Толкователь

Продолжая читать биографию последних лет жизни великого писателя Салтыкова-Щедрина.
И в его биографии встретил требование врачей – восстанавливаться только в Европе после лечения. Это какое-то общее требование врачей к богатым пациентам в то время. Считалось, что восстановлению в Россию препятствует сам климат и социальная среда, которая дополнительно вводит русских в уныние.

После излечения в немецком Баден-Бадене врачи посоветовали ему два места для зимовки во время восстановления: Рим или Ниццу. Салтыков-Щедрин выбрал Ниццу, где его семья сняла два небольших этажа в пансионе (каждый этаж был по две комнаты, т.е. в общей сложности 4 комнаты общей площадью около 120 кв. м).

Но по пути в Ниццу Салтыков-Щедрин заехал в Париж, где он сам понял, насколько же хороша жизнь в Европе для русского с деньгами:
«Самый угрюмый, самый больной человек, - замечает Салтыков, - и тот непременно отыщет доброе расположение духа и какое-то сердечное благоволение, как только очутится на улицах Парижа, а в особенности на его истинно сказочных бульварах». Конечно, не малое значение в этой парижской эйфории Салтыкова осени 1875 года играло состояние его здоровья. Ведь он приехал во Францию после того, как, по словам Анненкова, «перескочил через гроб».

Ему многое понравилось в этом городе (нравилось и в последующие приезды) непосредственно, зримо и вещно, социально и художественно. Прежде всего это относилось к жизни парижских улиц и бульваров с их раскованной, свободно двигающейся и говорящей толпой, что так противостояло светски-этикетному, бюрократически-субординированному, чиновному и плац-парадному императорскому Петербургу. Последующие высказывания Салтыкова показывают, однако, что от первой встречи с Парижем он испытал не только радостное, светлое переживание, но и то горькое «чувство зависти к этой молодой, сильной, свободной жизни», которое испытал Толстой, записывая об этом в своём дневнике заграничной поездки 1857 года.
Чувства эти оставили свой след в мыслях и настроениях Салтыкова, писавшего А.М.Жемчужникову из Петербурга спустя полгода после возвращения в Россию: «Вообще, живётся здесь (в Петербурге) плохо, особливо после полуторагодичного за граничного житья».

(далее идёт восхищение С-Щ архитектурой, устройством Парижа)
Как удивительно далека эта картина и по краскам, и по общему тону от другой, на которой Салтыков изобразил также всемирно прославленный архитектурный пейзаж, но отечественный, - Дворцовую площадь Петербурга. Огромность этой главной площади Российской империи воспринята им как «неоглядная пустыня», а бесчисленные тёмные окна обрамляющих её зданий присутственных мест породили жестокий, страшный образ «выколотых глаз». Все же вместе вызвало «ощущение какой-то упразднённости».

(В Париже С-Щ встретил огромную колонию российской высшей интеллигенции и знати, лучшее же впечатление у него было от встреч с Тургеневым)
По подсчету Салтыкова, тогда, осенью 1875 года, он встречался с Тургеневым шесть раз. Сначала Тургенев нанес визит в «Hotel Mecklembourg» к только что по явившемуся в Париже Салтыкову. Затем последний два раза ездил в Буживаль, в усадьбу Полины Виардо «Les Frenes», где Тургенев принимал его в только что отстроенном им для себя «chalet», или «избе» («Прелестная дача и огромный парк»). Остальные встречи были в парижской квартире Тургенева на rue de Douai, 50, и за ресторанными завтраками или обедами.

Делясь с Анненковым впечатлениями о свиданиях с Тургеневым, Салтыков писал: «Был я у него в Буживале - живёт, как принц крови. Впрочем, отчего же и не жить хорошо, коли средства есть; но всё это невольно ставит вопрос: неужели же он никогда не возвратится в Россию?»

В целом же эта традиция позднецарской России снова возродилась у нас: как только у человека появляются приличные деньги, большинство из них страстно желает переселиться жить в Европу. Ну или хотя бы зимовать где-то на побережье Средиземного моря, как советовали врачи того времени.

www.group-telegram.com/us/tolk_tolk.com/22595

26.6K viewsDec 29 at 14:03

Продолжая читать биографию последних лет жизни великого писателя Салтыкова-Щедрина.
И в его биографии встретил требование врачей – восстанавливаться только в Европе после лечения. Это какое-то общее требование врачей к богатым пациентам в то время. Считалось, что восстановлению в Россию препятствует сам климат и социальная среда, которая дополнительно вводит русских в уныние.

После излечения в немецком Баден-Бадене врачи посоветовали ему два места для зимовки во время восстановления: Рим или Ниццу. Салтыков-Щедрин выбрал Ниццу, где его семья сняла два небольших этажа в пансионе (каждый этаж был по две комнаты, т.е. в общей сложности 4 комнаты общей площадью около 120 кв. м).

Но по пути в Ниццу Салтыков-Щедрин заехал в Париж, где он сам понял, насколько же хороша жизнь в Европе для русского с деньгами:
«Самый угрюмый, самый больной человек, - замечает Салтыков, - и тот непременно отыщет доброе расположение духа и какое-то сердечное благоволение, как только очутится на улицах Парижа, а в особенности на его истинно сказочных бульварах». Конечно, не малое значение в этой парижской эйфории Салтыкова осени 1875 года играло состояние его здоровья. Ведь он приехал во Францию после того, как, по словам Анненкова, «перескочил через гроб».

Ему многое понравилось в этом городе (нравилось и в последующие приезды) непосредственно, зримо и вещно, социально и художественно. Прежде всего это относилось к жизни парижских улиц и бульваров с их раскованной, свободно двигающейся и говорящей толпой, что так противостояло светски-этикетному, бюрократически-субординированному, чиновному и плац-парадному императорскому Петербургу. Последующие высказывания Салтыкова показывают, однако, что от первой встречи с Парижем он испытал не только радостное, светлое переживание, но и то горькое «чувство зависти к этой молодой, сильной, свободной жизни», которое испытал Толстой, записывая об этом в своём дневнике заграничной поездки 1857 года.
Чувства эти оставили свой след в мыслях и настроениях Салтыкова, писавшего А.М.Жемчужникову из Петербурга спустя полгода после возвращения в Россию: «Вообще, живётся здесь (в Петербурге) плохо, особливо после полуторагодичного за граничного житья».

(далее идёт восхищение С-Щ архитектурой, устройством Парижа)
Как удивительно далека эта картина и по краскам, и по общему тону от другой, на которой Салтыков изобразил также всемирно прославленный архитектурный пейзаж, но отечественный, - Дворцовую площадь Петербурга. Огромность этой главной площади Российской империи воспринята им как «неоглядная пустыня», а бесчисленные тёмные окна обрамляющих её зданий присутственных мест породили жестокий, страшный образ «выколотых глаз». Все же вместе вызвало «ощущение какой-то упразднённости».

(В Париже С-Щ встретил огромную колонию российской высшей интеллигенции и знати, лучшее же впечатление у него было от встреч с Тургеневым)
По подсчету Салтыкова, тогда, осенью 1875 года, он встречался с Тургеневым шесть раз. Сначала Тургенев нанес визит в «Hotel Mecklembourg» к только что по явившемуся в Париже Салтыкову. Затем последний два раза ездил в Буживаль, в усадьбу Полины Виардо «Les Frenes», где Тургенев принимал его в только что отстроенном им для себя «chalet», или «избе» («Прелестная дача и огромный парк»). Остальные встречи были в парижской квартире Тургенева на rue de Douai, 50, и за ресторанными завтраками или обедами.

Делясь с Анненковым впечатлениями о свиданиях с Тургеневым, Салтыков писал: «Был я у него в Буживале - живёт, как принц крови. Впрочем, отчего же и не жить хорошо, коли средства есть; но всё это невольно ставит вопрос: неужели же он никогда не возвратится в Россию?»

В целом же эта традиция позднецарской России снова возродилась у нас: как только у человека появляются приличные деньги, большинство из них страстно желает переселиться жить в Европу. Ну или хотя бы зимовать где-то на побережье Средиземного моря, как советовали врачи того времени.

BY Толкователь