Что ж, назвался груздем - пиши задачки.

Задача 1

Как бы вы ответили на вопрос, запрещает ли христианство думать начиная с каких-то точек? В этом ведь его обвиняют атеисты.

Задача 2

Как бы Вы ответили на вопрос, можно ли быть добрым без Бога?

Свой ответ дает, например, С.Л. Худиев. Но интересны альтернативы.
https://azbyka.ru/otechnik/Sergej_Hudiev/mozhet-li-ateist-byt-nravstvennym/#0_2

МОЯ РЕАКЦИЯ НА "МАНИФЕСТ РЕ-ОРТОДОКСИИ" О. ВЯЧЕСЛАВА РУБСКОГО: ЗАПОЗДАЛАЯ, НО УЖ КАК ПОЛУЧИЛОСЬ

То, что "Манифест ре-ортодоксии" о. Вячеслава Рубского заставил как минимум православный ФБ-сегмент (а на самом деле, и шире) кипеть, говорит о том, что текст горяч.
Что я могу сказать в порядке отзыва? Согласен в главной интенции при различии в важных частностях. А что может быть так здорово и креативно, как не подобное восприятие, одновременно говорящее тебе, что сам ты не зря что-то пишешь, и лишний раз усаживающее за компьютер что-то писать?
Можно спорить о значениях ряда важных слов в Манифесте. А можно не спорить, а просто констатировать большой объём каждого из этих понятий, из которого автор, конечно же, волен выбрать сегмент, важный ему для его целей. Но и констатация того, что объём не ограничивается сегментом, важна и для текущих, и для будущих дискуссий. Мы в принципе не так редко дискутируем, употребляя одно и то же слово, но фактически имея в виду не совсем одно и то же. А ведь речь здесь даже не только о таких сравнительно частных понятиях, как «либерализм», «агностицизм» или сама «ортодоксия», которую, по отцу Вячеславу, требуется «ре-» («reload», перезагрузить). О. Вячеслав явно и вполне исчерпывающе проясняет, что он под этими словами имеет в виду. Но ведь неоднозначны даже слова «Бог», «дух/духовное», «вера». Того, что дискуссия может буксовать по причине того, что участники не договорились об определении основополагающих понятий, пожалуй, я коснусь и в данном тексте.
В чём я вижу главную интенцию Манифеста о. Вячеслава? В призыве к рефлексии: понять, зачем и как я делаю то, что делаю. А если я ощущаю себя причастным к некой традиции (я её часть, и она часть меня), то тем самым я получаю право считать рефлексией размышление не только над тем, что, почему, зачем и как делаю лично я, но и над теми же вопросами относительно всей традиции. «Открыть капот автомобиля и разобраться в том, как там взаимодействуют механизмы» - это имеет ко мне самое прямое отношение, если на этом автомобили езжу я. Если ре-ортодоксия «приглашает увидеть основания вашей веры, предлагая путь её углубления, а также погружения к фундаменту всякого верования (в частности, православного), то я обеими руками за. Этому хотел бы способствовать и я сам.
Рефлексия – это режим мышления, адекватный ситуации неработания. Когда пресс безотказно работает и выдает безупречного качества гайки, можно не думать, можно просто шлёпать эти гайки, продавать их, получать прибыль и ехать на Канары или Бали. А когда гайки идут с трещинами и рваной резьбой, то надо думать, анализировать, что не так с технологией или самим штамповым инструментом. А кто скажет, что его личная религиозная жизнь, жизнь его церкви, состояние религии в целом в мире – отлаженная и безотказная технология?
Важные результаты этой двуединой рефлексии – себя самого и своей традиции – у меня и о. Вячеслава, судя по всему, совпадают. Так, задумавшись, почему мои представления о Боге и духовной жизни такие, а не другие, мы, по мнению о. Вячеслава, приходим к ответу: «так сложилось». Это крайне важное признание. Да, мы (я имею в виду себя и всех, кто начинал религиозный путь с религиозного нуля – но не самый ли это сейчас типичный случай?) приходим в то или иное «сообщество веры» не потому, что оно самое правильное, т. е., иными словами, дает на вопросы религиозной веры ответы, наиболее адекватные реальности). Это так даже в том нечастом случае, когда мы предварительно пытались вести какой-то поиск, поскольку у неофита, приходящего в религию с упомянутого «нуля», просто нет достаточных знаний и ориентиров для адекватного сравнения.

Вторым результатом рефлексии верующего является здравый и честный агностицизм – и с него и начинает о. Вячеслав свои «гносеологические тезы ре-ортодоксии», хотя до того и открестившись для порядка от позиции с названием «агностицизм». «Если быть честными, мы ничего достоверно не знаем о Боге». И под этим я также готов подписаться. Да, агностицизм в прямом смысле слова (как признание незнания, а не как индифферентизм к предельным вопросам, что слово «агностицизм» чаще всего на практике и означает) это и есть интеллектуально честная позиция верующего. Собственно, верить (credere) и означает открытость и устремленность тому, чего еще не знаешь, что еще не приблизилось – как бы «в кредит».
Эти два результата рефлексии, две «тезы ре-ортодоксии» дают о. Вячеславу основание сформулировать ее смысл: «Ре-ортодоксия – это личное свободное решение верить, при полном осознании того, что это верование невероятно, фантастично, случайно, регионально и имеет против себя сильные аргументы. Т.е. «я решил верить вопреки очевидности того, что это абсурд или может быть чьей-то фантазией».
И вот от этой формулы моя позиция уже принципиально отличается. Я никогда не солидаризировался с псевдо-Тертуллиановым («верую, ибо абсурдно»). Я в принципе отказываюсь считать это в глубоком смысле слова верой. Я не склонен относить всё фантастичное, случайное, региональное и т. д., чем полна любая религия, к предмету веры. Все это язык веры, способ выражения веры, ее преломление в той культуре, которая свойственна данному сообществу веры. И потому действительно регионально, исторично. И во многом фантастично, поскольку мифологично; но миф - естественный язык веры. Язык в самом деле регионален, историчен и часто бывает скорее образен, чем формально-логичен. Сама же вера – это не миф, как н не формальная логика. Это состояние личности. Я склонен соглашаться с Тиллихом: вера – это «предельный интерес» и предельная открытость к тому, чему веришь. И мне как раз представляется важным показать, что это фундаментальное человеческое состояние не случайно, не регионально и может не иметь ничего общего с абсурдно, а относится к универсальному, общечеловеческому.
Быть может, в отличии моей позиции от той, что сформулировал здесь о. Вячеслав, играет роль то, что у нас с ним разный статус и также не вполне совпадающий адресат. О. Вячеслав – пресвитер Церкви, ему естественно иметь на первом плане, как это сложилось называть, пастырские задачи. Так я и склонен понимать «Манифест». Отсюда, мне кажется, определённое милосердие текста, которого, скорее всего, лишено то, что пытаюсь писать я.
Смысл «пастырских задач» – забота о конкретных людях. Соответственно, о. Вячеслав и называет достаточно определённую группу людей, которым адресован «Манифест ре-ортодоксии». Это те, кто поверил проповеди «православия с человеческим лицом» (к слову, из приведённого списка проповедников я бы пару человек исключил, но это не имеет очень большого отношения к теме) и пришёл в историческое православие, которое на поверку оказалось не очень соответствующим их ожиданию. «Человеческое лицо» означает здесь приоритет любви, взаимоприятия, смирения (как умения не заходить за свои границы), открытости к другому, к культуре.

Моя позиция включает всё это как ценности, но она более обща и, пожалуй, более идеологична. Что не значит, что она не формировалась и не формируется в том числе в диалоге с конкретными людьми, и сейчас, когда я формулирую эти заметки, не имею некоторых из этих людей в качестве мысленных собеседников. Меня заботит рациональность веры в принципе. А тема соотношения веры и разума возникает не только в ситуации личного кризиса ожидания «человеческого лица» от православия или другой исторической системы. Она возникает в достаточно разных коммуникативных ситуациях, в столкновениях разных позиций, связанных с религией и религиозной верой. Наработанный опыт этих столкновений позволяет сформулировать важное о вере и разуме: вера, если это состояние созидательно для человека, не рациональна и не иррациональна по отдельности или по преимуществу: она интегральна. Она, будучи состоянием человека, вовлекает и иррациональное, и рациональное в нём. И если то, что человек называет своей верой, что-то в нём подавляет – например, рациональное за счёт иррационального – это не созидательное, а, наоборот, деструктивное состояние. Но только созидательную веру есть смысл иметь и есть смысл отстаивать.
Примечательно, что ценность разумности как свойства человека подразумевают (за некоторыми исключениями вне нашего рассмотрения) все участники. Так, именно к рациональности апеллирует такой критик ре-ортодоксии от ортодоксии, как С. Худиев. Хотя это рациональность определённого рода, она неплохо характеризуется утверждением одного из критиков Манифеста: «если Бог реален… то некоторые утверждения о Нем истинны, а некоторые – ложны». В рамках этой рациональности tertium non datur, она не подразумевает ситуаций в мышлении за пределами бинарной оппозиции «истина – ложь»; она вообще, похоже, не чувствует границу применения таких оппозиций. Соответственно понимается и вера: «Верить — значит, по меньшей мере, признавать за истину ряд утверждений о реальном мире: Бог существует, Он является Творцом мира, Христос воскрес из мертвых, Он вернется во славе, и т.д.». Итак, согласно такому пониманию, верим мы прежде всего в утверждения. Такую позицию совсем не обязательно принимать за норму мышления о вере и мышления в принципе. Но факт налицо: автор апеллирует к разумности, как бы он ее ни понимал.
И с другой, атеистической стороны оппоненты также апеллируют к разумности. Вера для них это, так сказать, замещение разума в ситуации, когда этого разума не хватает. Соответственно, Бог – «затычка для дыр в знании», причина необъяснённых явлений или следствие ментальной инерции, то, что тащат за собой из прошлого. Наука как проявление человеческого познающего разума постепенно вытесняет Бога, заставляет его отступать, а верующих – сдавать один за другим бастионы веры. Между наукой и религией, таким образом, идёт конкуренция, безнадёжная для второй из них. И здесь вера понимается как признание за истинное утверждений, истинность которых не проверена или не может быть проверена.
Обе позиции следует принять всерьёз как исходящие из ценности разума. Человек это разумное самосознающее существо, нам естественно ценить наш разум. Однако и ортодоксы, и атеисты, как мне (и не только мне) кажется, смешивают веру в глубоком и расхожем смысле смысле слова, можно сказать, веру и верования. Это то, от чего предостерегал Тиллих как от «интеллектуалистского искажения веры». Парадоксально, но этот «интеллектуализм», сводящий религиозную веру в Бога к вере в идеи о Боге, оказывается редукцией мышления о вере, «жертвой интеллектом». В споре такого теизма с атеизма победит скорее второй: высказывания о Боге, взятые как буквальные характеристики Бога, ни в каком удостоверяемом опыте не укоренены.

По контрасту можно назвать мышление о вере Ханса Кюнга, видящего в основе религиозной веры фундаментальное доверие реальности как в конечном итоге, в своей основе, дружественной человеку. Будучи эмпирически противоречивой и амбивалентной, реальность допускает в смысле такого основополагающего отношения к себе и «да», и «нет», оба обоснованные показуемым опытом. Вера это выбор из них «да».
Стремясь же верить в некоего конкретного Бога как прежде всего в Троицу (как в христианстве) или, наоборот, строгую монаду (как в исламе и ортодоксальном иудаизме), или по ещё какому-то образу, мы делаем предметом «предельной заботы» не реальность в её основе, а лишь язык для речи о ней, не фундаментальное, а локальное. Таким актом мы относим себя к адептам одной из множества единственных истин. В прибыль себе мы, конечно, получаем идентичность, но в области смысла терпим убыток. В язык нет смысла верить, языком нужно пользоваться. Здесь вполне кстати вспоминается разделение веры и утилитарности, проводимое автором «Манифеста».
Эта позиция, стоящим на которой ощущаю себя я, лежит в пространстве между религиозной ортодоксией и атеизмом. В этом же пространстве стоит и «ре-ортодоксия» о. Вячеслава: она так же рефлексивна и чувствительна к границам знания. В то же время мне было важно оговорить и специфику своей позиции, отличающую её от «ре-ортодоксии». Это можно продолжить и далее. К примеру, о. Вячеслав, разъясняя суть последней, пишет: «На вопрос «является ли Христос Богом?» один человек отвечает: «я решил, что является», а другой человек говорит: «за меня решила моя православная традиция, и мне проще согласиться с ней, чем сопротивляться». И в первом, и во втором случае мы видим достаточную степень осознанности, а значит, оба эти ответа ре-ортодоксальны». Я – третий человек, я сначала отвечаю вопросом на вопрос: «А что для Вас значит являться Богом?», и дальше в зависимости от позиции собеседника разговор может уже пойти по-разному. Во многом щадящий православного читателя по предполагаемым мною пастырским причинам «Манифест» о. Вячеслава в такое препарирование мышления не слишком заныривает. Но возможно разделение труда.
Опираясь на формулировку о. Вячеслава, я формулирую свою альтернативу.
Критическая позиция верующего – это осознание того, что многое в содержании традиции, в которой я практикую веру, взятое буквально, окажется невероятным, фантастичным, случайным, региональным и будет иметь против себя сильные, не сказать убийственные, аргументы. Осознавая это, я принимаю это содержание не как предмет веры, а как традиционный, исторически сложившийся язык веры, в который опрометчиво верить, но которым можно пользоваться, как пользуемся мы в жизни другими символами. В этом случае вместо убийственных контраргументов это содержание может получить смысл и понимание со стороны многих из тех, кто отказывал ему в каком-либо смысле. Верой же с критической позиции называется основополагающее и целожизненное «да» реальности, жизнь в которой провоцирует как подобное «да», так и подобное «нет». Можно даже сказать, что в этой противоречивой и лишённой гарантий реальности вера (кантовское «как если бы») и есть наиболее подходяший modus vivendi (образ жизни).

Открыл на своём канале на Бусти новый цикл: краткий теолого-онтологический словарь.
Не раз (и в последнем эссе по поводу "Манифеста ре-ортодоксии" тоже) я сетовал на непрояснённость, "замыленность" и непроговрённость значений базовых теологических терминов (таких как тот же "дух"), не способствующую высокому качеству дискуссий. Пора от слов переходить к делу. Новый словарик - попытка кратко обозначить и, где они сложны, просуммировать поля значений ряда самых привычных терминов, тем самым пытаясь освежить их. Подписывайтесь на канал или отдельные посты: обсудим и поспорим. Уже есть введение и первые 3-4 короткие статьи.

https://boosty.to/dmatveev0964/posts/427e25d9-0743-46a2-bb70-ef52e8309b17?share=post_link