В ближайшее время снова будут появляться тексты, посвященные теме горевания — мои и чужие, поэтические и нет. Так складывается рисунок. Если эта тема вам важна сейчас, то можно набрать в поиске канала «Веллер».

Сегодня текст Моники Боббит. Она — не поэт, а вдова канадского военного, погибшего в Афганистане. После его смерти она занимается ораторской и писательской деятельностью, и уже 10 лет проживает свою потерю так. Краткая инструкция для работающих с потерей.

Моника Боббит


Вот что такое горе — дыра в самой ткани вашего существа.
Рано или поздно дыра затягивается, остаются только неровные края. Она может даже уменьшиться в размере.
Но эта дыра никуда не исчезнет.
Тебе всегда будет не хватать того, что потеряно.
Ибо там, где есть большое горе, раньше была большая любовь.
Не стыдитесь горя.
Не осуждайте себя за него.
Не подавляйте.
Не торопите.
Просто признайте, что оно есть.
Прикоснитесь к нему.
Прислушайтесь к нему.
Почувствуйте его.
Будьте с ним.
Будьте с болью. И помните любовь.
Вот с чего начинается исцеление.

(перевела Наташа Пресс)

ДЖЕФФ ФОСТЕР

Как открыть свое сердце

Не пытайся открыть свое сердце прямо сейчас. Это было бы тонким проявлением агрессии по отношению к непосредственному телесному опыту. Никогда не говори закрытому сердцу, что оно должно быть более открытым – от этого оно только плотнее захлопнется, пытаясь защитить себя, ощущая твое сопротивление. Сердце раскрывается только тогда, когда для этого сходятся все условия; поэтому если требуешь от себя открытости, получишь только закрытость. Такова высшая мудрость сердца.


Следуй сердцу в том состоянии, в каком оно пребывает сейчас. Если оно закрыто – позволь ему быть закрытым; пусть закрытость станет для тебя священной.
Создай безопасность – безопасность чувствовать себя небезопасно. Доверься тому, что сердце откроется тогда, когда будет готово, и ни минутой раньше – раскроется как цветок под теплыми лучами солнца. Сердце не терпит спешки и суеты.

Доверься открытости и закрытости; расширению и сжатию; таков путь дыхания сердца: безопасно, небезопасно, безопасно, небезопасно. Такова удивительная хрупкость человеческого бытия, и все это пребывает в совершеннейшей любви из возможных.

(перевела Наташа Пресс)

#therapypoetry

бесконечная голограмма жизней:
пьета позади, пьета впереди,
кто не касаясь
обнимет обоих?
Кто поможет выпустить
дух и воскреснуть?

Тот, кто…?
Как сдаться Тебе?
почему
все смотрят на сына, и никто — на мать
почему
все смотрят на мать, и никто — на сына
почему
никто не смотрит на того, кто
стоит позади

Кто увидит Тебя?
Обнимающим целиком
Обнимающим то, что дрожит
внутри тела
и не имеет
органов чувств,
только течение времени,
которое есть всегда?

То, что ещё не знает,
как сказать тебе
да
но уже предвидит невыносимость
нет?

Кто это
там в темноте
стал как свет,
но не светом?

Кто касается
только пространства
между этим и тем,
беззвучно сочась словом
кто
и иссушая
зачем?

ЕДИНСТВЕННОЕ ЖИВОТНОЕ

ФРАНЦ РАЙТ

Единственное животное, способное на самоубийство
гуляет в парке,
жарится на жесткой скамейке
в лучах первой звезды,
отправляется на край вселенной
не вставая с кресла
пока друзья ведут тихие
разговоры, резко
возвращается,
но комната пуста.
Единственное животное, которое плачет
которое снимает с себя одежду
и предъявляет себя зеркалу, единственное
животное на всем белом свете
которое чистит зубы -
В эту самую секунду где-то
Единственное животное, которое выкуривает сигарету,
которое ложится и уносится в прошлое на крыльях,
которое встает и подходит к книге
и смотрит значение слова
услышало, как звонит телефон
внизу, в темноте, и приняло решение
больше не отвечать.
И я слишком хорошо понимаю:
много раз
я принимал решение
просто ждать
пока пробьет час смерти
(пространство, занятое мною здесь
смыкалось как вода, не оставляя шрамов)
я говорил: я больше не вернусь
и все же
этим утром
опять стою посередине
того же мира, сад
изогнутая пустота
гробница
непредставимого,
между вечностями-близнецами,
нечто похожее на крылья,
почти что равноудаленное
в двойном изгнании,
парит в сновидении под названием
бодрствование, где
Я получил Твой тайный дар
лишь оно
дано мне в ощущеньях,
высокое, синее, звездное
как же странно
что я здесь.
Все мы получили Твой тайный дар - то, что дано нам в ощущеньях.
Без шерсти, прямоходящий, мое проклятое
экспериментальное
дитя
Так говорил ты: хотя в душе себя ты осуждаешь
Не мне тебя судить.

Такая вот мандала, неожиданно, с изображением Богоматери.

Теодор Пулакис 1622-1692, греческий художник эпохи Возрождения, родился на Крите, большую часть своей жизни провел в Венеции.

Лалла (Лаллешшвари, Лал-Дэд) – родилась в XIV веке, мистик кашмирского шиваизма и первая поэтесса, писавшая на кашмири. В 24 года, после долгих мытарств в браке, приняла саньясу и ушла скитаться. Поскольку она исповедовала нагой аскетизм, ее называли «одетая в небеса». По легенде на вопросы о том, почему она нага, Лалла отвечала «А почему нет? Я не вижу вокруг мужчин. Не осознавший Бога не может называться мужчиной». Она обручилась с Шивой через ритуальное самосожжение и затем явилась перед скорбящими одетая в золотых одеждах.

И да, я взяла английский подстрочник, но удалось заглянуть и в оригинал на кашмири – там есть очень ясная рифма и ритм.

О господин, ужели ты забыл обет,
что дал в утробе матери до появления на свет?
Запамятовал ли, как обещал:
умру до смерти,
до начала всех начал?
Иль ты забыл? Пусть ум упрям что твой осел –
Его не упускай, а то уйдет
Осел в соседский огород
И вытопчет шафран, а там – как знать,
Что в гневе сделает сосед, виновника желая наказать?
И если твой осел умрёт, то кто на этом свете
Твоё нагое тело понесёт навстречу смерти?

(перевела с английского подстрочника Наташа Пресс)

В час горя

Джон О’Донохью

Когда теряешь любимого человека,
Жизнь становится странной,
Земля под ногами становится хрупкой,
Во взгляде неуверенность от дум;
Отголоски мертвого эха тянут голос вниз
Туда, где все слова неубедительны.

Сердце тяжелеет от потери;
Хотя другие тоже ранены утратой,
Никто не знает,
о чем тоскуешь ты,
Когда молчание отсутствия
всё оглушительней.

Искры вины
разжигают сожаленье
Обо всём
несказанном, несделанном.

Иногда ты просыпаешься счастливый;
Вновь пребывая в полноте жизни,
Пока всё вдруг
не кончается,
И тебя опять бросает
В чёрные волны утраты.

Иногда к тебе возвращается сердце,
Ты снова можешь делать все дела,
Но тут в момент работы или встречи,
Вдруг без предупрежденья,
Из засады выходит горе.

Становится сложно доверять себе.
Теперь ты можешь полагаться
лишь на то,
Что печаль останется верна себе.
Ей лучше, чем тебе, известны все пути,
И вовремя тебя найдёт
Тянуть веревку горя
Пока не выжмет накопившиеся слезы
До самой последней капли.

Постепенно ты познакомишься
С невидимою формой ушедшего;
И когда работа горя будет сделана,
Рана потери исцелится
Ты научишься,
Как отводить глаза
От этой бездны в воздухе
И входить в очаг своей души
Где твой любимый
Все это время ждал
Пока вернешься.

(перевела Наташа Пресс)

из книги Джона О’Донохью Divine beauty: the invisible embrace

Когда умирает любимый человек, очень странно пытаться смириться с его исчезновением. В момент смерти становится ясно, насколько на самом деле невидима человеческая жизнь. Более или менее видимым остаётся только тело. Но оно уже опустело и пересекает порог преображения. Основное событие состоит в том, что человека уже покинула жизнь. Свеча задута, и пламя испарилось. Это извечный философский вопрос: куда исчезает пламя, когда задувают свечу?

В один момент заканчивается невидимая глазу скоротечная жизнь. Кажется, что суть человека, дух, пронизывающий все поры и клетки тела, выражающийся во всех мыслях, чувствах и действиях, может уйти в одной секунду, как отлив, обнажающий берег моря. Очень странно, что нечто невидимое может исчезнуть и вызывать окончательный коллапс всего: памяти, дыхания, тела, мыслей, знания, Эроса, сновидений, зрения и касания. Ни в одном другом случае окончание не забирает так много одним ударом. Если считать по количеству объектов, то есть и более масштабные завершения. Однако поскольку в данном случае объектом выступает человеческое тело, заключающее в себе целый мир, который исчезает в момент смерти — это воистину невероятное событие. Смерть — это конец целого мира; она обнажает уникальную географию чувства, нежности, творчества, горя, сомнения и тени; все это распадается подобно вязанию, которое распускается петля за петлей.

(перевела Наташа Пресс)

Друзья в Питере, не пропустите! Сама буду стараться обязательно быть🤍

​​28 февраля на Новой Сцене Александринского театра состоится премьера моноспектакля «Следующая станция»

по мотивам повести Владислава Крапивина «Застава на Якорном поле»

актер Игорь Устинович

Это мой режиссёрский дебют в театре, поэтому мне очень волнительно и трепетно.

Детская повесть становится поводом для размышления о теме взросления, мужественности и ответственности.
Актер Игорь Устинович проведет зрителей в путешествие по кольцу времени, то представая перед нами девятилетним мальчиком, то его наставником Кантором. История взросления, разлучения с мамой, желание укрыться в седых одуванчиках Якорного поля и сложный выбор взрослого — оставить ребенка в детстве или забрать из теплоты дома во взрослую жизнь. Вот куда отправится зритель по кольцевому маршруту метро длиной в 60 минут.

Если вы читали в детстве повести Крапивина, росли на них, то я надеюсь, этот спектакль станет для вас новым взглядом на себя в детстве и на себя сейчас.

Рядом со мной над спектаклем работала команда мечты:

актер: Игорь Устинович
режиссер: Дина Верютина
хореограф: Александр Челидзе
саунд-дизайнер: Роман Севастьянов
помощник режиссера: Дарья Кычева

фото и дизайн афиши Арина Нагимова

билеты

ВХОДЯ В ЛЕС

ТОМ ХАЙРОНС

Человек входит в лес и говорит

я знаю тебя/я скучаю по тебе/когда-то я был здесь с тобой

слушает пение слушает как бьётся

трещит и гудит земля

и если выдержит

то выпустит горе из черной

жемчужины одиночества

которую носит с самого рождения

Тонкий мир скоро призовет его обратно

но на секунду он откроется и услышит

рычание леса.

Жизнь никогда не будет прежней.

Он не сможет уснуть.

Жемчужина в его груди станет огнем.

(перевела Наташа Пресс, думая, что если бы была Линчем, то сняла бы кино)

МОЛИТВА О ТЬМЕ
ТОМ ХАЙРОНС

Не торопись обратно, свет —
я не успел познать твоё отсутствие.
Глаза пока что не привыкли к тьме.
Я все ещё повенчан
с воспоминанием о солнце
и всех ярких связях,
и пока не вижу
нежных красок ночи.
Дай мне вспомнить в тишине
вдали от отвлечений средимирья.
Отключи меня; не говори со мной;
и не проси всё объяснить.
Тьма ходит по спирали
и каждый из витков
вбирает всё моё вниманье.
Сердце, бейся тише.

(перевела Наташа Пресс, желая так)