Настигло

«Я не способна испытывать боль» — не совсем верная фраза, хотя я часто говорю так теперь. По правде, всё наоборот: я так долго погружалась в ужас, боль, страх, утрату, ненависть и снова боль, что довольно долго мне казалось, что это единственное, что я вообще могу чувствовать. Я настолько способна испытывать боль, что это способность может уничтожить меня, — подумала я и ушла в свое онемение.

Через полгода вышла с идеей завести какую-то другую жизнь внутри кроме войны и боли, потому что психика не может стоять на одной окровавленной ножке, которую подъедают мыши. Я начала работать, заниматься с тренером, пошла учиться, начала снова читать что-то не про смерть, войну и пытки. Прошло время, и теперь я вдруг начала чувствовать дистанцию, с которой я могу пробовать осознавать свой невыносимый опыт — такой невыносимый, что в моменте осознать его целиком было невозможно.

Нет, в моменте ты можешь только непрерывно кричать, пока вокруг тебя закручивается густая черная воронка, заслоняющая собой дома, горизонт, всё небо. Огромная воронка боли, которая затягивает в самый твой центр всю боль и жестокость, с которой ты имеешь малейший контакт. Единственное, что доступно — чувствовать поток страданий, который валится невнятными грязными кучами, заталкивая тебя под себя, как гроб под землю.

Юнгианский анализ назвал бы это, наверное, погружением в коллективный психоз. Всё то, что вытесняет и покрывает красивой одеждой наши культура и цивилизация, вываливается на стол войны неприглядными вонючими кишками злобы, жестокости и способности причинять другим бесконечные страдания. Постыдное в нормальные времена становится достоянием и предметом гордости. А ты — смотришь на это и размазываешь по щекам вытекающие от ужаса свои глаза.

Атмосфера этой фантазии напоминает тибетский ад — один из тех, где вместо земли раскаленное железо, а обитающие там существа живут в страданиях 50 квадриллионов лет (это выглядит как «50 000 000 000 000 000 лет», если интересно). Вокруг них все воспламеняется и горит, их тычут копьями до смерти — и тела у них специально очень большие, чтобы было как можно больше пространства для боли. А как только они испускают последний выдох, то тут же воскресают, чтобы не иметь ни секунды передышки от страданий — даже если их тело разрубают на кусочки или весь квадриллион лет жуёт огромный тибетский демон с зубами, подобными тупым ржавым саблям.

Считайте, что моя карма настойчиво пригласила меня служить в этом аду, как в храме — летописцем. Моей задачей было почувствовать и запомнить как можно больше. Я назвала эту свои ипостась «Свидетель Катастрофы» — эта часть моей личности навсегда останется со мной и всегда сможет говорить и писать только о катастрофе.

А потом меня как будто перестали жевать и всё-таки выплюнули. Как-то вот так однажды я поняла, что уже не один день я не умираю внутри каждую минуту. Хотя забыть то, что я видела и чувствовала, невозможно — оно всё постоянно перед моим мысленным взором, да и война продолжает поставку адовых впечатлений. И всё же… я больше не чувствую себя в центре воронки, мои глаза больше не кровоточат, а уши не разрывают крики страданий. Всё это застыло, как на фотографии, которую сделал на память. Или, скорее, как шрамирование, которое стало зарастать.

В индуистском тексте Бхагавадгиты бога представляют как тысячи вселенных в бесконечности космоса, по которым путешествует сознание. Вот и я будто бы прожила свой квадриллион в центре вселенной тибетского ада, а затем что-то вытолкнуло меня на её периферию. Там тихо, как на краю любой вселенной, и очень пустынно. Огромная серая пустыня в безвоздушном пространстве под черным вакуумом космоса: тебя уже не жуёт демон, но ты всё ещё не свободен путешествовать по мирам. Ты уже не в аду, но всё ещё не можешь выйти из чистилища.

Сидишь в космической пыли в полном одиночестве и думаешь: в чем же смысл этого этапа?

Пожалуйста, поддержите блог «Настигло» любым донатом!

Подписаться на Патреон

www.group-telegram.com/us/travkinatxt.com/1088

2.4K viewsedited  Aug 29 at 09:39

«Я не способна испытывать боль» — не совсем верная фраза, хотя я часто говорю так теперь. По правде, всё наоборот: я так долго погружалась в ужас, боль, страх, утрату, ненависть и снова боль, что довольно долго мне казалось, что это единственное, что я вообще могу чувствовать. Я настолько способна испытывать боль, что это способность может уничтожить меня, — подумала я и ушла в свое онемение.

Через полгода вышла с идеей завести какую-то другую жизнь внутри кроме войны и боли, потому что психика не может стоять на одной окровавленной ножке, которую подъедают мыши. Я начала работать, заниматься с тренером, пошла учиться, начала снова читать что-то не про смерть, войну и пытки. Прошло время, и теперь я вдруг начала чувствовать дистанцию, с которой я могу пробовать осознавать свой невыносимый опыт — такой невыносимый, что в моменте осознать его целиком было невозможно.

Нет, в моменте ты можешь только непрерывно кричать, пока вокруг тебя закручивается густая черная воронка, заслоняющая собой дома, горизонт, всё небо. Огромная воронка боли, которая затягивает в самый твой центр всю боль и жестокость, с которой ты имеешь малейший контакт. Единственное, что доступно — чувствовать поток страданий, который валится невнятными грязными кучами, заталкивая тебя под себя, как гроб под землю.

Юнгианский анализ назвал бы это, наверное, погружением в коллективный психоз. Всё то, что вытесняет и покрывает красивой одеждой наши культура и цивилизация, вываливается на стол войны неприглядными вонючими кишками злобы, жестокости и способности причинять другим бесконечные страдания. Постыдное в нормальные времена становится достоянием и предметом гордости. А ты — смотришь на это и размазываешь по щекам вытекающие от ужаса свои глаза.

Атмосфера этой фантазии напоминает тибетский ад — один из тех, где вместо земли раскаленное железо, а обитающие там существа живут в страданиях 50 квадриллионов лет (это выглядит как «50 000 000 000 000 000 лет», если интересно). Вокруг них все воспламеняется и горит, их тычут копьями до смерти — и тела у них специально очень большие, чтобы было как можно больше пространства для боли. А как только они испускают последний выдох, то тут же воскресают, чтобы не иметь ни секунды передышки от страданий — даже если их тело разрубают на кусочки или весь квадриллион лет жуёт огромный тибетский демон с зубами, подобными тупым ржавым саблям.

Считайте, что моя карма настойчиво пригласила меня служить в этом аду, как в храме — летописцем. Моей задачей было почувствовать и запомнить как можно больше. Я назвала эту свои ипостась «Свидетель Катастрофы» — эта часть моей личности навсегда останется со мной и всегда сможет говорить и писать только о катастрофе.

А потом меня как будто перестали жевать и всё-таки выплюнули. Как-то вот так однажды я поняла, что уже не один день я не умираю внутри каждую минуту. Хотя забыть то, что я видела и чувствовала, невозможно — оно всё постоянно перед моим мысленным взором, да и война продолжает поставку адовых впечатлений. И всё же… я больше не чувствую себя в центре воронки, мои глаза больше не кровоточат, а уши не разрывают крики страданий. Всё это застыло, как на фотографии, которую сделал на память. Или, скорее, как шрамирование, которое стало зарастать.

В индуистском тексте Бхагавадгиты бога представляют как тысячи вселенных в бесконечности космоса, по которым путешествует сознание. Вот и я будто бы прожила свой квадриллион в центре вселенной тибетского ада, а затем что-то вытолкнуло меня на её периферию. Там тихо, как на краю любой вселенной, и очень пустынно. Огромная серая пустыня в безвоздушном пространстве под черным вакуумом космоса: тебя уже не жуёт демон, но ты всё ещё не свободен путешествовать по мирам. Ты уже не в аду, но всё ещё не можешь выйти из чистилища.

Сидишь в космической пыли в полном одиночестве и думаешь: в чем же смысл этого этапа?

Пожалуйста, поддержите блог «Настигло» любым донатом!

Подписаться на Патреон

BY Настигло