На днях был опубликован проект приказа генпрокурора, который поручил «на постоянной основе организовать работу по выявлению и отмене» решений о «реабилитации и оправдании» репрессированных.
Специалисты называют это «началом кампании по дереабилитации жертв советских репрессий». Я поговорила с юристом «Мемориала», исследователем памяти и бывшим сотрудником Отдела реабилитации жертв политических репрессий Генпрокуратуры (и такой был когда-то!), чтобы понять, какие будут последствия.
Вообще о советском терроре мало говорят и в оппозиционной среде, это явно не мейнстрим. Мне хотелось бы, чтобы говорили больше. Я ощущаю это как непроговоренную травму и, кажется, надо ее все же проговорить, чтобы построить что-то новое.
У меня было несколько хороших исторических текстов: о голодовках советских политзеков, о сносе мемориалов ссыльным полякам и литовцам и о дне смерти Сталина (мой любимый, там воспоминания простых людей). Вдруг вы сегодня для себя решите узнать чуть больше.
На днях был опубликован проект приказа генпрокурора, который поручил «на постоянной основе организовать работу по выявлению и отмене» решений о «реабилитации и оправдании» репрессированных.
Специалисты называют это «началом кампании по дереабилитации жертв советских репрессий». Я поговорила с юристом «Мемориала», исследователем памяти и бывшим сотрудником Отдела реабилитации жертв политических репрессий Генпрокуратуры (и такой был когда-то!), чтобы понять, какие будут последствия.
Вообще о советском терроре мало говорят и в оппозиционной среде, это явно не мейнстрим. Мне хотелось бы, чтобы говорили больше. Я ощущаю это как непроговоренную травму и, кажется, надо ее все же проговорить, чтобы построить что-то новое.
У меня было несколько хороших исторических текстов: о голодовках советских политзеков, о сносе мемориалов ссыльным полякам и литовцам и о дне смерти Сталина (мой любимый, там воспоминания простых людей). Вдруг вы сегодня для себя решите узнать чуть больше.
Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion. These administrators had built substantial positions in these scrips prior to the circulation of recommendations and offloaded their positions subsequent to rise in price of these scrips, making significant profits at the expense of unsuspecting investors, Sebi noted. Founder Pavel Durov says tech is meant to set you free
from us
