С этим RFMB тоже история любопытная. Дело в том, что, несмотря на провозглашенный курс на вовлечение в борьбу именно фабрично-заводских женщин-работниц, успехов на этом поприще достигнуто было мало: миролюбивые заводчанки почему-то не особо желали вступать в оставшийся излишне воинственным коммунистический женский фронт, предпочитая ему более умеренную социал-демократию. Поэтому основным контингентом RFMB являлись…безработные домохозяйки рабочих кварталов. Которых коммунисты привлекали педалированием вопросов, касающихся семейного быта: высокой арендной и коммунальной платы, дороговизны продуктов и социальных услуг. Т.о. к 1927 году RFMB почти полностью состоял из домохозяек, а не из работниц предприятий, как это было задумано.
Меж тем, если в 1926 в женском фронте состояло около 25 тысяч женщин, то уже к концу 1929 их осталось чуть более 4 тысяч. Что случилось?
Случилась т.н. “большевизация” массовых фронтов, целью которой было превращение их членов в дисциплинированную и единообразную армию, готовую оказать активное сопротивление наступлению реакции (как раз во второй половине 20-х началась эпоха Kampfzeit, - активных уличных столкновений, - совпавшая с переходом Коминтерна, ожидавшего падения мирового капитализма со дня на день, к ультрареволюционному “третьему периоду”)
В контексте “большевизации” женского фронта, речь шла о продвижении определенного единого внешнего вида “коммунистической женщины”. Прежде всего, как и в RFB, в RFMB вводилась единая форма. Причем выглядела эта форма предельно ассексуально, подчеркивая нормативный физический идеал коммунистической женщины, совершенно лишенной “буржуазного кокетства и соблазнительности”.
Свободный/мешковатый крой блуз и юбок (теперь такое называют “оверсайз”), короткие прически (символ женской эмансипации в межвоенные годы), отсутствие каких-либо украшений; все это дополнялось организацией воинственных ритуалов, сходных с традициями мужских полувоенных коллективов (маршировка, распевание революционных песен и скандирование воинственных лозунгов) и продвижением милитаристской ментальности как проявления “новой революционной роли” женщин. Все это вкупе выглядело, наверное, эпатажно и круто, но отталкивало массы женщин, не разделявших столь агрессивных и новаторских убеждений.
В общем, уже в те годы излишне радикально понятая некоторыми “повесточка” создавала проблемы.
Небезынтересно, что попытки превратить женщин в бесполых и агрессивных “революционных солдат” наталкивались как на критику со стороны “мужского” RFB (что интерпретировалось радикальными деятельницами как проявление “реакционной отсталости”), так и на осуждение наиболее адекватными женщинами из самого RFMB: сама Клара Цеткин сокрушалась, что пропаганда милитаризма внутри RFMB демонстрирует неспособность самих участниц организации “понять женский образ мышления”.
Но все было тщетно: активное меньшинство агрессивных сторонниц эмансипации продолжало навязывать внутри RFMB “женский мачизм”, отталкивая от организации не только аполитичные массы, но и некоторые ассоциации “Союза красных фронтовиков”, которые во многих местах просто повернулись спиной к странным женским инициативам (иногда открыто их высмеивая), что грозило совершенно разрушить сколоченный коммунистами альянс женского и мужского фронта.
XI конференция КПГ в марте 1927, наблюдая очевидный вред, который наносит партийному влиянию в массах этот “женский милитаризм” уже напрямую призвала RFMB разорвать связи с воинственной политической культурой, указав, что вместо военизированной деятельности, женский фронт должен сконструировать собственный профиль, понятный и симпатичный “пролетарским женщинам”. Это ничего не изменило.
Ко времени Третьего конгресса RFMB в августе 1929 стало окончательно ясно, что идея коммунистического женского массового фронта провалилась с треском, уступая позиции социал-демократам, пацифистам и даже нацистам. Но выправлению ситуации помешала изменившаяся конъюнктура: после кровавых первомайских столкновений 1929 года в Берлине (т.н.
С этим RFMB тоже история любопытная. Дело в том, что, несмотря на провозглашенный курс на вовлечение в борьбу именно фабрично-заводских женщин-работниц, успехов на этом поприще достигнуто было мало: миролюбивые заводчанки почему-то не особо желали вступать в оставшийся излишне воинственным коммунистический женский фронт, предпочитая ему более умеренную социал-демократию. Поэтому основным контингентом RFMB являлись…безработные домохозяйки рабочих кварталов. Которых коммунисты привлекали педалированием вопросов, касающихся семейного быта: высокой арендной и коммунальной платы, дороговизны продуктов и социальных услуг. Т.о. к 1927 году RFMB почти полностью состоял из домохозяек, а не из работниц предприятий, как это было задумано.
Меж тем, если в 1926 в женском фронте состояло около 25 тысяч женщин, то уже к концу 1929 их осталось чуть более 4 тысяч. Что случилось?
Случилась т.н. “большевизация” массовых фронтов, целью которой было превращение их членов в дисциплинированную и единообразную армию, готовую оказать активное сопротивление наступлению реакции (как раз во второй половине 20-х началась эпоха Kampfzeit, - активных уличных столкновений, - совпавшая с переходом Коминтерна, ожидавшего падения мирового капитализма со дня на день, к ультрареволюционному “третьему периоду”)
В контексте “большевизации” женского фронта, речь шла о продвижении определенного единого внешнего вида “коммунистической женщины”. Прежде всего, как и в RFB, в RFMB вводилась единая форма. Причем выглядела эта форма предельно ассексуально, подчеркивая нормативный физический идеал коммунистической женщины, совершенно лишенной “буржуазного кокетства и соблазнительности”.
Свободный/мешковатый крой блуз и юбок (теперь такое называют “оверсайз”), короткие прически (символ женской эмансипации в межвоенные годы), отсутствие каких-либо украшений; все это дополнялось организацией воинственных ритуалов, сходных с традициями мужских полувоенных коллективов (маршировка, распевание революционных песен и скандирование воинственных лозунгов) и продвижением милитаристской ментальности как проявления “новой революционной роли” женщин. Все это вкупе выглядело, наверное, эпатажно и круто, но отталкивало массы женщин, не разделявших столь агрессивных и новаторских убеждений.
В общем, уже в те годы излишне радикально понятая некоторыми “повесточка” создавала проблемы.
Небезынтересно, что попытки превратить женщин в бесполых и агрессивных “революционных солдат” наталкивались как на критику со стороны “мужского” RFB (что интерпретировалось радикальными деятельницами как проявление “реакционной отсталости”), так и на осуждение наиболее адекватными женщинами из самого RFMB: сама Клара Цеткин сокрушалась, что пропаганда милитаризма внутри RFMB демонстрирует неспособность самих участниц организации “понять женский образ мышления”.
Но все было тщетно: активное меньшинство агрессивных сторонниц эмансипации продолжало навязывать внутри RFMB “женский мачизм”, отталкивая от организации не только аполитичные массы, но и некоторые ассоциации “Союза красных фронтовиков”, которые во многих местах просто повернулись спиной к странным женским инициативам (иногда открыто их высмеивая), что грозило совершенно разрушить сколоченный коммунистами альянс женского и мужского фронта.
XI конференция КПГ в марте 1927, наблюдая очевидный вред, который наносит партийному влиянию в массах этот “женский милитаризм” уже напрямую призвала RFMB разорвать связи с воинственной политической культурой, указав, что вместо военизированной деятельности, женский фронт должен сконструировать собственный профиль, понятный и симпатичный “пролетарским женщинам”. Это ничего не изменило.
Ко времени Третьего конгресса RFMB в августе 1929 стало окончательно ясно, что идея коммунистического женского массового фронта провалилась с треском, уступая позиции социал-демократам, пацифистам и даже нацистам. Но выправлению ситуации помешала изменившаяся конъюнктура: после кровавых первомайских столкновений 1929 года в Берлине (т.н.
BY Сóрок сорóк
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
But because group chats and the channel features are not end-to-end encrypted, Galperin said user privacy is potentially under threat. On December 23rd, 2020, Pavel Durov posted to his channel that the company would need to start generating revenue. In early 2021, he added that any advertising on the platform would not use user data for targeting, and that it would be focused on “large one-to-many channels.” He pledged that ads would be “non-intrusive” and that most users would simply not notice any change. The channel appears to be part of the broader information war that has developed following Russia's invasion of Ukraine. The Kremlin has paid Russian TikTok influencers to push propaganda, according to a Vice News investigation, while ProPublica found that fake Russian fact check videos had been viewed over a million times on Telegram. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. These administrators had built substantial positions in these scrips prior to the circulation of recommendations and offloaded their positions subsequent to rise in price of these scrips, making significant profits at the expense of unsuspecting investors, Sebi noted.
from us
