Историко-культурное наследие в позднесоветском городе
На прошлой неделе городские историки поучаствовали в конференции «Позднесоветский взгляд на историко-культурное наследие России», организованной Институтом региональных исторических исследований НИУ ВШЭ совместно с Институтом истории и археологии УрО РАН. Эта проблематика была недавно актуализирована важными работами Виктории Донован и Алексея Голубева о национальном подъеме вокруг старинной архитектуры Русского Севера, а также книгой Екатерины Болтуновой и Галины Егоровой о проектах «Города-герои» и «Золотое кольцо» в позднесоветский период. Видимо пора говорить о появлении сегодня полноценного историографического направления, изучающее феномен историко-культурного наследия в СССР.
Конференция включала самые различные темы – от конструирования народных промыслов до определения национального канона древнерусской культуры. Нам же, конечно, хочется выделить доклады, которые отражали городской фокус. Большая их часть была представлена в секции «Градостроение в позднем СССР: между историзмом и модернизмом». Прежде исследователи советского градостроительства чаще всего рассматривали становление новых городов и городских районов в 1950–1980-е гг. как однозначную победу модернизма. Однако, когда мы начинаем обращать внимание на локальную риторику о наследии, оказывается, что модернистская идеология нередко могла получать отпор.
Константин Бугров (Екатеринбург) в своем докладе отметил, что для позднесоветского города было характерно противостояние коалиции охранителей, куда входили историки, краеведы, искусствоведы, музейные работники, журналисты и писатели, и коалиции застройщиков, представленной архитекторами, местными администрациями и руководителями предприятий. В этой борьбе менялось отношение к исторической архитектуре, которая воспринималась уже не только как историко-культурная ценность, но и через прикладное значение, как среда, формирующая добавленную стоимость.
Соглашаясь с основным тезисом Бугрова, участники конференции в то же время подметили, что границы коалиций охранителей и застройщиков не были такими жесткими. Например, Евгения Конышева (Челябинск) на примере челябинского архитектора Марии Мочаловой показала, как некоторые проектировщики были идейными сторонниками охраны памятников и сохранения исторических зон в городах. Игорь Стась (Тюмень) рассказал о попытках сохранения Старого Сургута в условиях активного городского строительства, и как в этом процессе местные краеведы могли становиться союзниками модернистских решений архитекторов и застройщиков. В то же время часть архитекторов, наоборот, выступала за сохранение исторической среды старого города в его естественном состоянии.
Одной из самых интересных тем, вокруг которых развернулись дискуссии на конференции, стала проблема создания музейных «резерваций» деревянной застройки под открытым небом. Петр Неплюев (Пермь) описал случай организации такого музея в деревне Хохловка, а Игорь Стась – идею «историко-этнографической зоны» в Сургуте. Вообще проекты подобных «заповедников» видимо следует трактовать в духе модернистской утопии, чем как охранительный феномен. Именно на специальный перенос исторических домов настаивали представители коалиции застройщиков.
В этом плане превращение Суздаля в город-музей становилось уникальным событием на весь Советский Союз. Галина Егорова (Москва) показала, что начиная с 1930-х гг. проект Суздаля как города-музея являлся результатом борьбы за историческое наследие. Первоначально это был конфликт вокруг музейного статуса города и музеефикации городской среды, а с конца 1980-х гг. основное противостояние осуществлялось по поводу контроля над прибылью от наследия и политики реституции.
В целом, есть ощущение, что в российской историографии, и в исторической урбанистике в частности, оформляется новое исследовательское поле, в центре внимания которого история движения за культурное и архитектурное наследие в советский период. Похоже, эти историко-культурные инициативы пересматривали позиционирование городов, тем самым становились частью городского дискурса в СССР.
На прошлой неделе городские историки поучаствовали в конференции «Позднесоветский взгляд на историко-культурное наследие России», организованной Институтом региональных исторических исследований НИУ ВШЭ совместно с Институтом истории и археологии УрО РАН. Эта проблематика была недавно актуализирована важными работами Виктории Донован и Алексея Голубева о национальном подъеме вокруг старинной архитектуры Русского Севера, а также книгой Екатерины Болтуновой и Галины Егоровой о проектах «Города-герои» и «Золотое кольцо» в позднесоветский период. Видимо пора говорить о появлении сегодня полноценного историографического направления, изучающее феномен историко-культурного наследия в СССР.
Конференция включала самые различные темы – от конструирования народных промыслов до определения национального канона древнерусской культуры. Нам же, конечно, хочется выделить доклады, которые отражали городской фокус. Большая их часть была представлена в секции «Градостроение в позднем СССР: между историзмом и модернизмом». Прежде исследователи советского градостроительства чаще всего рассматривали становление новых городов и городских районов в 1950–1980-е гг. как однозначную победу модернизма. Однако, когда мы начинаем обращать внимание на локальную риторику о наследии, оказывается, что модернистская идеология нередко могла получать отпор.
Константин Бугров (Екатеринбург) в своем докладе отметил, что для позднесоветского города было характерно противостояние коалиции охранителей, куда входили историки, краеведы, искусствоведы, музейные работники, журналисты и писатели, и коалиции застройщиков, представленной архитекторами, местными администрациями и руководителями предприятий. В этой борьбе менялось отношение к исторической архитектуре, которая воспринималась уже не только как историко-культурная ценность, но и через прикладное значение, как среда, формирующая добавленную стоимость.
Соглашаясь с основным тезисом Бугрова, участники конференции в то же время подметили, что границы коалиций охранителей и застройщиков не были такими жесткими. Например, Евгения Конышева (Челябинск) на примере челябинского архитектора Марии Мочаловой показала, как некоторые проектировщики были идейными сторонниками охраны памятников и сохранения исторических зон в городах. Игорь Стась (Тюмень) рассказал о попытках сохранения Старого Сургута в условиях активного городского строительства, и как в этом процессе местные краеведы могли становиться союзниками модернистских решений архитекторов и застройщиков. В то же время часть архитекторов, наоборот, выступала за сохранение исторической среды старого города в его естественном состоянии.
Одной из самых интересных тем, вокруг которых развернулись дискуссии на конференции, стала проблема создания музейных «резерваций» деревянной застройки под открытым небом. Петр Неплюев (Пермь) описал случай организации такого музея в деревне Хохловка, а Игорь Стась – идею «историко-этнографической зоны» в Сургуте. Вообще проекты подобных «заповедников» видимо следует трактовать в духе модернистской утопии, чем как охранительный феномен. Именно на специальный перенос исторических домов настаивали представители коалиции застройщиков.
В этом плане превращение Суздаля в город-музей становилось уникальным событием на весь Советский Союз. Галина Егорова (Москва) показала, что начиная с 1930-х гг. проект Суздаля как города-музея являлся результатом борьбы за историческое наследие. Первоначально это был конфликт вокруг музейного статуса города и музеефикации городской среды, а с конца 1980-х гг. основное противостояние осуществлялось по поводу контроля над прибылью от наследия и политики реституции.
В целом, есть ощущение, что в российской историографии, и в исторической урбанистике в частности, оформляется новое исследовательское поле, в центре внимания которого история движения за культурное и архитектурное наследие в советский период. Похоже, эти историко-культурные инициативы пересматривали позиционирование городов, тем самым становились частью городского дискурса в СССР.
В телеграм все любят как-то оригинально развиртуализироваться! Вот и городские историки на прошлой неделе погуляли по Басманному району Москвы с исследователями архитектуры и авангарда Александром Дудневым и Константином Гудковым (подписывайтесь на их канал 1931.center), историком Константином Бугровым (тг-канал Уральский индустриозавр) и антропологом Павлом Куприяновым, который вместо тг-канала имеет трех замечательных ребятишек :)
Что такое российская урбанизация?
Сегодня День России и хочется немного порассуждать о специфике российской урбанизации. Вообще главную книгу на эту тему написал историк Александр Сенявский. В 2003 г. в издательстве «Наука» вышла его монография Урбанизация России в XX веке: роль в историческом процессе, которая и по сей день является самой цитируемой работой в российской исторической урбанистике.
Сенявский считал, что урбанизация России в целом вписывалась в общемировой тренд, являясь частью модернизационного процесса. Однако, с его точки зрения, всегда существуют цивилизационные и локальные особенности урбанизации, особенно на ее начальных стадиях.
Историк выделил следующие черты, отличавшие городское развитие России:
— значительная роль государства в появлении городов;
— создание городов «сверху» как военно-административных центров;
— повторяющийся паттерн освоения территорий: сначала военные и казачьи укрепления и крепости, затем передача им административного статуса, и лишь потом «наращивание» экономических, социальных и культурных функций;
— жесткая централизация управления городами;
— огромные пространства и неблагоприятный климат;
— низкая плотность населения и транспортных путей;
— отсюда «очаговость» городских поселений.
Сегодня кажется, что Сенявский сильно преувеличил централизованный характер урбанизации. Местные архивы все больше свидетельствуют о широте низовых и региональных инициатив в создании городов. Но остальные особенности не вызывают особых возражений.
Сенявский также предложил оригинальную периодизацию истории российских городов. Он указал на семь поворотных моментов:
1) Петровские преобразования, давшие толчок градообразующим процессам и «европеизации» российских городов;
2) Административная реформа Екатерины II (1775–1785 гг.), которая сформировала иерархическую сеть административных центров губернского и уездного уровней;
3) Промышленный переворот, начавшийся в 1830–1840 гг., благодаря которому на карте России появились новые промышленные города (Иваново-Вознесенск, Павловский Посад);
4) Реформы 1860–1870 гг. и последующая промышленная революция, приведшие к урбанизационному переходу как новому большому периоду российской урбанизации;
5) Дезурбанизация в период революции и Гражданской войны;
6) Социалистическое строительство и индустриализация рубежа 1920-1930-х годов: «С тех пор “социалистическая индустриализация” и урбанизация оказались неразрывно связанными в истории советского общества»;
7) С 1960-х гг. и далее, когда масштабная урбанизация подготовила социальную почву для трансформации советской системы.
Вроде бы концепция Сенявского остается хорошо работающей объяснительной моделью российской урбанизации. Однако нужно иметь в виду, что она жестко привязана к государственному и индустриальному детерминизму, что вряд ли позволяет до конца ответить на вопросы о формировании городских идентичностей, сообществ или образов жизни в России.
P.S. Специфика российской урбанизации с точки зрения ChatGPT.
Сегодня День России и хочется немного порассуждать о специфике российской урбанизации. Вообще главную книгу на эту тему написал историк Александр Сенявский. В 2003 г. в издательстве «Наука» вышла его монография Урбанизация России в XX веке: роль в историческом процессе, которая и по сей день является самой цитируемой работой в российской исторической урбанистике.
Сенявский считал, что урбанизация России в целом вписывалась в общемировой тренд, являясь частью модернизационного процесса. Однако, с его точки зрения, всегда существуют цивилизационные и локальные особенности урбанизации, особенно на ее начальных стадиях.
Историк выделил следующие черты, отличавшие городское развитие России:
— значительная роль государства в появлении городов;
— создание городов «сверху» как военно-административных центров;
— повторяющийся паттерн освоения территорий: сначала военные и казачьи укрепления и крепости, затем передача им административного статуса, и лишь потом «наращивание» экономических, социальных и культурных функций;
— жесткая централизация управления городами;
— огромные пространства и неблагоприятный климат;
— низкая плотность населения и транспортных путей;
— отсюда «очаговость» городских поселений.
Сегодня кажется, что Сенявский сильно преувеличил централизованный характер урбанизации. Местные архивы все больше свидетельствуют о широте низовых и региональных инициатив в создании городов. Но остальные особенности не вызывают особых возражений.
Сенявский также предложил оригинальную периодизацию истории российских городов. Он указал на семь поворотных моментов:
1) Петровские преобразования, давшие толчок градообразующим процессам и «европеизации» российских городов;
2) Административная реформа Екатерины II (1775–1785 гг.), которая сформировала иерархическую сеть административных центров губернского и уездного уровней;
3) Промышленный переворот, начавшийся в 1830–1840 гг., благодаря которому на карте России появились новые промышленные города (Иваново-Вознесенск, Павловский Посад);
4) Реформы 1860–1870 гг. и последующая промышленная революция, приведшие к урбанизационному переходу как новому большому периоду российской урбанизации;
5) Дезурбанизация в период революции и Гражданской войны;
6) Социалистическое строительство и индустриализация рубежа 1920-1930-х годов: «С тех пор “социалистическая индустриализация” и урбанизация оказались неразрывно связанными в истории советского общества»;
7) С 1960-х гг. и далее, когда масштабная урбанизация подготовила социальную почву для трансформации советской системы.
Вроде бы концепция Сенявского остается хорошо работающей объяснительной моделью российской урбанизации. Однако нужно иметь в виду, что она жестко привязана к государственному и индустриальному детерминизму, что вряд ли позволяет до конца ответить на вопросы о формировании городских идентичностей, сообществ или образов жизни в России.
P.S. Специфика российской урбанизации с точки зрения ChatGPT.
Forwarded from Деньги и песец
В дополнение к репосту ув. коллег @urbanhistorians приведу цитату из книги экономиста Михаила Мошиашвили (НИУ-ВШЭ) «Экономические архетипы, или Почему экономики устроены по-разному» 2020
Добыча сырьевых ресурсов, а также отрасли с высокой долей таковых в стоимости продукции (металлургия, химическая промышленность и пр.), на продвинутом уровне развития технологий производят действие, сходное с трансформационным эффектом массового производства.
Однако действие навыков оперирования средствами производства здесь ограничено стандартностью производимого продукта, характеристики которого мало связаны с качеством линейного труда, что по влиянию на сознание схоже с унифицированным американским или азиатским производством, в противовес европейскому, основанному на отличительных компетенциях.
Кроме того, эти отрасли, как правило, обладают весьма ограниченной емкостью с точки зрения абсорбции трудовых ресурсов, поэтому в странах с высокой численностью населения становятся скорее фактором формирования сообществ с закрытым доступом.
Как любое массовое материальное производство, в российских условиях эти отрасли подвержены издержкам, связанным с длинным транспортным плечом и сложными природными (горногеологическими и климатическими) условиями. Однако эти затраты покрываются ценой, структура которой учитывает такие свойства, как всеобщая востребованность и неравномерное распределение ресурса – избыток у одних и недостаток у других, что выводит сырьевые отрасли из-под действия другого ключевого фактора неконкурентоспособности – малой глубины и фрагментации рынков.
Эти свойства являются причиной «аномальной» доходности – ренты, система контроля и распределения которой является важным институциональным вызовом для стран, богатых природными ресурсами. При этом, положительная долгосрочная отдача на вложенный капитал практически в любых других видах массового производства требует искусственных рыночных барьеров (…), формирующих аналогичную рентной премиальную структуру цены.
В рамках постиндустриального уклада, по мере снижения энерго- и материалоемкости общественного продукта, нельзя рассчитывать на неизменность этого механизма ценообразования. Скорее можно предполагать тяготение такового к характерному для обычных товаров, как это происходит в конце жизненного цикла любого продукта природы, вследствие чего уменьшается радиус рентабельной доставки, и ресурс со временем из глобального товара превращается в более или менее локальный. Этот риск – разумеется, при прочих равных, – означает перспективу погружения экономики в затяжную «колею» околонулевых или отрицательных темпов роста, а человеческого капитала – в хроническую демодернизацию наподобие стран Латинской Америки. ….
Таким образом, единственным доступным механизмом и осевой колеей модернизации в российских условиях оказывается урбанизация сама по себе – в связи с ограниченным развитием массового производства и в не меньшей степени без такой связи, что не имеет прецедентов в опыте ведущих развитых стран.
Сложность этого пути заключается в выпадении звена, где знание соединяется с массовым трудом, запуская процесс трансформации сознания. В результате знание на достаточно продвинутой стадии своего накопления поначалу бытует в режиме, характерном для родоплеменной эпохи, – как удел узкой прослойки досужих людей, чаще всего, имеющих иные доходы и не преследующих цель использовать знание для извлечения стоимости. Именно в этой парадигме нарождается уникальный феномен русской интеллигенции, сетевой общности короткой дистанции, которая, …, не образует единую социальную ткань с основной частью населения, занятого неквалифицированным трудом. Ее ядром выступает аутентичный петербургский городской архетип, распространившийся и по другим крупным университетским городам, однако с течением времени, в особенности под влиянием урбанизации ХХ века, просветительская миссия интеллигенции приводит к интенсивной кооптации в ее состав других архетипических компонент.
Добыча сырьевых ресурсов, а также отрасли с высокой долей таковых в стоимости продукции (металлургия, химическая промышленность и пр.), на продвинутом уровне развития технологий производят действие, сходное с трансформационным эффектом массового производства.
Однако действие навыков оперирования средствами производства здесь ограничено стандартностью производимого продукта, характеристики которого мало связаны с качеством линейного труда, что по влиянию на сознание схоже с унифицированным американским или азиатским производством, в противовес европейскому, основанному на отличительных компетенциях.
Кроме того, эти отрасли, как правило, обладают весьма ограниченной емкостью с точки зрения абсорбции трудовых ресурсов, поэтому в странах с высокой численностью населения становятся скорее фактором формирования сообществ с закрытым доступом.
Как любое массовое материальное производство, в российских условиях эти отрасли подвержены издержкам, связанным с длинным транспортным плечом и сложными природными (горногеологическими и климатическими) условиями. Однако эти затраты покрываются ценой, структура которой учитывает такие свойства, как всеобщая востребованность и неравномерное распределение ресурса – избыток у одних и недостаток у других, что выводит сырьевые отрасли из-под действия другого ключевого фактора неконкурентоспособности – малой глубины и фрагментации рынков.
Эти свойства являются причиной «аномальной» доходности – ренты, система контроля и распределения которой является важным институциональным вызовом для стран, богатых природными ресурсами. При этом, положительная долгосрочная отдача на вложенный капитал практически в любых других видах массового производства требует искусственных рыночных барьеров (…), формирующих аналогичную рентной премиальную структуру цены.
В рамках постиндустриального уклада, по мере снижения энерго- и материалоемкости общественного продукта, нельзя рассчитывать на неизменность этого механизма ценообразования. Скорее можно предполагать тяготение такового к характерному для обычных товаров, как это происходит в конце жизненного цикла любого продукта природы, вследствие чего уменьшается радиус рентабельной доставки, и ресурс со временем из глобального товара превращается в более или менее локальный. Этот риск – разумеется, при прочих равных, – означает перспективу погружения экономики в затяжную «колею» околонулевых или отрицательных темпов роста, а человеческого капитала – в хроническую демодернизацию наподобие стран Латинской Америки. ….
Таким образом, единственным доступным механизмом и осевой колеей модернизации в российских условиях оказывается урбанизация сама по себе – в связи с ограниченным развитием массового производства и в не меньшей степени без такой связи, что не имеет прецедентов в опыте ведущих развитых стран.
Сложность этого пути заключается в выпадении звена, где знание соединяется с массовым трудом, запуская процесс трансформации сознания. В результате знание на достаточно продвинутой стадии своего накопления поначалу бытует в режиме, характерном для родоплеменной эпохи, – как удел узкой прослойки досужих людей, чаще всего, имеющих иные доходы и не преследующих цель использовать знание для извлечения стоимости. Именно в этой парадигме нарождается уникальный феномен русской интеллигенции, сетевой общности короткой дистанции, которая, …, не образует единую социальную ткань с основной частью населения, занятого неквалифицированным трудом. Ее ядром выступает аутентичный петербургский городской архетип, распространившийся и по другим крупным университетским городам, однако с течением времени, в особенности под влиянием урбанизации ХХ века, просветительская миссия интеллигенции приводит к интенсивной кооптации в ее состав других архетипических компонент.
Telegram
Городские историки
Что такое российская урбанизация?
Сегодня День России и хочется немного порассуждать о специфике российской урбанизации. Вообще главную книгу на эту тему написал историк Александр Сенявский. В 2003 г. в издательстве «Наука» вышла его монография Урбанизация…
Сегодня День России и хочется немного порассуждать о специфике российской урбанизации. Вообще главную книгу на эту тему написал историк Александр Сенявский. В 2003 г. в издательстве «Наука» вышла его монография Урбанизация…
Урбанизация России как естественный процесс
Читатели написали в личку, что просят прокомментировать пост уважаемого канала Деньги и песец. Если ты не экономист, то текст Михаила Мошиашвили является и правда очень сложным для восприятия. Что с нашей точки зрения в нем самое важное?
Городские историки отнесли бы подход Мошиашвили в интерпретации российской урбанизации к весьма распространенной интенции, характерной для модернизационных и экономико-ориентированных оценок городского развития. Согласно ей, урбанизация и становление крупных агломераций в истории России/СССР выступает естественным социально-экономическим процессом, который скорее реализуется вопреки политике государства, ориентированного на ограничение стихийного городского расширения. Например, известная брежневская линия против крупных городов.
В итоге урбанизация описывается как самодостаточный феномен, ведущий к трансформации всей социальной и экономической системы, являющийся по-настоящему единственной движущей силой модернизации России. В этой модели государство и город (бюрократический аппарат и обычное городское население) на протяжении XX века как бы отдалялись друг от друга, что в результате привело к слому Советского Союза.
Так, в более ранней своей книге о российском городе 1960–1980-х гг. историк Александр Сенявский определяет урбанизацию через комплекс противоречий на всех уровнях. По его мнению, именно в городах проявилось неспособность «тоталитарно-бюрократической системы» осуществить переход к постиндустриальному информационному обществу, одновременно с этим урбанизация породила объективные потребности общества, которые советская система уже не могла решить.
Известный уральский историк Олег Горбачев рассматривает это противоречие схожим образом. В статье для журнала «Историко-педагогические чтения» (2013 г.) он писал, что односторонний характер советской урбанизации, в огромной степени обусловленный жестким административным контролем со стороны государства, в конечном счете не смог отменить естественных законов городского развития, и советские города, хотя и с запозданием, но повторяли в своем развитии путь западноевропейских центров и выполняли функции источников инноваций, несмотря на ограничения со стороны административно-бюрократической системы.
Короче, это очень оригинальный и полемический подход. Интересно, что историк градостроительства Марк Меерович выступал резко против естественной модели российской урбанизации, указывая, что без роли государства в Советском Союзе не происходили ничего существенно значимого. А вы что думаете? 🤔
Читатели написали в личку, что просят прокомментировать пост уважаемого канала Деньги и песец. Если ты не экономист, то текст Михаила Мошиашвили является и правда очень сложным для восприятия. Что с нашей точки зрения в нем самое важное?
Городские историки отнесли бы подход Мошиашвили в интерпретации российской урбанизации к весьма распространенной интенции, характерной для модернизационных и экономико-ориентированных оценок городского развития. Согласно ей, урбанизация и становление крупных агломераций в истории России/СССР выступает естественным социально-экономическим процессом, который скорее реализуется вопреки политике государства, ориентированного на ограничение стихийного городского расширения. Например, известная брежневская линия против крупных городов.
В итоге урбанизация описывается как самодостаточный феномен, ведущий к трансформации всей социальной и экономической системы, являющийся по-настоящему единственной движущей силой модернизации России. В этой модели государство и город (бюрократический аппарат и обычное городское население) на протяжении XX века как бы отдалялись друг от друга, что в результате привело к слому Советского Союза.
Так, в более ранней своей книге о российском городе 1960–1980-х гг. историк Александр Сенявский определяет урбанизацию через комплекс противоречий на всех уровнях. По его мнению, именно в городах проявилось неспособность «тоталитарно-бюрократической системы» осуществить переход к постиндустриальному информационному обществу, одновременно с этим урбанизация породила объективные потребности общества, которые советская система уже не могла решить.
Известный уральский историк Олег Горбачев рассматривает это противоречие схожим образом. В статье для журнала «Историко-педагогические чтения» (2013 г.) он писал, что односторонний характер советской урбанизации, в огромной степени обусловленный жестким административным контролем со стороны государства, в конечном счете не смог отменить естественных законов городского развития, и советские города, хотя и с запозданием, но повторяли в своем развитии путь западноевропейских центров и выполняли функции источников инноваций, несмотря на ограничения со стороны административно-бюрократической системы.
Короче, это очень оригинальный и полемический подход. Интересно, что историк градостроительства Марк Меерович выступал резко против естественной модели российской урбанизации, указывая, что без роли государства в Советском Союзе не происходили ничего существенно значимого. А вы что думаете? 🤔