Темы советской “реальной политики” на международном фронте, которая сразу же создала противоречия между Наркоматом иностранных дел (защищавшим стратегические интересы СССР как государства) и Коминтерном (защищавшим идею “мировой пролетарской революции”), я уж как-то касался, затронув случаи “тактического слива” Советами в начале 20-х персидских и турецких коммунистов, а так же поддержки литовских фашистов. 

А вот еще один интересный, хотя и не столь вопиющий кейс, Ирландия.

Читать далее: https://sorok40sorok.com.blogspot.com/2024/10/blog-post.html?m=1

Тем временем, надо глянуть, чё там творится в Бангладеш после “июльской революции”, которую я, в меру своих ограниченных способностей, обозревал (тэг #Бангладеш).

Наверное самым главным результатом является то, что Бангладеш (по крайней мере пока) не превратился в очередную пугалку, которой обычно трясут на всех углах дорогие и несменяемые начальники, расписывая безальтернативность своего правления и череду ужасов, которые обязательно накроют страну, если этих неповторимых руководителей убрать куда-нибудь с их важных постов. 

Однако пока Бангладеш не превращается во “вторую Сирию/Ливию/Украину”, хотя сопутствующих проблем, способных вызвать хаос, выше крыши: августовское наводнение нанесло колоссальный экономический ущерб, на шее страны тяжелым камнем висит проблема изгнанного из соседней Мьянмы миллиона мусульман-рохинджа, финансовая система дестабилизирована, наблюдается рост исламизма, соседняя Индия, обеспокоенная смещением “дружественной” тирании Шейх Хасины, активно нажимает на Бангладеш (напомню, что Бангладеш фактически является “анклавом” внутри Индии, поэтому имеет для последней важное геополитическое значение), раскачивая тему “защиты индуистских меньшинств” (тема классическая и ходовая)...

В общем, негатива много. Но есть еще один аспект, который не получает должного освещения, но при этом грозит похоронить саму идею революции еще раньше, чем это сделает империализм/исламизм/капитализм/буржуазия или какой другой враг любых кардинальных социально-политических преобразований.

Речь идет о воцарившимся внутри государственной бюрократии хаосе. Постреволюционный Бангладеш в этом плане даёт буквально эталонный пример “естественного” сопротивления государственной системы как таковой любым волюнтаристским попыткам её “улучшения”. Всем тем, кто сегодня грезит о революции, которая одним махом расправляется со “старым миром”, ворами, коррупционерами и рассевшимися на всех уровнях управления идиотами, следует глядеть на нынешний Бангладеш и делать соответствующие выводы.

Начать надо с того, что выстроенная за годы “многопартийной демократии” (в 1991 году в Бангладеш после многолетнего периода диктатур была восстановлена своеобразная “двухпартийная демократия”, в которой соревновались друг с другом за власть “Лига Авами” и Националистическая Партия) система государственного управления базировалась на принципах лоялизма.

Иными словами, продвижение вверх по иерархической лестнице зависело не от эффективности работы чиновника, а от его преданности правящему в данный момент политическому “клану”, от умения вовремя лизнуть сандалии вышестоящего начальника, каким бы глупым этот начальник не был. 

В эпоху господства “Лиги Авами” во главе с несравненной и мудрой Шейх Хасиной (т.е. с 2009 года), эта система комплектования госбюрократии достигла апогея. Ибо политическая верхушка, создавая подконтрольную социальную базу для увековечивания собственной власти, щедро платила преданным людям, не только награждая их должностями и неплохо оплачиваемыми титулами, но и раздувая сам госаппарат до невероятных размеров. Именно в этот период под предлогом “увеличения эффективности управления и социального обслуживания” внутри аппарата расплодились бесчисленные комитеты, секретариаты, совместные секретариаты, комиссариаты, магистратуры, подотделы и т.п. непонятные учреждения, в которых заседали граждане, хорошо умеющие размахивать партийными флагами и попугайски повторять лозунги незаменимых политических вождей.

Вся эта растущая как на дрожжах государственная братия на протяжении многих лет занималась только тем, что спихивала друг на друга рабочую нагрузку и перераспределяла ответственность, попутно стоически отбивая слабенькие попытки самого государства привнести в аппарат бóльшую эффективность.

После падения “Лиги Авами” эта свора придворных мужей конечно же никуда не делась.

Лишь очень незначительная часть самых одиозных бюрократов подверглась стихийной “люстрации” под нажимом толпы или юридическому преследованию (а кое-кто убежал в Индию и Великобританию); подавляющее большинство чиновников безо всяких проволочек выразили лояльность временному правительству, осудив “фашистский режим Хасины”, которому они служили почти 15 лет. 

Возникла новая проблема: если раньше чиновники соревновались друг с другом в эффективности вылизывания задов вышестоящим (ведь именно от этого зависило повышение), то теперь “пирамида власти” начала переворачиваться и толпы “низовых” бюрократов, считающих себя по каким-то причинам “обделенными” старым режимом, пошли на штурм господствующих высот, используя в качестве основного оружия доносы, обвинения в “прислуживании антинародному фашизму” и просто грубую силу. Естественно, вышестоящая бюрократия тоже в долгу не остаётся, отвечая своим нажимающим снизу коллегам тем же оружием.

Драки за кабинеты, бесконечные споры при распределении должностей, публичные протесты с требованиями повышения по службе превратились в обыденность. Апофеозом бюрократического цирка стала трехчасовая драка 10 сентября близ столичного Министерства государственного управления, когда большая группа низовых чиновников выразила недовольство назначениями 25 муниципальных магистратов, требуя от министерства пересмотра “неправильных” решений.

При таких раскладах ни о каком повышении эффективности и прозрачности работы госбюрократии не может быть и речи. Потому что, если при “фашистском режиме Хасины” эти коррумпированные и тупые служащие, пожирающие львиную часть бюджета нищей страны, делали хотя бы что-то, то теперь, увлеченные битвой внутри своей “пирамиды”, они не делают почти ничего. 

Государственное управление замедляется, а новое временное правительство во главе с добрым Мухаммадом Юнусом сделать с этим пока ничего не может. Ибо идеи радикального сокращения аппарата наталкиваются на экстраординарное сопротивление самой бюрократии на всех уровнях, а курс на массовые перестановки порождает хаос, которым пользуются отставные чиновники “старой школы”, требующие через инструмент “перевыдвижения” (есть и такой) вернуть себе старые должности.

Короче говоря, противоборство временного правительства с управленческой пирамидой государственной бюрократии пока что не даёт позитивных результатов. Выстроенная за долгие годы система, - воспроизводящая сама себя при любом режиме, - не сдаётся, а смелые попытки её реформирования наталкиваются на яростный отпор, доводя “революционные преобразования” до абсурда. 

Самое трагичное, что никакой внятной альтернативы системе государственного управления “июльская революция” так и не выдвинула, а упорные попытки “оздоровления” имеющейся системы потенциально могут привести к крушению самой этой “бюрократической пирамиды”. От чего пострадают совсем не бюрократы (за этих ребят волноваться не надо; при любом раскладе они не пропадут), а народ, который ожидал улучшений, а в итоге получил погрузившийся в состояние паралича цирк шапито.

В конечном итоге, есть высокая вероятность того, что пока что сохраняющее высокий кредит доверия временное правительство проиграет свою битву с могучей бюрократической системой и “новый Бангладеш” станет просто чуть приукрашенной версией “старого”, похоронив надежды народа на саму возможность кардинальных перемен. Как это например приключилось в Тунисе, где после краткого периода “демократической дестабилизации” старые управляющие круги эпохи свергнутого “арабской весной” Бен Али вернули в свои руки выпавшие было вожжи, фактически полностью восстановив систему власти, которая и породила приснопамятную “весну”.

#Бангладеш

Год назад ХАМАС вскрыли «Ящик Пандоры», спровоцировав ещё один виток арабо-израильского противостояния – уже давно иррационального и беспощадного, но все более кровавого. Самое печальное, что можно отметить в годовщину: точным оказался наш прогноз о большой крови. Ответ Израиля на атаку ХАМАС – оказался ассиметричным, уже по традиции этой бесконечной кровохлебки. В заложниках ситуации оказалось мирное население Газы, оно и расплачивалось за рейд 7 октября. По свежим данным системы здравоохранения Газы, погибло 42 000 человек, преимущественно женщины, дети и старики.

Искать правду в этой мутной столетней воде уже нет смысла, это классический межэтнический конфликт, в котором кровь порождает кровь, и так до бесконечности. Конфликт уже не может быть разрешен его сторонами, он может быть разрешен только волей третьей силы, которая принудит стороны к миру и позволит реализовать план 1947 года о создании двух государств. Но глобальная обстановка ничего подобного не сулит, вместо миротворческой воли – только воля воевать, подпитываемая глобальным ВПК. Так или иначе, 7 октября доказало, что все миротворческие усилия Палестины и Израиля – тщетны. Год назад были перечеркнуты все переговорные процессы последних десятилетий. Его лучшие успехи держались на выдающихся и волевых личностях – таких как Ясир Арафат, Шимон Перес. Им не чета «молодое» и бестолковое поколение хамасовцев (да и их недругов-сионистов), которое не оценило свои возможности и геополитическую обстановку, и праведным гневом кровной мести потащило Палестину в пекло новой бессмысленной войны, сделав Газу «живым щитом» и, кстати, уже поплатившись жизнью за свою недалекость. Вызов ХАМАС охотно подхватил коррупционер Нетаньяху, который большой войной нивелирует угрозу своего уголовного преследования, опираясь в Парламенте на растущую за счет конфликта популярность партии Ликуд.

Это всё без учета угрозы прямого конфликта с Ираном и очередной ливанской войны. О последней лучше скажут только исторические примеры. Вообще, каждый виток эскалации в борьбе за землю обетованную делал следующее поколение израильтян заложниками будущих войн и терроризма. "Шестидневная война" привела к образованию движения «Черный сентябрь», которое устроило теракт в Мюнхене на Олимпиаде-72 и совершило множество других актов прежде, чем стороны сели за стол переговоров. Первая ливанская война, в которой Израиль, как водится, давал ассиметричный ответ, обернулась в стратегическом плане только новой кровью: после разгрома Бейрута начало набирать силу новое движение - та самая «Хезболла», с которой Тель-Авив сегодня отправился сражаться в Третью ливанскую. Израиль по факту получает только кровь и боль, втягивая в это каждое следующее поколение, как свое, так и своих недругов. А так как арабской крови льется больше, их неиссякаемого чувства мести хватит на много израильских поколений.

Нынешний виток рано или поздно завершится очередными договоренностями и затишьем лет на 5-10. После чего подрастет новое поколение ныне 10-летних арабов и евреев, которые потеряли в очередном конфликте своих родителей, братьев и сестер, крышу над головой. И всё закрутиться по новой. Следует взять на заметку главное: стоит только втянуться в этнический конфликт и «веселье» на долгие десятилетия обеспечено. Подогревать этот Ад будет политический класс, у которого месть сплетется с сугубо корыстными мотивами. Стоит только начать.

@netlenkanet

Два года назад я набросал небольшой опус о влиянии смерти Че Гевары, - годовщина которой как раз сегодня, - на развитие латиноамериканского революционного движения.

На сей счет можно добавить еще кое-что.

Если на латиноамериканском континенте Че Гевара был признан “апостолом революции” еще при жизни, то для просоветской публики имидж Команданте представлял некоторую проблему. С одной стороны, пропаганда хрущевской эпохи содействовала раскручиванию образа Гевары с целью использования политического обаяния этого человека в интересах развития коммунистического движения.

С другой стороны, революционный романтизм/фанатизм самого Гевары слегка противоречил официальному марксизму-ленинизму советского типа как в теории, так и на практике. Непосредственно Че Гевара впервые столкнувшись с советской “реальной политикой” в ходе Карибского кризиса, как и многие кубинцы впал в бешенство, возмутившись поведением советских друзей, которые сначала выставили нацеленные на США ракеты, а затем их и убрали. 

С точки зрения кубинцев все это выглядело как “договорняк” с империалистами за их спинами, хотя фактически конгениальная (без шуток) советская “Операция Анадырь” была проведена в первую очередь для предотвращения американской военной агрессии против самой же Кубы, чего СССР успешно добился и ракеты демонтировал. Поскольку, при всей боевитости Хрущёва (а “волюнтарист” Никита Сергеевич, в отличие от осторожных товарищей Сталина или Брежнева, действительно проводил очень дерзкую внешнеполитическую линию противостояния западному империализму и помощи революционным движениям, иногда даже в ущерб самому СССР), развязывать мировую атомную войну в его планы не входило.

Но, повторюсь, страстные кубинцы логику советских не оценили, что отразилось даже в народном фольклоре в виде стишка “Nikita, mariquita, lo que se da no se quita!” (Никита, пи__рас, то что отдал не забирай!). А сам Эрнесто Че Гевара был как раз одним из тех, кто больше всего осатанел от ныне хорошо знакомой нам тактики “эскалация ради деэскалации”. Ибо он-то в своем революционном идеализме принимал все эти хитроумные маневры советских друзей за чистую монету и был серьёзно настроен на то, чтобы уничтожить мировое зло, - зловещий американский империализм, - даже ценою гибели миллионов американцев и кубинцев.

В свое время советская пропаганда превратила походя сказанную шутку Мао Цзедуна насчет “благотворного влияния” ядерной войны (“в крайнем случае погибнет половина человечества, но останется другая половина, зато империализм будет стерт с лица земли”) в “доказательство” безумия Великого Кормчего. 

Меж тем, если Мао просто с иронией вот так пересказывал на московском совещании в ноябре 1957 года свою беседу с неким “иностранным деятелем”, то Че Гевара выражал похожие идеи абсолютно серьезно. Об этом в общем не принято вспоминать, подвергая испытанию имидж Гевары как великого гуманиста, но в интервью репортеру британской социалистической газеты “Daily Worker” Сэму Расселу в ноябре 1962, раздраженный вывозом с острова атомного оружия Че заявил, что “если бы ракеты остались (на Кубе), мы бы использовали их для удара в самое сердце Соединенных Штатов, включая Нью-Йорк”. А в написанной в тот же период октября-ноября 1962 статье “Тактика и стратегия латиноамериканской революции” Гевара патетически расписывал жертвенность и храбрость кубинского народа, “готового сгореть в атомном пожаре для того, чтобы этот пепел превратился в фундамент новых обществ”. 

Понятно, что такой нешуточный настрой не мог устроить советских друзей и местные кадры из просоветской первой Компартии Кубы, с которыми, как говорят, у Гевары отношения совсем не складывались. Да и сам Че имел претензии к советской “политэкономии социализма” (отчасти он их изложил в “Критических заметках по политической экономии” и дискуссиях во время посещения советского Министерства промышленности в 1964), не любил “социалистический реализм” (называя его “застывшей формой”), не признавал ограничений на свободу выражения в искусстве, принятых в СССР и перекочевавших на Кубу, и, в конечном итоге, был недоволен “взаимовыгодными”

формами “интернациональной помощи”, практикуемыми соцлагерем, напоминающими неэквивалентный “империалистический” обмен, о чем не преминул сообщить в знаменитой Алжирской речи в феврале 1965.

Вероятно, наблюдая за развитием Кубинской революции, Гевара не захотел играть в “реальную политику” под крылом СССР и в 1962-63 гг. приступил к конкретной разработке плана общеконтинентальной партизанской войны с самим собою во главе.

С точки зрения ортодоксального марксизма-ленинизма проект этот перекликался с постулатами, приписываемыми демонизированному в сталинские годы троцкизму. Потому что Гевара, как и Троцкий, особо не верил в возможность изолированного выживания Кубинской революции под боком США и считал залогом ее спасения “экспорт” вооруженной борьбы против империализма в страны Латинской и Центральной Америки. 

И если в статье “Тактика и стратегия латиноамериканской революции” эта идея подавалась в завуалированном виде, то в “Послании к аргентинцам” (май 1962), о необходимости “расширения” революции на весь континент ради её выживания говорится прямо.

Учитывая так же, что в развитии своего наполеоновского латиноамериканского проекта Гевара был “всеяден”, - т.е. был далек от межфракционной борьбы и выражал готовность сотрудничать с любыми радикальными левыми, начиная от перуанского троцкиста Уго Бланко и боливийского маоиста Моисеса Гевары, заканчивая бразильскими революционными националистами и аргентинскими перонистами, - марксистско-ленинский официоз относился к Команданте весьма сдержанно. И если в период хрущевского “волюнтаризма” фигура Че Гевары еще как-то соотносилась с наступательной внешней политикой СССР, то в брежневскую эпоху “разрядки” идеи о “создании двух, трех, многих Вьетнамов” совершенно не отвечали задачам “международного коммунистического движения” во главе с Москвой. 

Китайцам Гевара не очень нравился тоже, но по иной причине: геваристская тактика “партизанского очага” слегка противоречила концепции “затяжной народной войны”, с которой китайцы в то время носились по всему миру, выдавая её за единственно-верное средство завоевания власти коммунистами. Стало быть, конфликт меж этими тактическими схемами мешал возвышению Пекина как нового центра мирового коммунистического движения, сохранившего в чистоте учение марксизма-ленинизма. 

Учитывая масштаб и влияние фигуры Эрнесто Гевары ни советские, ни китайские товарищи конечно напрямую не смели обвинять его ни в чем (это было бы “выстрелом в ногу”), и только лишь бескомпромиссный албанский лидер Энвер Ходжа на встрече с делегатами из Эквадора в 1968 не постеснялся сказать то, о чем китайцы и советские лишь ворковали в кулуарах: Че Гевара не марксист-ленинец, а мелкобуржуазный полуанархист, павший жертвой собственного авантюризма.

Однако исподволь (а некоторые, - вроде мощной Коммунистической Партии Бразилии, - и напрямую) просоветские/прокитайские партии таки проводили борьбу с вредным “культом Гевары”.

Интересный рассказ в своей книжке-интервью “Un contadino nella metropoli” (Крестьянин в городе) приводит ныне покойный Просперо Галлинари, один из боевиков итальянских “Красных Бригад”, да не просто боевиков, а тех немногих, кого принято называть “l’irriducibile” (непримиримые/несгибаемые). Т.е. тех, которые считались “нераскаявшимися”; отсидев 17 лет, в 1996 году он отбыл под домашний арест полным инвалидом из-за последствий полученного ранения в голову, но так и не был переведен в режим “полусвободы” (в итальянской пенитенциарной практике есть такая возможность после 25 лет заключения) из-за принципиального отказа от покаяния, померев в 2013 в статусе заключенного.

В 1968 году Просперо Галлинари был членом Молодежного Фронта просоветской еще Итальянской Компартии, крупнейшей коммунистической партии Западной Европы.

В честь первой годовщины гибели Эрнесто Че Гевары в 1968 этот Галлинари, будучи заведующим молодежной партийной секции в Реджио Эмилии, решил вывесить на фасаде городского офиса ИКП траурные флаги, вытащив дополнительно на балкон еще и проигрыватель с усилителем, который играл старые революционные песни.

Проделав это, Галлинари ушел на работу, оставив ключи своему товарищу, который должен был менять катушки с записями песен.

Когда же через несколько часов он вернулся, ни флагов, ни проигрывателя уже не было, а в здании его ожидал разгневанный партийный секретарь, влепивший Галлинари строгий выговор. Потому что Гевара “может быть был троцкистом и авантюристом, но никак не коммунистом”, поэтому ИКП не имеет никакого права устраивать какие-то официальные мероприятия в его честь.

В общем и целом нечто подобное творилось по всей Италии, потому что основная задача ИКП в 60-е заключалась конечно не в осуществлении вооруженной революции, а в борьбе с “левым экстремизмом”, препятствующим реализации стратегии парламентского “итальянского пути к социализму”, принятой по наущению Пальмиро Тольятти в 1956 году. 

Уже в 70-х все эти "ультралевые" почитатели Че Гевары, вытесненные из ИКП, преобразуются в могучую "внепарламентскую левую", из которой затем вырастут десятки леворадикальных организаций, опрокинувших Италию в 1976-80 гг. в омут вялотекущей гражданской войны.

Как-то я уже указывал на то, что горячие финские парни, несмотря на устоявшийся имидж людей медлительных и апатичных, оставили весьма заметный след в истории социалистического движения. Продолжая эту тему, вполне конкретно можно сказать, что в “романтический период” 20-х годов XX века “красные финны” были одними из самых активных защитников идеи продвижения “мировой революции” на Запад, фонтанируя проектами, которые должны были привести к созданию Социалистической Скандинавской Республики на севере Европы. 

Но, как это случилось везде, консолидация Советской России как государства, вкупе с крушением надежд на подъём западного пролетариата и военной паникой советского руководства, поставили крест на этих революционных фантазиях. Вместо подготовки несостоявшейся “мировой революции” большевики занялись укреплением государственных границ, сплачиванием общества и самой обычной “реально-политической” дипломатией, а финские революционеры, чьи проекты были направлены на дестабилизацию северных рубежей “родины мирового пролетариата”, были успокоены сначала политико-административными мерами, а затем (чуть позже) и вовсе разогнаны и постреляны за свой “контрреволюционный национализм”.

В любом случае, попытка превращения российской Восточной Карелии в своеобразную “северную Кубу”, с территории которой должно было развиваться революционное воздействие на Скандинавию, весьма интересна и основательно забыта. 

Читать далее: https://sorok40sorok.com.blogspot.com/2024/10/blog-post_16.html?m=1

Среди левых высокую популярность имеют идеи т.н. “антиимпериализма”. По умолчанию преполагается, что всякая борьба с империализмом/неоколониализмом имеет “прогрессивный” характер (с точки зрения дальнейшего продвижения социалистических идеалов и экономического возрождения) и, опираясь на эту примитивную схему, современные левые (в основном) с восторгом приветствуют практически любого деятеля из “третьего мира”, который сумел выучить ряд несложных словосочетаний (антиимпериалистическая борьба, национальное освобождение, многополярный мир, воля народа etc), из которых мастерится благородный идейный фасад того или иного движения, предназначенный сугубо для внешнего зрителя. 

Отсутствие какой-либо широкой демократической или социальной программы у такого “антиимпериализма” или вообще наличие в нем откровенно реакционных положений не является преградой для поддержки левых, мудро смотрящих на мир как на глобальную шахматную доску, на которой идет безостановочная схватка между зловещим “империализмом” и возвышенным “антиимпериализмом”, финалом которой станет неизбежная победа коммунизма. Потому что после окончательного низвержения “неоколониальной системы” всем добрым людям планеты не останется ничего другого, как бороться за коммунизм против помещиков и кровопийц-заводовладельцев, ведь других врагов просто не останется. Все очень просто, ребята, логика железная.

Между тем, очевидно что сам по себе “антиимпериализм” (на самом деле - просто национализм) может быть как “правым” (реакционным), так и “левым” (условно говоря, прогрессивным), несущим с собой соответствующие модели развития, которые потенцально могут в корне противоречить наивным мечтам тех, кто излишне серьёзно относится к болтовне о “национальном освобождении от империализма” и готов поддержать любого папуаса - лишь бы из его уст раздавались сладостные трели про “борьбу с колониализмом”.

Сегодня-то подобная “антиимпериалистическая” демагогия окончательно превратилась в похабный политический мейнстрим, но и во времена Холодной войны “правый реакционный антиимпериализм” кое-где сводил с ума коммунистов, претендовавших на то, чтобы быть самыми главными и последовательными антиимпериалистами. 

Яркий пример нам даёт далекая Ангола.

В португальской Анголе местное антиколониальное движение начало расти во второй половине 50-х годов XX века, причем отличалось оно крайней степенью национализма, переходящей в банальный черный расизм. 

Мощнейшей организацией, поднявшей знамя антиколониальной борьбы против португальцев являлся “Народный Союз Анголы” (аббревиатура UPA, что иронично) Холдера Роберту. Силу и влияние этому движению придавало то, что оно было тесно связано как с народным Китаем, так и, неожиданно, с ЦРУ, которое, понимая что колониальная система обречена, пыталось предотвратить “левый поворот” антиколониализма. В итоге, UPA Холдера Роберту, выступая за освобождение Анголы от португальского господства, проповедовала отчаянный черный расизм, прикрытый модными уже в ту эпоху фразами об антиимпериализме. Что удовлетворяло не только американцев, но и китайцев с их концепцией “линии масс”.

А “линия масс” (т.е. стихийно сложившееся в недрах “глубинного народа” мировоззрение, которому надо потакать) в тот момент действительно была предельно реакционной: почти все националистические организации Анголы конца 50-х держались племенного или черного расизма, что составляло огромную проблему для немногочисленных местных коммунистов, тоже пытавшихся развивать антиколониальную деятельность. Проблема была не только идеологической, но и чисто бытовой, т.к. среди ангольских коммунистов было множество “mestiços”, - мулатов, - столь же ненавистных для ангольских националистов как и “ассимиладуш” (чернокожие, воспитанные на идеалах португальской культуры). Для антиколониального движения все эти элементы являлись “пятой колонной” белых колонизаторов, которые непременно должны быть уничтожены во имя подлинной независимости страны.

Между тем UPA окреп настолько, что именно Холдер Роберту представлял Анголу на Конференции африканских народов, состоявшейся в декабре 1958 в Аккре (Гана). Здесь Роберту имел беседу со знаменитым Францем Фаноном, который с жаром убеждал ангольского делегата в том, что для качественного скачка движения за независимость, UPA должен пролить кровь колонистов. Кто в курсе воззрений Фанона с его апологетикой и оправданием безудержного насилия против “поселенцев”, поймет чем эти призывы закончились.

А закончились они тем, что, организовав партизанскую базу на территории освобожденного в 1960 году Бельгийского Конго, 15 марта 1961 года Холдер Роберту предпринял ничем не спровоцированный рейд на северные районы страны; своеобразный аналог того, что 7 октября 2023 сделал Хамас.

В течение трех дней вторгшиеся в Анголу партизаны UPA, вооруженные мачете, самодельными ружьями и совершенно безумными наущениями шаманов (“гарантировавшими” неуязвимость “солдат свободы” от пуль), осуществляли самую обычную резню, убивая всех, кто попадался им на пути, независимо от того, были ли это белые, черные или мулаты, мужчины, женщины или дети. Все они постфактум были обвинены в “пособничестве колониализму”.

Результат этой “антиколониальной акции” намного превосходил аналогичные результаты, достигнутые палестинцами год назад: было убито более 5 тысяч человек, причем белых среди них было не более шестисот. Естественно, с целью наведения порядка Португалия перебросила в Анголу свои вооруженные силы, а вскоре в ответ на теракты 15 марта поселенцы развернули террор против самих черных, убив во много раз больше народу, спровоцировав тем самым всплеск ненависти и окончательное крушение иллюзии о "межрасовой гармонии", лежащей в основе португальского колониализма. Таким образом началась 15-летняя война, война за независимость Анголы.

Для коммунистов, успевших к тому моменту уже организовать Народное Движение Освобождения Анголы (MPLA) и даже провести кое-какие акции против военных и полицейских органов, все произошедшее было, мягко говоря, неприятным сюрпризом. 

Потому что, с одной стороны, они не могли открыто выступить против UPA, организовавшего безумную резню от имени образованного на территории Конго и кулуарно поддерживаемого Соединенными Штатами Революционного правительства Анголы в изгнании (а вы небось думали, что антиимпериализм XX века всегда был еще и “антиамериканским”?), так как оно уже было признано авторитетной Организацией Африканского Единства в качестве законного представителя ангольского народа (ОАЕ даже настаивала на присоединении MPLA к этому правительству ради формирования “единого фронта против колониализма”). 

С другой стороны, завоевавший невиданную популярность UPA развернул масштабную расистскую пропаганду против самой MPLA, указывая на то, что в её верхушке засели “белые и метисы”, которые не могут, - в силу расового происхождения, - принести народам Анголы подлинного освобождения.

Атаки UPA привели к первому тяжелому кризису внутри MPLA, когда в мае 1962 года генсеком организации Вириату да Крузом было предложено удалить со всех руководящих постов “метисов и белых”, заменив их черными, дабы выбить почву из-под ног расистской пропаганды. Однако этому воспротивился почетный президент движения Агостиньо Нету, категорически отказавшийся от смелых реформ даже под угрозой потери популярности. Впоследствии Вириату, все больше склонявшийся к союзу с Холдером Роберту, был вовсе изгнан из MPLA и даже жестоко избит и унижен, несмотря на статус отца-основателя движения.

Вообще, Нету проявил завидную принципиальность, последовательно выступая против правого Революционного правительства в изгнании даже несмотря на то, что поддержку этому антиколониальному центру оказали такие титаны африканского освободительного движения как Кваме Нкрума, Джулиус Ньерере, Хуари Бумедьен и др.

Больше того, в 1963 году MPLA уже открыто выступила против UPA, обвиняя организацию в трайбализме, расизме, продажности и “плохом руководстве”, в результате чего “акция 15 марта” превратилась в ужасающую резню (надо сказать, что после прихода к власти, MPLA вообще вычеркнула “рейд 15 марта”, приведший к началу полномасштабной войны с португальцами, из официальной историографии, сместив фокус внимания на события 4 февраля 1961, когда MPLA атаковала ряд правительственных учреждений).

Эта принципиальность могла дорого обойтись самой MPLA, поскольку в ответ коммунисты были изгнаны с территории Конго, начались вооруженные столкновения с племенными расистами, да и на международной арене их позиции серьезно пошатнулись. Возможно, если бы не внешнеполитическая поддержка Советского Союза, ангольское антиимпериалистическое движение имело бы иной облик, т.к. в ситуации почти полного господства на низах черного и племенного расизма, антирасистская пропаганда MPLA, вкупе с наличием на многих руководящих постах ненавистных “mestiços”, сама по себе не имела блестящих перспектив.

В дальнейшем, на всем протяжении войны за независимость, противостояние между расистским, антикоммунистическим и прозападным антиимпериализмом Национального Фронта Освобождения Анголы (FNLA; преобразованным в 1962 году UPA) и левым антиимпериализмом MPLA, продолжалось, увенчавшись начавшейся почти сразу после освобождения страны в 1975 гражданской войной.

Правда к тому моменту к этому “дуэту” добавился и третий игрок - Национальный союз за полную независимость Анголы (UNITA), выделившийся в 1966 году из FNLA. Который, стоя на платформе антиколониализма и антиимпериализма, был чуть более левым, чем FNLA, но не менее расистским и антикоммунистическим, что не мешало UNITA сотрудничать и с Китаем, и с КНДР, и с Замбией “африканского социалиста” Каунды. При этом, проводя линию борьбы с “коммунистическим” MPLA, UNITA, как известно, поддерживала отношения с португальскими и южно-африканскими спецслужбами. И естественно, с началом гражданской войны в 1975 году UNITA присоединилась к старым товарищам из FNLA, провозгласив сепаратистскую Народно-демократическую Республику Анголу, которая уже открыто пользовалась военно-политической поддержкой Китая, США и ЮАР.

Таким вот образом, в рамках войны Анголы за независимость от Португалии, в стране действовало и противостояло друг другу сразу 3 “антиимпериалистических центра”, два из которых (FNLA и UNITA) были откровенно реакционными и антинародными.

В сети немного пообсуждали результаты выборов/референдума в Молдове, а я, пользуясь очень вялым вниманием к этой самобытной стране, без мыла вставлю сюда опус про возникновение молдавской идентичности.

Да будет читателю известно, что Молдова (в 1924 она занимала только левый берег Днестра, там где сейчас Приднестровье) изначально задумывалась осевшими в Москве коммунистами-эмигрантами из Румынии во главе с Ионом Дическу/Диком как временный плацдарм для революционной экспансии собственно в Румынию, а далее - и на Балканы. Другими словами, для революционной Молдавии предполагалась та же роль, которую для Финляндии/Скандинавии должна была играть описанная уже Трудовая Коммуна в Восточной Карелии: т.е. она должна была стать социалистической альтернативой “буржуазной” Румынии,  “революционным Пьемонтом”, с территории которого начнется завоевание “страны бессмертных даков”.

А можете ли вы догадаться, кто похоронил этот дерзкий проект, отказавшись от экспансионизма и начав конструировать “антирумынскую” молдавскую идентичность? Впервые Ленина в этом нельзя обвинить, потому что к моменту образования молдавской автономии он уж больше полугода как был живее всех живых. Кого еще обычно винят? Сталина? Вольных каменщиков? Сионистских мудрецов с Одессы?

Как это ни смешно звучит в нынешней ситуации, но основная вина за то, что вместо румынской революционной Молдовы на политической карте мира появилась населенная “молдавской нацией” невнятная автономия, лежит…на руководстве Украинской ССР. Которое в ту блистательную эпоху в своих действиях исходило из…украинского же (как неожиданно) национализма. 

Читать далее: https://sorok40sorok.com.blogspot.com/2024/10/comunismul-moldovenesc.html?m=1

Лукашенко в интервью “Известиям” исключил “воссоединение” России и Беларуси, чем, наверное, уязвил некоторых российских патриотов, все еще мечтающих о каком-то “русском энозисе” с силовым собиранием исконных земель справедливой рукою Москвы. Господин Александр Григорьевич, продемонстрировав свою многовекторность и национальную субъектность, этих идей не одобряет и честно говорит, что такие проекты чреваты войной, ибо сами белорусы подобного сценария не примут.

Потому как уже никто не может изменить того факта, что Россия и Беларусь это два суверенных государства, на территории которых живут две суверенные нации. Каждая из которых имеет собственные интересы, что логично. 

Короче говоря, Александр Григорьевич отклоняет фантазии отдельных “рунатов”, желающих покончить с “исторической несправедливостью”, сломав границы и восстановив известное “триединство” вокруг великорусского центра. Не выйдет это мол, не в Средневековье живем. Беларусь уже не отменишь.

Как обычно, поклон за все это нужно отвесить большевикам, которые не только учредили ранее не существовавшую белорусскую государственность, но и придали ей национальные черты, предприняв усилия и в создании “социалистической белорусской культуры”, и в спасении шедшей к умиранию “беларуской гаворки” (к которой отечественные реваншисты/ирредентисты относятся не лучше, чем к украинской речи).

Провозглашение второй Советской Социалистической Республики Беларусь в июле 1920 года (первая, созданная в 1918 году, в 1919 была преобразована в Литбел, Литовско-Белорусскую ССР) имело достаточно тривиальную задачу: через создание буферной зоны “отгородиться от польского и петлюровского национализма”. Кабы не “польская угроза”, никакой современной Беларуси может быть и не было бы, т.к. большевики достаточно скептически относились к идеям белорусской национальной государственности, поскольку политика русификации и ассимиляции, начатая еще Российской Империей после Польского восстания 1863-64 гг., к 1920 году давала свои результаты в виде утраты в массах сельского и особенно городского населения “национального самосознания” и тяги к белорусскому языку. Соответственно, провозглашенный Октябрьской революцией принцип самоопределения наций обрусевших белорусов не касался.

Но наличие враждебной Польши, - главного геополитического соперника РСФСР/СССР на всем протяжении 20-х годов, - активно разыгрывавшей национальную карту “угнетенных русским империализмом” окраин (впоследствии эта стратегия станет известной как “прометеизм”), послужило коррекции большевистской национальной политики. И если в случае Украины опасность “польского влияния” была не самым главным аргументом для поворота к “украинизации” (антисоветский национализм и без этого уже был очень силен), то с Беларусью дело обстояло именно так: большевики стремились возглавить пока еще слабое “самостийное” движение прежде чем поляки смогли бы превратить его в проблему для самих большевиков. 

Однако стартовавшая в 1921 году “белорусизация” партии и государства сразу же натолкнулась на стихийную  враждебность части республиканских  аппаратчиков-”русофилов”, недовольных новым национальным курсом. И здесь на
защиту “белорусизации” встал…товарищ Сталин, главный спец по национальной политике в тот момент. 

В своей заключительной речи по национальному вопросу на X съезде РКП(б) Иосиф Виссарионович, реагируя на обвинения в “искусственном насаждении белорусской национальности” (и реплики о том, что белорусскую, как и украинскую нацию/государственность “придумали немцы” во время оккупации) указал, что, раз существует белорусская нация (а она по мнению Сталина действительно существовала), задача коммунистов как модернизаторов заключается в развитии её культуры и национальной государственности. А волноваться насчет изменения “национального характера” городов (белорусские города были уже тогда в основном русскоязычными) вообще не стоит - процесс стихийной “белорусизации” неизбежен, т.к. города растут за счет деревни, а деревня - “хранительница национального духа”.

Мол, большевики, глядя в будущее, просто форсируют этот необратимый процесс, придавая национальному движению социалистический уклон.

Т.о. под эгидой Сталина пошел процесс форсированной “коренизации” Беларуси, сопровождавшийся еще и укрупнением республики, которой в 1924 году были переданы Могилевская и Витебская области, что вызвало широкое недовольство местного населения, которое к тому моменту было уже изрядно русифицировано и становиться белорусами не желало. Весьма забавно, что “белорусизация” охватила даже Смоленщину, которая формально находилась в составе РСФСР, но имела значительный компонент обрусевших белорусов (именно в Смоленске была провозглашена первая ССРБ в 1918 году). Которые столь же равнодушно отнеслись к новой политике властей и белорусскую идентичность принимали безо всякого энтузиазма.

Как и в Украине, политика “коренизации” подверглась существенному пересмотру в начале 30-х годов, в эпоху “великого перелома”, когда органами ОГПУ была погромлена местная интеллигенция, обвиненная в “кулацком национал-уклонизме”. Однако к нулю “белорусизация” всё-таки сведена не была, но был значительно усилен курс на сближение с русской культурой, выражением чего стала языковая реформа 1933 года, совершенно не принятая западнобелорусскими националистами, расценившими орфографические перемены как ползучую русификацию. Снизилась и интенсивность насаждения национальной идентичности среди городского населения, а на Смоленщине “белорусизация” и вовсе была свернута.

Понятное дело, в ходе террора 37-38 гг. обвинение в симпатиях “буржуазному национализму” тоже активно использовалось в отношении местных аппаратчиков и интеллигентов, что отразилось еще больше на снижении темпов почти что затихшей “белорусизации”.

Однако после аннексии в 1939 году Западной Беларуси политика “белорусского культурного национализма” испытала новый подъём, т.к. того как минимум требовал официальный постулат Москвы об освобождении из-под польского ярма западных белорусов, которых на протяжении многих лет польское государство пыталось лишить национальной идентичности. Теперь, воссоединившись с БССР, уже изрядно “ополяченные” западные белорусы подверглись “советской белорусизации”, но, конечно, уже не в таком экстремальном виде, как это было в 20-е. Белорусский национализм 40-х был уже куда более русофильским, а тенденция противодействия “буржуазному национализму” была куда мощнее, что, - вкупе с репрессиями, - должно было предотвратить появление нового поколения “нацдемов” (национал-уклонистов и сепаратистов).

Этот второй этап “белорусизации” был прерван войной, после которой возврата к прошлой национальной политике так и не случилось. И даже наоборот: с конца 40-х годов (в том числе из-за массовой миграции в разоренную Беларусь специалистов из РСФСР) был взят курс на русификацию республики, который с годами только усиливался, достигнув апогея в брежневскую эпоху, когда окончательно утвердилась концепция “единого советского народа” с культом Великой Отечественной Войны в качестве основного национального мифа. Породив современный облик весьма русифицированной белорусской нации, которая, после крушения СССР, обретения Беларусью независимости и закономерной деградации национальной мифологии 60-70-х, теперь переживает болезненный процесс “восстановления идентичности”, чреватый таким же общественным расколом как и в Украине между экзальтированными и вечно угнетенными “самостийниками” (ака змагарами) и приверженцами русофильской модели “беларусского народа” брежневского извода.

Наблюдая за трансформацией Натальи Поклонской, которая, - немного шокировав преданную патриотическо-православную публику, ударилась в неоязыческую мистику, - я тут совершенно ни к месту вспомнил случай с боснийскими “новыми левыми”, которые через неоязыческий панславизм думали преодолеть тяжелый национально-религиозный раскол, превращающий Боснию и Герцеговину в зону взаимной ненависти между сербами, хорватами и мусульманами.

В 2009 году группа сараевских интеллигентиков во главе с Ясмином Хасановичем учредила сообщество “Praskozorje” (Рассвет) с целью распространения в обществе “культуры боснийского средневековья” и южного панславизма. От классического, известного нам хорошо славянского “родноверия”, “Praskozorje” отличалось тем, что основной целью культурно-просветительской работы предполагалась не борьба с губительным “еврейским влиянием” и насаждение ура-патриотизма, а противодействие шовинизму и узкому национализму (как хорватскому и сербскому, так и мусульманскому), разбившему идеализированное юго-славянское единство. Ну и, что тоже не очень характерно для большинства подобных движений, стрелы критики были запущены в сторону уничтожающего “народный дух” капитализма и империализма в любых его формах: сказывалась, видать, очевидная зависимость БиГ от ЕС и рост в стране турецкого и российского влияния.

В общем, речь шла о какой-то новой, но очень смутной мистической интерпретации демократическо-федеративного “югославизма” в бакунинском стиле, в основе которого положили миф о раннесредневековом “золотом веке”, когда южнославянские народы не знали религиозного разделения и современного централизованного государства, порождающего национализм, разрывающий единое славянское племя на куски. Это не совсем даже чистое “родноверие” с его возвратом к “дохристианским корням” и общинности, потому как, наравне с народными “славянскими обычаями”, духовно-историческим маяком был выставлен средневековый Боснийский банат, державшийся, как известно, довольно самобытного “боснийского христианства”, объявленного ересью и преследуемого как католической, так и восточно-православными церквами. 

Впоследствии, в 2011, под эгидой “Praskozorje” была учреждена и ассоциация “Круг Сварога” (Svaroži krug); уже более понятная нам “родноверческая” секта с культом матери-природы, славянского единства и неприятием меркантильного духа капиталистического индустриализма.

Интересно, что будучи очень немногочисленной группой левоватых сараевских интеллигентов, проводивших кое-какие культурные мероприятия и принципиально дистанцировавшихся от большой боснийской политики, пронизанной религиозным и национальным сектантством, “Praskozorje” таки умудрилось вызвать неприязнь во всех трёх общинах; сербы обвиняли организацию в “скрытом усташском национализме”, хорваты - в “четничестве”, а мусульман до чертиков разозлило мемориальное мероприятие, посвященное битве при Билече 1388 года (когда славянская армия Боснийского королевства разгромила османские войска). В общем, никому это новое панславянское "движение" не понравилось.

Соответственно, несмотря на красоту идеи нового федеративно-демократического и антикапиталистического братства южных славян на основе возврата к мифическому средневековому единству, “Praskozorje” потерпело полное поражение, не сумев привлечь особого внимания боснийского общества, которое, - чисто теоретически, - должно было бы устать от фатального религиозно-этнического разделения, превратившего страну в грустный и бесконечный цирк. Этого не произошло и проект тихо прекратил своё существование в 2013 году.

А весной 2014, как назло, в БиГ вспыхнул крупный социально-экономический бунт, который прошел мимо нашего внимания, потому что все мы были увлечены происходящим вна Украине. И в ходе него неожиданно ярко проявилась стихийная ненависть простых боснийцев к проворовавшимся хорватским и мусульманским националистическим партиям (сербскую часть страны мятеж обошел стороной - там хорошо сработала пропаганда “усташско-мусульманского заговора против сербов”), устроившими из страны бесперспективную, нищую и коррумпированную банановую

республику. Протестующие пожгли маленько офисы правящих националистов, исписав стены лозунгами, типа “Смерть любому национализму!”, пободались с полицией, поустраивали стачек, попытались выстроить некое подобие “прямой демократии” с “пленумами” (советами) в качестве низовой власти…Но весь этот прекрасный народный порыв, - тоже казавшийся очень перспективным, - угас еще быстрее, чем энтузиазм сараевских неоязычников-панславистов. И все потихонечку вернулось на круги своя.

Не оставив после себя, - ни в том, ни в другом случае, - вообще никакого идейного наследия. 

Давеча ундециллионы россиян широко справили день народного единства, а в Нижнем Новгороде один патриотический миллиардер организовал даже чумовой парад с иконами, транспарантами и боевыми лозунгами про бога, было очень помпезно. 

Меж тем, на выходных от души повеселились не только россияне. В далекой испанской глубинке, Стране Басков, тоже прошло одно веселое мероприятие, Слет социалистической молодежи называется. 

Проводится оно ежегодно и ежегодно (что удивительно) собирает тысячи людей. Причем даже не со всей Испании, а только с баскских провинций (ибо вся программа слета идет на баскском языке, который остальным испанцам совершенно непонятен). Видимо, Страна Басков это какой-то заповедник, где еще теплится некое подобие молодежной публичной политики, этого атавизма 20 века, заменяемого ныне повсеместно на постмодернистский симулякр.

Организаторами этого трехдневного слета в городке Альцасуна, куда понаехало более 3 тысяч вьюнцов, выступили Gazte Koordinadora Sozialista (Молодежная Социалистическая Координация, об ней я писал один-два-три раза) и Ikasle Abertzaleak (Студенты Патриоты; крупнейший союз учащихся Страны Басков, изначально левонационалистический, но теперь еще более "полевевший").

Что тут можно отметить, основываясь на описаниях, да на фотокарточках? Судя по всему, в отличие от многих подобных политических фестивалей, организованных почтенными идейными старцами на основе проверенных временем методичек 50-летней давности (как в фильме “Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен”), у басков для молодежи организует праздник все же сама молодежь.

Поэтому, помимо всяких полезных политических демонстраций, лекций и дискуссий о социализме, фашизме и войне, тут все это было густо разбавлено всевозможными потехами, которые молодежь привлекают наверное даже больше, чем Маркс и Энгельс вместе с Лениным: спортивные соревнования (бокс, футбол, баскская игра с мячом под названием пелота), танцы до упаду под самую разнообразную музыку (широкий ассортимент ди-джеев, приглашенных групп и исполнителей), всякие самопальные стендап-сеты и театральные сценки, совместные обеды/ужины (очень важная штука на самом деле: общая трапеза в свое время была одним из трех правил построения победоносной “народной армии”, которые придумал Хо Ши Мин), каких-то пожарных еще притащили, продемонстрировавших своё мастерство распила машин. Вроде бы весело и в какой-то мере даже бесшабашно. Не так весело конечно, как было россиянам в Нижнем Новгороде (куда уж там), но вполне симпатично.

Фотокарточки я бы сюда прилепил, да ковыряться в исходном коде, нарушая авторские права этих бравых баскских молодчиков, не хочу. Поэтому, кому угодно поглазеть на этот слет, сразу могут проследовать на сайт онлайн-журнала Gedar, “официального голоса” баскского социалистического движения. Там обширный фотоотчет прилагается.

День первый: https://gedar.eus/aktualitatea/hasi-da-aurtengo-gazte-topagune-sozialista-altsasun-beste-behin-ere/

День второй: https://gedar.eus/aktualitatea/milaka-gazte-elkartu-dira-gazte-topagune-sozialistan-bigarren-egunez/

День третий: https://gedar.eus/aktualitatea/sozialismoaren-alde-lan-egiteko-eskuzabaltasunak-elkartu-gaitu-altsasun/

👆Вообще, вся эта баскская атмосфера впечатляет потому, что изначально баскский национализм, - даже в эпоху Второй Республики, - не был левым вообще. Родившийся в конце XIX века баскский национализм исторически был откровенно правым и реакционным (используя заезженное клише, вполне можно было бы квалифицировать его вообще как “фашистский”); он был тесно связан с католическим клерикализмом и имел расистско-шовинистический характер (защита “чистоты крови” немаловажное место занимала вплоть до того, что баски крайне негативно воспринимали трудовую миграцию из Испании, видя в ней инструмент уничтожения нации). И хотя баски в гражданской войне тоже сражались с мятежниками Франко, но делали они это прежде всего как националисты, не желающие жить в “единой, великой, сильной” Испании.

Позиции коммунистов и анархистов в Стране Басков были не сказать что очень сильны, поэтому, например, в отличие от Каталонии, - где разыгралась “гражданская война внутри гражданской войны”, - местные анархисты отказались от критики баскского автономного правительства даже тогда, когда в марте 1937 оно закрыло редакцию газеты CNT del Norte. Да и в целом, автономные баскские провинции оставались островками консерватизма в революционном море испанской республики, что совершенно не спасло местных националистов от возмездия за лояльность республике (достаточно вспомнить разбомбленную немецкой авиацией баскскую Гернику, ставшую грустным символом гражданской войны). Ну и, понятно, победивший Франсиско Франко сразу же свернул в бараний рог всю местную самостийную публику, запретив любые проявления баскской идентичности, вплоть до фольклора.

В дальнейшем, ушедшие в подполье и эмиграцию баскские националисты были последовательно кинуты всеми своими друзьями, на помощь которых в борьбе с Франко они рассчитывали: Францией, США и даже Папой Римским. В новом геополитическом раскладе Холодной войны, где Франко выступал уже как борец с “советской экспансией”, баски со своими идеями были как пятое колесо в телеге никому не нужны. На фоне воцарившейся в националистическом движении апатии и безверия, в 1951 году в Бильбао сынками местных элит был образован крохотный культурный кружок “Ekin” (глагол “действовать”). Эти юные выскочки впервые усомнились в религиозном фундаментализме и приверженности “расовой чистоте” старого национализма, предложив светскую модель “культурного национализма” в качестве ориентира. 

От этого всего веяло некоторой новизной, поэтому “Ekin” довольно быстро завоевал популярность в среде “Баскской Молодежной Силы” (EGI), юношеской организации Баскской Националистической Партии. Конечно же вскоре начался типичный конфликт отцов и детей промеж старым поколением “проигравших” и новым поколением рвущихся в бой горячих голов. В 1959 году EGI раскололась и возникла знаменитая “Эускади та Аскатасуна” (ЭТА), организация вооруженной борьбы баскских националистов против франкизма.

Ни о каком социализме пока что речи не шло; “историческое ядро” ЭТА по сути придерживалась тех же основ реакционного национализма, граничащего с анти-испанским шовинизмом, попутно критикуя и коммунизм, и либерализм как системы, порождающие несправедливость. 

Однако, влияние Кубинской и Алжирской революций, вкупе с подъёмом моды на неортодоксальный марксизм, потихоньку подтачивали фундамент баскской политической традиции, и уже с 1963 года со стороны ЭТА, разросшейся в серьёзное и авторитетное движение, начала звучать обидная критика в отношении старого национализма, связанного с местными элитами и бизнесом, раздавались призывы к поддержке рабочих (в том числе и трудовых мигрантов, которых классические националисты считали за “враждебный элемент испанского колониализма”), укрепилась антиклерикальная риторика. И наконец, в 64-65 гг. ЭТА окончательно сползла влево, объявив своей целью не только национальное освобождение, но и борьбу за социализм.

С этого момента начинается история т.н. движения “abertzales” (“патриотов”); радикальных левых националистов, противостоящих старому “аграрно-расистскому” национализму “jeltzales” (производное от аббревиатуры лозунга БНП “Jaungoikoa eta Legezarra” - “Бог и старый закон”). 

И хотя исходным импульсом к развитию этого нового национализма стала деятельность ЭТА и ее многочисленных ответвлений, в 60-70-е движение продолжало идеологически “обогащаться” и расширяться; не имея никаких жестких доктринальных границ, “abertzale” как идейная тенденция охватывала все больше общественных слоёв (особенно, молодежных), привлеченных модными в ту эпоху радикальными идеями социального освобождения, которые на баскской земле приобретали почти что обязательный национальный “окрас”. Даже местное отделение еврокоммунистической КП Испании, и то в 1970 году перешло на позиции “abertzales”, широко открыв двери для многочисленных левых националистов.

Естественно, подъём левого национализма привел к открытой конфронтации с национализмом “старой школы”, олицетворенной Баскской Националистической Партией. Эта динамика тотальной поляризации (а-ля “есть только два баскских национализма, и кто не за один, тот, значит, за другой”) еще больше расширяла движение за счет поглощения “колеблющихся” и даже изначально вовсе не националистических левых групп. 

А после смерти Франко и старта “демократического перехода” в 1975 году, когда БНП из оппозиционной структуры начала трансформацию в партию политического истеблишмента, движение “abertzale” испытало настоящий взлет, т.к. продолжало принципиально выступать и против “фальшивой демократизации”, якобы продолжающей традицию франкизма в более мягкой форме, и против “предательства консервативных националистических элит”, торгующих идеей ради получения власти из рук Мадрида, и против укрепления либерального капитализма. В этот период возникли десятки левонационалистических организаций различной степени радикальности, бóльшая часть которых в 1978 году объединились в две конкурирующие коалиции - “Herri Batasuna” (Народный союз) и “Euskadiko Ezkerra” (Баскская Левая). Причем каждая из этих коалиций была связана с одной из двух фракций ЭТА (“военной” и “военно-политической” соответственно), а участники блоков безостановочно перемещались из одной коалиции в другую, пока наконец в начале 90-х годов “Эрри Батасуна” не победила в этом соревновании, оставшись единственным политическим рупором движения “abertzale”.

К тому моменту левые националисты превратились в весьма мощное политическое и, самое главное, внепарламентское движение, “держащее” улицу и распространившее свою идейную и культурную гегемонию не только в испанской, но и во французской части Страны Басков. 

Т.о. благодаря радикальным левым 70-80-х баскский национализм в довольно короткий срок кардинально изменил политический облик, вобрав в себя демократические и социалистические требования, которых он изначально был совершенно лишён, но которые теперь превратились в своего рода “исконную традицию”, воспринимаемую как данность следующими поколениями националистов. 

А принципиальное противостояние “старым” националистам из БНП, держащимся либерализма, клерикализма и уважения к испанской короне, до сих пор обеспечивает оппозиционным левым “abertzales” симпатии многих недовольных секторов баскского общества (на местных апрельских выборах 2024 левонационалистическая коалиция EH Bildu завоевала 32% голосов, заняв второе место).

Естественно, сам этот левый национализм неоднороден и включает в себя широкий спектр идей - начиная со своеобразной социал-демократии, заканчивая ультралевыми группами, типа вышеописанной Gazte Koordinadora Sozialista, выделившейся из EH Bildu в 2019.

Тем не менее: даже сегодня, после судебного разгрома “Эрри Батасуны”, разоружения ЭТА, повальной деполитизации 2000-х, крушения социалистического идеала, трансформации “умеренных” социалистов в безумствующих социал-либералов, деиндустриализации, эпидемии наркомании и тому подобных проблем, левые в Стране Басков продолжают активничать и шевелить общество социальными призывами, в том числе -

и достаточно радикальными. Получая, - что удивительно, - немалый (по нынешним временам) отклик снизу, что немного даже удивляет.

В этом плане баскский “кейс” разительно отличается от аналогичного ирландского, где местные католические националисты, тоже попавшие под влияние социалистических идей в 60-70-е, после крушения “реального социализма” в большинстве своём начали отступление от марксизма, не сумев увековечить былой антикапиталистический курс в качестве неотъемлемой части своего освободительного национализма.