ее дом разбомбили англичане. Худощавая ожесточенная женщина, потерявшая все имущество во время бомбежки Гамбурга, а веру и надежду – при бомбежке Герники».

«Дело в том, что в Германии есть большая группа честных антифашистов, и сейчас именно они, а не пособники нацизма, самые разочарованные, побежденные и бездомные: разочарованные – потому что освобождение стало не таким радикальным, как они себе это представляли, бездомные – потому что не хотят присоединяться ни к немецкому недовольному ропоту, в котором им слышится слишком много скрытого нацизма, ни к политике союзников, снисходительность которых по отношению к бывшим нацистам вызывает у них отторжение, и наконец – побежденные, потому что они сомневаются, что, будучи немцами, внесли хоть какой-то вклад в окончательную победу союзников, но в то же время они не так твердо убеждены в том, что как антифашисты не внесли свою лепту в поражение Германии. Они обрекли себя на полную пассивность, потому что любая активность означает сотрудничество с сомнительными элементами, которых они научились ненавидеть за двенадцать лет гонений.
Эти люди – самые прекрасные из всех руин Германии, но пока столь же непригодные для жизни, как и развалины домов между станциями Хассельброк и Ландвер, где влажные осенние сумерки пряно и горько пахнут потухшими пожарами».

Пожалуй, пока больше не буду цитировать.

кого при близости оргазма
ни разу не заклинивало на господе
те и не ебались по-настоящему

теперь многое из настоящего
всуе может и не упомнишь
но молча помянешь

корчевание языков – не зря
удел господина не познавшего
сладость кунилингуса

иначе обоссанные граждане
вечно убогого мира
снова напомнят

как же может быть хорошо,
господи, господи, господи
господи

#стихи

отписался один. загуглила – поэт. наверное, не любит политическое. или не терпит сострадания к пацифистам и прочим гражданам мира.

Сейчас сказала Василисе, что испанские песни все про одно и то же. Словно песеннику выдают определённый набор слов и говорят: сделай. А она мне сказала: посмотри на свои стихи, они все про одно и то же. Дальше она уточнила, про что именно, но я вам не буду перечислять. Получился вполне точный разбор моей поэтики. И обидный, да.

Примерно месяц мне не даёт покоя история одного стихотворения. А значит, пора вам её рассказать. Источником для меня стал Иван Соколов, а точнее его телеграм-канал. В его же переводе я и представляю текст, о котором пойдёт речь.

Пауль Целан

ЕЩЁ БУДЕТ что-то, потом,
что тобою наполнится
и возденет себя
к незнакомому рту

Из расколотого
безумья
я встаю и
слежу за своею рукой,
один чертящей
единственный
круг

По словам Ивана Соколова, Целан написал это стихотворение 13 декабря 1969 года и через два дня отправил Илане Шмуэли.

Стоит упомянуть, что роман со Шмуэли, начался после (странно, что не во время, ну раз так пишут, пусть так и будет) визита Целана в Израиль в сентябре 1969 года.

Знакомы они были с детства, жили в Черновцах, дружили. Потом разъехались – Шмуэли с 1944 года обитала в Иерусалиме, а Целан с 1948 – в Париже. В 1965 году она решает его разыскать, летит в Европу, они встречаются и возобновляют общение.

Итак, в октябре 1969 года Целан возвращается из Израиля в Париж. Переписка со Шмуэли идёт активная, в середине декабря он шлёт ей стихотворение. А вскоре, перед Рождеством 1969 года, Илана прилетает в Париж и до начала февраля пребывает там, иногда отлучаясь по делам.

Иван Соколов, считает, что вероятно, Шмуэли сначала восприняла этот стишок как обращённый к ней.

Но 18 марта 1970 года Целан посылает это же стихотворение в подарок на день рождения жене Жизели Лестранж-Целан, с которой они с 1967 года жили врозь из-за приступов психической болезни Пауля.

«Что я могу тебе подарить, милая Жизель? / Вот стихотворение, написанное с мыслями о тебе, — посылаю его таким, каким я его записал, тотчас же, в первой версии, без изменений, без искажений. / С днём рожденья! / Пауль», – написал он ей. И ещё сделал подстрочник на французском, потому что она не владела немецким в достаточной степени.

Иван Соколов сравнивает две версии написания стихотворения и находит различия, незначительные, но это я опущу.

А не опущу я того, что в произведении есть очерчивающий влюблённых круг – реминисценция из стихотворения румынской поэтессы Нины Кассиан, которое Целан переводил на немецкий. Это ещё одна подруга молодости, с которой они виделись в Париже в декабре 1969 года, в том числе в день написания этого стихотворения.

на галатском мосту
ничья бабушка ловит
смуглыми пальцами
паутинки превращает
в моточки пишмание
как слово эминёню сладкие
и где-то отворачиваются
расходятся свободные
но лишь друг от друга
люди

#стихи

Немного скучаю по Стамбулу. И совсем разучаюсь скучать по людям, с которыми нас больше ничто кроме чего-то очень сладкого в прошлом не связывает. Эминёню в переводе с турецкого означает «перед правосудием». Emin – уверенность, правосудие, önü — перед.

Родительница студента попросила вместо одного два занятия в неделю. Поскольку юноша грустит без встреч со мной. Для меня дорога туда и обратно – физкультура и приключения, но пока лето, это даже нравится, есть возможность быть с собой и рефлексировать. То есть я согласилась. График подготовок уплотнился. А от мамы клиента неожиданно поступил следующий запрос. По инициативе их дачных соседей они предлагают провести дискуссию, в которой бы поучаствовала и подруга моего студента, якобы очень развитая и одарённая девочка, увлекающаяся литературой, но не понимающая, что ей стоит написать в читательский дневник о «Маленьком принце» Антуана де Сент-Экзюпери.

При этом мать жаждущей общения со мной (а на это мне родительница клиента не раз намекала) девочки хочет встречи как можно скорее, не дожидаясь, пока мой студент прочитает произведение. Мне всё это показалось сначала странным и даже тревожным. Но зная особенности своей психики, я быстро успокоилась, подумав, что людская беспардонность часто бывает продиктована лучшими порывами их души. Но всё же я спросила свою собеседницу, ей лично всё это зачем. И она ответила, что полагает, что при своей подруге её сын больше раскроется.

Тогда я сказала, что соглашусь на дискуссию в расширенном кружке, но с условием, что они не будут торопить моего ученика и дадут ему возможность дочитать книгу до конца. И что я прежде всего на стороне мальчика, с которым у меня, признаться, начал складываться некий альянс. Тем более, что я узнала, что ему скучно читать именно это произведение. А я со всей своей не совсем развитой эмпатией его понимаю, поскольку мне тоже было скучно читать «Маленького принца» и в детстве, и в отрочестве, тем паче в юности, и ныне, и присно, и во веки веков, но если узнать, что за всей этой тягомотиной стоит, то будет немного веселее, жаль, что с детьми да и ещё при родителях не поразбираешь отношения автора с женой прямым текстом.

слово невдубстрой бодрит
стирает как гранатовый сок с лимоном
маревность бесконтрольных мыслей
оно выбито на виске электрички
и поддалбливает желной
из моего рта в простор светлого
как больничная палата вагона
и я тихонечко выпускаю невдубстрой
отвернувшись к окну – но
дятел просунул чёрную голову
меж зубов дупла и – обратно
над ижорой, над тосной, над мгой
несу в ковше мандибулы
нев... не в дуб строй... ными рядами
берёзы указывают на то, что
свернули от севера невтуда
и летим над уморой, тоской, мглой
хоть на полвека бы глаз прикрыть
но бодрит, бодрит невдубстрой
и желна ворочается желваками
за приспущенными щеками в знак
траура и того что им скоро полвека
выйду на станции одиннадцатый километр
заору в сторону леса: невдубстрой!
полетит чёрный дятел и рассыплется
несоциалистическими стройками
на бровках дубрав
по стройным ляжкам и голеням
берегов невы, ижоры, тосны, мги
всё, теперь можно возвращаться и спать
до упора в московский вокзал

#стихи

Николай Эппле, кстати, считает, что при чтении с детьми «Маленького принца» стоит говорить, что автор действительно был летчиком и его самолет потерпел крушение в пустыне, а прототипом Розы была его жена Консуэло. Но тут же он делает ремарку: «Правда, тогда стоило бы сказать, что пять тысяч роз розового сада — тоже мотив вполне автобиографический».

Эппле же рекомендует читать с детьми возраста от 10 до 13 «Чёрную курицу» Антония Погорельского (Алексея Перовского), что я и делала. Но не стала затрагивать тему жены. Да и уточнять, что сказка написана для племянника Алёши, который в последствии стал писателем Алексеем Толстым, тоже не стала.

А вам напомню.

Погорельский, то есть Алексей Перовский, детство провёл в Черниговской губернии, в имении своего отца, графа Алексея Разумовского, министра просвещения Российской Империи. Был он незаконнорожденным, но признанным отцом и даже облагодетельствованным собственным имением, где жил вместе со своей сестрой (вскоре после родов она развелась) и упомянутым племянником Алёшей. Перовский очень заботился о воспитании и образовании мальчика. Ходили слухи, что Алексей Константинович – плод кровосмесительного союза Перовского с собственной сестрой.

На портрете Карла Брюллова (1836) Антоний Погорельский похож на доктора Хауса.

Делала перерыв в психотерапии. По экономическим соображениям, мой поход к психологине стоит пять тыщ – это классика. А человек моего склада, меняющий профессию и создающий себе занятость, за которую не захочется удавиться, внутри России 2024 года – это, говоря простым языком, нищеброд. Да ещё и с феминитивным суффиксом -ка на конце, что придаёт особой смысловой нагрузочки типа той, что бабам в принципе вписываться в экономику в роли круто обеспеченного субъекта в среднем сложнее, чем прочим.

В общем я терпела и экономила три месяца, а потом записалась. И вот сижу на сессии и хочу рассказать про то, что я начала справляться с ситуацией, но мешает синдром самозванки, тревожное расстройство и вытекающий из этого страх появления новых клиентов.

Открываю рот и говорю:

– Я должна тебе сказать, что я… – в этом месте нужно было продолжать «занялась педагогикой, нашла клиентов, мне нравится работать и развиваться в этом направлении, у меня получается, но…» – однако я, как со мной изредка бывает, подвисла и образовалась пауза. И почему-то моя психологиня, которая знает меня уже восемь лет, решила её заполнить своей совершенно неуместной, как мне потом показалось, догадкой.

– Подалась на процедуру физического банкротства? – произнесла она.

А я даже не поняла, что она сказала, и переспросила. А когда поняла, то просто ответила “нет” и продолжила свою мысль.

И только после сессии меня догнало «а какого собственно хуя?» Тут я поняла, что как пропагандистка и исповедывательница лузерства я немного сломалась. Я принесла чувихе пять тысяч денег за час и хотела похвастать, что я на самом деле крутая, но недостаточно, получить свою порцию поддержки и еле сдерживаемого восхищения, чтобы уверовать в себя и начать ебошить ещё эффективнее. А получила ожидание того, что я банкрот! И при этом идиот, потому что, видимо, нашла на улице красную купюру и сразу понесла её своей психологине, мне же больше некуда её деть. Но я объективно не в плачевном состоянии сейчас, в том числе и материально. И даже завела кота, а один поход в ветклинику обходится дорого, ну, в восемь тыщ, например, обошёлся, потому что сопли требовали анализа на пцр. Когда я буду в жопе, друзья, вы узнаете первыми. А с терапией мне пока захотелось завязать на время. И потом, вероятно, попробовать обратиться к нарративной практикессе. Меня там привлекает горизонтальность подхода и человечность, заключающаяся в отсутствии суперсложных регламентов общения.

Детям перед пятым классом на лето задают читать «Кавказского пленника» Толстого. Сидим разбираем Жилина и Костылина. К моему большому удовлетворению ребёнок хоть и восхищается первым, но всё же сочувствует второму, а не гнобит его, как принято в учительских “анализах” этого произведения. И вдруг студент поднимает на меня глаза: «Нам в школе постоянно говорят, что Россия никогда ни на кого не нападала. Но я же вижу, что это не так».

Заметочка на полях. Некоторые литературные мужики совершенно искренне считают, что сказать о любой поэтессе «М становится большим поэтом» – это как бы сделать ей добро, нанести комплимент или что-то в этом роде. Короче, не видят они стыдности в подобном действии.