Случай помог найти подходящее определение переживаемому историческому периоду: дедовщина. По сути, это такой дембельский исторический шабаш «родившихся в СССР» дедов. Они не просто пытаются воплотить наяву свои розовые (иногда – красные) детские сны, но еще и без устали рассказывают о них каждому встречному и поперечному. Вот на днях губернатор Коми(к), нырнув в воспоминания о своем детстве «в коротких штанишках», предложил на законодательном уровне закрыть доступ в интернет всем детям. Полностью и целиком, раз и навсегда. И таких много. Россия похожа на взбесившийся стройбат, где рехнувшиеся старослужащие подмяли под себя власть и строят в казарме мир своей дворовой мечты. Так и войдет это время в учебники (написанные после Мединского) как время "великой русской дедовщины", наряду с "великой русской революцией" и "великой русской смутой". Радуйтесь, салабоны.

Тучи над Украиной все темнее. И дело, увы, не только в том, что это тучи бомб, ракет и дронов, летящих из России. Это еще и смог внутреннего нестроения, разлитой в воздухе несправедливости, ощущения тупика и обмана. Все это клокочет где-то внутри гигантского украинского котла, но пока не выплескивается наружу, потому что ненависть к врагу внешнему пересиливает пока ненависть к врагу внутреннему. Но это не положительное, а отрицательное единство. Под ним нет прочного фундамента, оно развалится и в случае поражения (что кажется всем очевидным), и в случае победы (о чем мало кто задумывается). И поражение, и победа станут для Украины в ее нынешнем виде страшным испытанием. Все эти размышления, однако, постоянно приходится пресекать на корню, вводя для себя самого внутреннюю самоцензуру военного времени. Вот и на этот раз, убийство Фарион лишь еще больше осложнило честный и откровенный разговор, который давно созрел на нашей «Пастуховской кухне». На фоне этого убийства полный «разбор полётов» показался неуместным. Хотя сама трагедия вывалилась на нас именно из этого самого черного смога внутриукраинского нестроения.

Тем не менее, разговор мы начали….

https://youtu.be/fA_i9-D8Sq0?si=WugBB-XyPf6mvI2G

Время не располагает к гуманизму. Долго думал, стоит ли об этом писать? Мне не по профилю: не экспертное суждение и совсем уж не аналитическое размышление. И хоть были в моем роду по линии прабабки все попы, дьяки да подъячие настолько, насколько можно просветить вглубь столетий архив Ярославской губернии, инженер человеческих душ из меня явно не лучший. Однако и промолчать сложно.

Так случилось, что буквально на днях были выложены в сеть два очень сильных, очень глубоких высказывания невероятно талантливых людей, одного из которых я хорошо и давно знаю – Сергея Медведева, а вторую только часто и с большим вниманием читаю – Ирины Морозовской, психолога из Одессы. Оба эти высказывания об одном и том же – о ненависти. О ненависти к людям, которые затеяли, осуществляют и поддерживают эту войну. То есть к значительной части, если не к большинству русского народа. Один написал о ненависти, заменившей в душе ностальгию, другая – о крыльях ненависти, выросших, как у летучей мыши, на фоне непрерывных ночных бомбежек Одессы.

Считаю ли я, что украинцы, чью мирную жизнь вероломно прервала и превратила в ад Россия, имеют право на ненависть, причем чаще всего направленную не на отдельные личности, а на русских в целом, когда никто не намерен отделять зерна от плевел (не разделять русских на плохих и хороших)? Сегодня, наверное, - да. Готов ли я лично впустить эту ненависть внутрь себя и заменить ею все другие чувства? Наверное, пока - нет. Понять и принять – это разные вещи.

Считаю ли я справедливым возмездием украинские бомбы и ракеты, падающие сегодня в немалом количестве уже и на русские города? Да, потому что это война, которую начала не Украина. Увы, но это только ответ злом на зло. Что бы ни было потом, за «базар» отвечает тот, кто начал. А все разговоры, которые так любят вести в Москве, о том, что бить первыми пришлось потому, что украинцы «довели», не оставили выбора, «продались» за «тридцать долларов» и вообще фашисты, пригодятся разве что для украшения речи защитников на будущем суде над военными преступниками.

Готов ли я при этом с удовольствием наблюдать за падающими на Кутузовский проспект ракетами и и удовлетворенно смотреть на безумство толп, в панике выбегающих из своих мишленовских нор, чтобы спрятаться в наглухо заколоченных бомбоубежищах? Нет, потому что они все равно для меня люди, пусть многие из них (но далеко не все) и ведут себя как нелюди. Я не приму это, даже если мне докажут, что это единственный путь к их прозрению: ощутить чужую боль как свою в прямом смысле этого слова. Да я и не верю, что этот путь приведет к прозрению. Скорее - к еще большему ослеплению яростью.

Испытываю ли я ностальгию? В моем случае это сложнее. Все пять ракет, упавших на Лукьяновку в Киеве, взорвались рядом с моей школой, а та, которая угодила в детскую больницу (тоже мою), пролетела практически над крышей моего дома. А в изголовье того Кутузовского проспекта, зарево заката над которым напомнило Сергею о возможном грядущем Апокалипсисе, родилась моя жена и пошел в школу мой сын. Как выбрать?

У меня нет ностальгии ни к чему, потому что это чувство – непозволительная роскошь для той профессии и миссии, которые я выбрал в этой жизни. Я изжил в себе ностальгию, как Мымра в «Служебном романе» извела подруг. Но ее место в моей душе заняла не ненависть, а боль и жалость к впавшему в безумство народу, частью которого я являюсь. Я знал этот народ другим, видел его и при других обстоятельствах, и я не готов это развидеть навсегда.

Если собака заболевает бешенством, ее приходится усыплять. Это делается во имя спасения других жизней. Но собаку все равно жалко. Если, конечно, ты сам остался человеком…

Съезд Республиканской партии чем-то напомнил мне ПМЭФ. И там, и там жены, дети и даже внуки (а также сыновья, зятья и невестки) были представлены в полном объеме. Окончательно заблудившись между Меланией, Иванкой и Кай и отчаявшись найти различия, я неожиданно подумал, что мне трудно представить, что такая многочисленная и дружная семья может когда-нибудь просто так взять и уйти из власти. Вот как они приходят, представить могу, а как уходят – нет. В целом стилистически это было похоже не на выборы президента, а на выборы «солдатского императора». И вместе с тем, пришло ощущение, что Америка вступает в какой-то новый период своей истории. В откровенно имперский, со всей соответствующей эстетикой и атрибутикой. Как бы новый, конечно. Если бы Ленин мог сам себе аплодировать в аудитории Мавзолея, то прохожие на Красной площади в Москве услышали бы громкие хлопки. Лучшей иллюстрации ленинского тезиса об империализме как высшей и последней стадии развития капитализма (хотя злые языки говорят, что Ленин позаимствовал это у Парвуса) не найти. Мне кажется, что Америка не просто проводит на этот раз выборы президента, а вступает в какой-то транзитный период своей истории. Она потеряла берега – в смысле от какого-то берега уже отплыла, а к какому надо пристать, еще не решила. Полагаю, что в этой зоне транзита ей будет не скучно. Там уже давно застрял один пассажир из Москвы.

Нет смысла растекаться мыслью по древу. Запланированная сенсация случилась точно в предсказанные сроки. К концу выходных Байден, как и ожидалось, объявил о сходе с дистанции. Вопреки всем официальным опровержениям, правдивыми оказались именно слухи. Менее предсказуемой, хотя и наиболее вероятной, стала поддержка им кандидатуры Камалы Харрис в качестве кандидата от демократической партии. Это больше похоже на послание: «Так не доставайся же ты никому, шапка Мономаха». На мой взгляд, хотя полностью исключить возможность победы Харрис над Трампом нельзя (тактическое голосование пока никто не отменял), шансов стать президентом у нее еще меньше, чем у Байдена. Рокировка в полете еще больше усиливает позиции Трампа и загоняет Демпартию в еще более тяжелый и затяжной кризис. Подробности и размышления - в специальном выпуске «Пастуховской кухни».

https://youtu.be/nOprU1w5q9o?si=7W0oke6twdUIPkjU

Результаты американских выборов даже сейчас нельзя назвать абсолютно предсказуемыми. Конечно, выход Байдена из гонки ситуационно еще выше задрал шансы Трампа. После таких двух бустеров подряд (покушение и отказ соперника от борьбы) он - явный фаворит гонки, и ставки, на мой взгляд, можно делать в пропорции 1 к 5 в пользу него. Но придет ли он к финишу таким же бодрячком? Шансы Камалы невелики, но все же не равны нолю. По крайней мере, пока. Проблема, однако, в том, что для того, чтобы победить Трампа, ей надо стать ёжиком (как в анекдоте про зайцев, которые пришли к филину за советом, как победить лису, а в ответ услышали, что должны стать ёжиками).

Все станет понятно довольно быстро, буквально в течение нескольких недель. Либо Харрис заходит в кампанию как «заяц», то есть как механическое продолжение Байдена, и тогда она получит от Трампа «волчий билет». Либо она начинает вести себя как колючий и неудобный для всех (а не только Трампа) «ёжик», то есть как совершенно самостоятельный кандидат, и тогда для нее открывается окно возможностей.

Дело не столько в личности Камалы Харрис и ее существующей или несуществующей харизме, а в состоянии дел у представляемой ею партии, способности этой партии перестроиться под нового лидера с собственной политической программой (или даже снабдить его такой программой). Выйдет ли Камала сразу и без раскачки из узких рамок кампании Байдена, построенной исключительно на оппонировании Трампу и восхвалении стабильности и умеренности? Продолжит ли она линию Байдена, вставив в подогнанную под него кампанию как в фотошопе свое более молодое лицо, или она неожиданно предложит какие-то существенные перемены, перестав ассоциироваться с образом кандидата от «вашингтонского истеблишмента»? От ответа на эти вопросы во многом зависит исход выборов.

Если Харрис прыгнет выше головы и выступит со своей четкой политической программой перемен (чего до этого за ней не наблюдалось, но чем черт не шутит), а Трамп поскользнётся на банановой кожуре (хотя пока бананы только прочно прикрывали его уши), то результат этих выборов может быть непредсказуем. Однако вероятность как первого, так и второго падает с каждым днем политического ничего-не-деланья. Кроме того, самостоятельности Харрис будет сильно мешать то, что Байден хоть и вышел, но не весь. То, что полуживой в политическом смысле президент остается на время всей кампании на своем посту, будет сильно сковывать самостоятельность Харрис. Да и Трамп не дурак: он будет продолжать бить именно по Байдену, но так, чтобы осколки летели именно в Харрис.

Я всматривался в лицо Харрис во время только что состоявшегося ее первого появления на публике для поздравления американских атлетов, и понял, что это лицо сфинкса. За ним может скрываться как ярость зверя, так и пустота. Нам надо совсем недолго подождать, чтобы сфинкс раскрыл свои тайны. А может быть, держащий затянувшуюся паузу Обама знает что-то большее об этом сфинксе, чем мы?

Расследование «Досье» о культурной политике Кремля ставит точку в дискуссиях о том, что лежит в основании дела Беркович и Петрийчук. Это не стихия, не злостный Михалков (он, кстати, открестился), не еще более злобные чекисты (они – исполнители, не более того). Это часть государственной политики, рациональной и выверенной в каждом пункте, точной в каждом штрихе, продуманной во всех деталях. Там нет ничего лишнего и ничего случайного, как бы ни хотелось думать обратное. За этой политикой стоят совершенно конкретные опытные «продавцы», которые точно знают, в каком товаре сегодня нуждается русский рынок.

Если выразить предельно кратко главную идею достаточно объемного документа, то она довольно проста и сводится к тому, что мыслям о войне не должно быть альтернативы. То есть дело не в том, чтобы люди не думали о войне плохо или не высказывались против нее (этого достичь легко), а в том, чтобы они вообще ни о чем другом не думали. Чтобы, целуя каждую девушку, каждый парень шептал ей: «я иду умирать за Родину, за Путина! Жди меня!». В целом авторы понимают, что такого глубокого погружения народа в транс невозможно достичь никакой информационной политикой, и поэтому делают ставку на культурную политику. Соответственно в культуре должны остаться только те течения, которые выводят на этот результат. Все остальное должно быть безжалостно уничтожено. Вы прочли сейчас краткий синопсис перемен, которые ожидают страну в ближайшие несколько лет.

Но лично меня при чтении подготовленных в АП документов поразило не это. Я в очередной раз убедился, что рулят всем этим процессом очень неглупые люди, по складу мышления и характера напоминающие оруэлловского О'Брайена. Они многое видят, понимают, какие ловушки подготовила история на их нелегком пути к вечной власти. Если не пропускать это через сито нравственных категорий, в их рассуждениях больше логики, чем в большинстве прекраснодушных оппозиционных текстов. Они умны и последовательны в своем зле, в то время как мы глупы и непоследовательны в добре.

Одно смущает: если они такие умные (а похоже), то почему не видят того страшного тупика в конце расстрельного коридора истории, в который рано или поздно упрутся? Ведь с их уровнем образованности, начитанности и снобизма нельзя было пройти мимо Линкольна: «Можно обманывать часть народа все время, и весь народ некоторое время, но нельзя обманывать весь народ все время» Или они считают, что долго все равно не будет и ядерный пепел все спишет?

Площадь Европы переименовать надо было давно. Мозолит глаза себе в центре Москвы и наводит на неправильные мысли. Но, как всегда, зашли не с той стороны: не Евразии, а Азиопы. Это четко и недвусмысленно обозначило бы новый вектор исторического и геополитического движения русского народа.

Публичная вылазка Кадырова (не могу подобрать другого слова) говорит совсем не о том, о чем все подумали. Дважды в одну воду не вступают, и Кадыров на рынке рейдерских захватов давно уже мужик, который едет с ярмарки. В некотором смысле это не он нужен Бакальчуку, а Бакальчук больше нужен ему, чтобы напомнить о себе. Мне кажется, что в этом смысле Бакальчук вошел не в ту дверь, хотя время покажет, конечно. Но вот что очень интересно: война ничего не поменяла! По своей глубинной сути эта власть как была, так и осталась рейдерской. Ее смысл - грабеж краденного и перераспределение недораспределенного (или плохо лежащего). Вот каким был, таким и остается потаенный смысл деятельности большинства хозяйствующих субъектов. Более того, под прикрытием войны процесс лишь активизировался, ставки выросли, хотя и риски выросли тоже, достигнув почти уровня пресловутых 90-х. В стране идет «черный передел», под предлогом ре-национализации активы переходят под контроль людей, нашедших себя в системе полувоенной экономики. Как правило, в конце многочисленных пищевых цепочек в регионах и центре оказываются представители силовых ведомств, в основном – ФСБ. Это мощный тренд, и очень скоро он придет в серьезное противоречие с потребностями войны. Возникает дилемма: сохранение рейдерской власти вызвало к жизни большую войну, эффективное продолжение которой становится плохо совместимым с ее рейдерской природой.

Не так легко выловить в потоке «белого шума» о так называемом «мирном процессе» что-то реальное, за что можно было бы зацепиться как за факт. И Россия, и Украина, и сонм самозванных посредников блефуют как в покере.

Россия застыла на позиции, озвученной Путиным месяц назад. Он требует территориальных уступок от Украины, которые даже более обширны, чем уже оккупированные территории. Эти требования включают передачу тех частей Донецкой, Луганской , Запорожской и Херсонской областей, которые России пока не удалось взять под контроль и на захват которых, по мнению британских военных, при существующих темпах и методах ведения войны может уйти до 5 лет, и стоить это будет около полутора миллионов убитыми и ранеными. В отношении всего остального сохраняется неопределенность. Какие именно требования будут выдвинуты Россией в отношении возможного членства Украины в НАТО, размеров и статуса украинской армии, прав русскоязычного населения, никто не озвучивает. С формальной точки зрения, от лозунгов демилитаризации и денацификации пока никто не отказывался. Эту позицию трудно назвать подготовкой к ведению переговоров. Об этом свидетельствуют лишь бесконечные рассуждения Путина о готовности к ним, которые, впрочем, тут же опровергаются Лавровым, когда дело доходит до деталей.

Симметричную картину можно наблюдать и с украинской стороны. Там, правда, наметилось одно существенное изменение в риторике, которое я, однако, пока не стал бы расценивать как изменение позиции. И Зеленский, и Кулеба в непрямой форме дали понять, что, во-первых, допускают переговоры с Путиным, во-вторых, допускают их до освобождения всех оккупированных территорий, и, в-третьих, допускают в принципе, что не все оккупированные территории удастся освободить военным путем. Это звучит революционно, но только если вырвать эти заявления из исторического контекста.

Зеленский не может и дальше не учитывать «фактор Трампа», а значит, вынужден готовить общественное мнение к неблагоприятному повороту событий, когда его администрации придется согласиться на начало переговоров с Москвой под угрозой новой паузы в поставке вооружений. Из сделанных заявлений, на мой взгляд, было бы неправильно делать более далекоидущие выводы о готовности Украины к компромиссу в территориальном вопросе. Украина будет сдавать позиции медленно, обороняясь на каждом дипломатическом рубеже, как под Авдеевкой и под Бахмутом. Сначала не будет ничего делать до ноября-декабря 2024, потом под давлением согласится на переговоры, но сделает все, чтобы их сорвать, потом выйдет на переговоры, но лишь для того, чтобы озвучить на них 10 пунктов мирного плана Зеленского.


Смысл тактики Зеленского: говорить все, что угодно, лишь бы поставки боеприпасов шли непрерывно, – ничего другого Киев сейчас не волнует. Повлиять на эту тактику может только одно обстоятельство: стратегическое обрушение фронта. Но если оно произойдет, Путин точно ни о чем договариваться не будет. Я думаю, ситуацию хорошо прочитывают и в Москве, и в Вашингтоне, и в Европе, и в Китае. Поэтому у серьезных людей никаких серьезных ожиданий от всей этой суеты пока нет. Разговоры о мирном урегулировании превращаются в политический ритуал, под покровом которого все готовятся к затяжному конфликту.

Лучший способ предотвратить революцию – это совершить собственную революцию. Знаменитая столыпинская формула о великой России и великих потрясениях в постмодернистском исполнении звучит приблизительно так: «чтобы сохранить великую Россию, ей надо постоянно придумывать великие потрясения». Теория управляемого хаоса, пройдя через мясорубку идеологического импортозамещения, превратилась в теорию управляемых потрясений.

В начале было слово, и это было слово Чубайса. Отчасти опираясь на имеющийся багаж «марксистско-ленинского» подхода к политике, отчасти подгоняемые практической потребностью подвести под ельцинскую власть хоть какую-то идейную базу, вдохновляемые им команды политтехнологов первой волны сгенерировали в подмосковных «Сосенках» и «Барвихах» концепцию «либеральной империи». Они разбудили Суркова, который вывел из этой концепции теорию «перманентного хаоса», который Россия должна продвигать вовне с помощью войны. Похоже, что сменщики Суркова достроили этот концепт, придя к выводу, что стабильно экспортировать хаос во внешний мир можно только в том случае, если он в достаточных количествах производится внутри с помощью гражданской войны.

Россия стоит на пороге попытки организовать культурную революцию, для которой образцами для подражания являются проекты, реализованные Сталиным и Мао. Речь идет не о подавлении политических противников, а об очень глубоком и крайне инвазивном вторжении в культуру с намерением достичь ее полного переформатирования. Историческая обреченность подобного рода проектов в прошлом на длинных дистанциях, похоже, не останавливает авторов. Их цель - победить не на идеологическом поле в узком смысле этого слова, а на поле чувственном, овладеть не мыслями, а страстями. Именно в эту эмоционально-чувственную плоскость, по логике вещей, будет смещаться центр тяжести политической борьбы.

Неизбежным следствием такого развития событий станет, однако, то, что две ранее не пересекавшихся друг с другом линии эволюции путинского режима перехлестнутся, образовав мертвую петлю. «Культ стабильности» плохо совмещается с «культом хаоса», а не совмещать уже не получится. Чтобы обеспечивать стабильность режима, нужна война. Но чтобы обеспечивать потребности продолжающейся войны, нужен рождающий пассионарность хаос. Без этого война затухнет как оплавившаяся свеча. Кремль, как одну из опций, попытается соорудить из подручных средств «спойлер революции», чтобы поднять ту эмоциональную волну (в их мечтах – цунами), на гребне которой можно досидеть до, как кажется им, неминуемого краха Запада.

Похоже, это и есть рабочий план. Он, конечно, на мой взгляд, утопичен. Что-то из области «коммунизма с бесчеловеческим лицом». Но, пока все поймут, что вручную поломать культуру – это утопия, много судеб будет поломано и покалечено. Цена любой культурной революции – черная дыра в культурном развитии, которую приходится латать десятилетиями, а то и столетиями. Если, конечно, они есть в запасе.

YouTube уходит из России медленно, как тяжело больной пациент. Прежде чем вырвать провода и полостью отключить от аппарата интернет-ИВЛ, его почему-то решили придушить подушкой, чтоб не слишком быстро дышал. Людей постепенно приучают к мысли, что смерь YouTube неизбежна. Это что-то вроде работы психолога с родственниками жертв катастрофы.

Судьба YouTube в России зависела (и до сих пор зависит) от трех факторов, действующих разнонаправленно.

Во-первых, это общая логика эволюции тоталитарной системы, которая на более продвинутой ступени своего развития реально несовместима с существованием таких открытых информационных маркетплейсов, как YouTube. В этом смысле перспективно YouTube обречен. Его единственный шанс был в том, что система не успеет дожить до своих более продвинутых стадий и погибнет раньше, чем успеет его убить. В этом смысле время дожития, конечно, имело значение.

Во-вторых, это инстинкт самосохранения режима, который парадоксальным образом действовал как замедлитель, тормозивший убийц YouTube. Его исчезновение выводит из зоны комфорта десятки миллионов лояльных режиму пользователей, прочно сидящих на этой игле. Это не входит в планы режима, и он долго подбирал заместительную терапию, оттягивая момент принятия решения. События последних недель демонстрируют, что антидот от синдрома интернет-абсистенции подобран. Ну или так, по крайней мере, доложили начальству.

В-третьих, это «методика лечения». Врачи, которые занимались продлением жизни русского YouTube, в конечном счете, выбрали методику, которая, на мой взгляд, резко ускорила его агонию. Мне трудно сказать, было ли это врачебной ошибкой или пациент сознательно принял решение об эвтаназии.

Дело в том, что одним из факторов, продлевающих жизнь таким информационным маркетплейсам, как YouTube, является то, что режим сам активно занимается на этих площадках политической проституцией, торгуя своим порочным контентом. В связи с этим возникает дилемма соотношения рисков и пользы, которую он не в состоянии для себя решить. Часто он расценивает доходы от собственной политической проституции выше, чем убытки от вторжения на рынок чужаков.

Это легче всего понять, посмотрев на параллельный мир Телеграм. Этот ресурс напоминает интернет-Швейцарию времен Второй мировой войны, где параллельно работают и Даллес, и Шелленберг. Работа Z-каналов Телеграм – важнейший мобилизационный ресурс власти с миллионами подписчиков. Конечно, каналы оппонентов «достают» Кремль. Но пока количество их подписчиков существенно меньше, чем у Z-аудитории, он делает выбор в пользу сохранения площадки.

До какого-то момента такой параллелизм сохранялся в YouTube, что работало в качестве своего рода защиты. Однако в течение нескольких последних месяцев администрация Google резко активизировала борьбу с «зловредным контентом» Кремля. Не скажу, кстати, что это всегда делается умно. Например, исчезли многие очень симпатичные мультфильмы, созданные при поддержке Минкульта России. Так или иначе, интерес в сохранении площадки резко снизился, и наоборот, возникло встречное желание «наказать» Google за цензуру.

Насколько оправданы были в этой ситуации действия Google, который находится под мощным двойным прессингом как со стороны Украины, так и европейских регуляторов? Ответ на этот вопрос лежит в плоскости приоритетов. Если будущее России никого не интересует (типа - «проклятая земля»), то все делается правильно. Если же предположить, что все, как учил царь Соломон, пройдет, а страна со стомиллионным населением и шеститысячным запасом ядерных боеголовок останется, то я бы не стал торопиться, потому что снабжение альтернативным контентом того небольшого меньшинства, которое впоследствии будет отстраивать эту страну заново, имеет большее значение, чем предотвращение распространения в сети российских пропагандистских материалов, с которыми можно эффективно бороться и другими средствами, а не только блокировкой.

К счастью, многие фрагменты разговоров на реальной пастуховской кухне не попадают в кадр, иначе репутация нашей семьи была бы сильно подмочена. Но этот эпизод внутрисемейной дискуссии, видимо, выходит за рамки частной семейной беседы и, на мой взгляд, заслуживает того, чтобы стать частью публичного пространства.

Короче, Крошка-сын (что в нашем случае уже смешно) к отцу пришел, и спросила Кроха: «А почему, собственно, ты пишешь, что национальное государство – это хорошо, а империя – плохо?» Не скрою, что этот вопрос застал меня врасплох, и инстинктивно я ответил Борису, что это плохая идея. Ну и к тому же, как говорил герой Гайдара (деда): «Бить будут!». Причем со всех сторон. Но согласился подождать с окончательным мнением, пока не увижу текст. Текст появился, как всегда, где-то через полгода (к сожалению, Борис не только сидит «на кухне»; вообще-то он работает!) и заставил меня задуматься. После некоторых колебаний я пришел к выводу, что не во всем, но во многом и в главном, готов его поддержать.

Что именно заставило меня принять в значительной мере точку зрения, которая поначалу показалась мне спорной?

Во-первых, я согласен с утверждением о том, что сегодняшняя Россия отнюдь не Империя. Увы, но не все войны можно классифицировать как имперские, бывают и другие. Воюет и Эритрея с Эфиопией, и Перу с Эквадором, и даже Венесуэла собирается оттяпать у Гайаны кусок непроходимых и непригодных для жизни джунглей. Ни одна из этих войн не превращает одного из ее участников в империю, а другого - в жертву имперской колониальной политики.

Почему это важно? Потому что от этого зависит, правильно ли мы считываем планы Москвы. Действительно ли у нее есть амбиция дойти до Лондона, Парижа и на Потомаке закончить свой славный поход, или это о другом. У меня нет ответа на этот вопрос, но это не значит, что его не надо искать. Навскидку пока не проглядывается та русская идея, которую можно было бы натянуть на глобус. Дугина, как не пиарь, ни на что, кроме как на кол осиновый, не натянешь. А без идеи империи нет.

Во-вторых, если дело не в имперскости, а в чем-то другом (надо с лупой разбираться – в чем), то и ко многому другому меняется отношение. Например, можно предположить, - что и делает Борис, - что, как говорят в Одессе, есть две большие разницы между идеей имперскости как идеей безграничного расширения своего творческого потенциала (для тех, у кого он есть) и попытками расширять его методами XIX века с применением технологий XXI века, то есть с помощью грубой военной силы и путем уничтожения права. Возможно, так получится, что всякая культура в своем развитии стремится стать имперской, и в этом самом по себе нет ничего страшного, пока она не начинает стрелять ракетами по детским больницам.

С этими предварительными замечаниями я, вопреки предупреждениям Бориса, решил все-таки раскрыть вам часть нашей внутренней кухни, той дискуссии, которая так или иначе происходит между нами, и перепостить его статью, которая в силу ее «неформатности» вряд ли может быть сегодня опубликована каким-то другим образом. Считайте это приглашением к дискуссии.

ЧАСТЬ 1 из 2

ПРЕКРАСНАЯ ИМПЕРИЯ БУДУЩЕГО
 
Разве есть лучшее мерило жизни, чем смерть? Этоработает одинаково точно как в медицине, так и в истории, вскрытие – лучший метод поставить диагноз эпохе. Впрочем, хотя и там, и тамсуществует надежда на то, что такой диагноз поможет выжить другим, только в медицине этанадежда иногда оправдывается. Не припомню такого общества, которое спаслось бы исследованием чужого мертвого опыта.
 
Возрождение Франкенштейна.
 
Зная исход, легче отматывать события и искать ошибки – у живого исторического материала всегда есть возможность извернуться и доказать, что якобы стопудовый смертельный диагноз был поставлен слишком рано, или, наоборот, обернуть блестящую победу – в пиррову.
 
Сегодня сравнительно легко разбирать промахи властей Российской Империи – мы знаем, чем все кончилось, и ощущаем, что эта глава закрыта навсегда. То же долгое время думали об СССР исследователи советского прошлого. В течении 30 лет считалось, что люди, всматривающиеся в историю советской власти, тоже скорее патологоанатомы, чем терапевты.
 
Новость о том, что пациент был только в состоянии клинической смерти и, несмотря на множественные ампутации, ожил, застала врасплох не только далекий от анатомического театра мир, но и большую часть живущих с ним по соседству граждан бывшего Союза. Попытки «пришить» отрезанные «конечности» обратно рассматриваются ими исключительно как попыткам оживить монстра Франкенштейна.
 
Злая и добрая империя
 
Как к ожившему Франкенштейну сегодня к России в основном и относятся. Среди прочих констант последних двух лет в общественном сознании противников нынешней России прочно утвердился простой тезис: Россия является Империей зла и, если не удастся совсем стереть ее с карты, то надо хотя бы навсегда покончить с ее имперской составляющей. Мне этот тезис представляется спорным сразу с двух концов.
 
Во-первых, как бы Россия не тужилась изобразить из себя империю, империей она не является. Нет, конечно, прозвучавший из уст высшей российской власти тезис о том, что «границы России нигде не заканчиваются», — это почти дословное определение «империи». Но мы же не верим всему остальному, что они говорят, почему же начинать надо с этого?
 
На практике мы видим стремление Россииприсоединить кусочки своих старых сфер влияния и нанести такой урон всем остальным, чтобы у них не было желания соваться на эту «помеченную»территорию снова. Тут нет ничего глобального, это очень местная, точнее - местечковая политика. Это поведение не империи, а обиженного королевича, который должен любой ценой показать, что он ничем не хуже своих славных предков.
 
Никакой внятной концепции покорения мира ни с помощью жесткой, ни с помощью мягкой силы в Кремле за все эти годы так и не представили, асегодняшний «русский мир» похож на pax romanaтолько подстрочным переводом. Мы видим лишь желание натянуть свое унылое унитарное государство на чуть больший кусок глобуса, заняв часть (далеко не все) бывших владений.
 
Во-вторых, мне категорически непонятна проблема с неприятием империализма как идеи. Имперскостьпревратилась в настолько общепринятое оскорбление, что окончательно потеряло всякий смысл. Сторонники Украины требуют помощи США в восстановлении справедливости против имперской России, жалуясь, что Америка оказалась недостаточно имперской – то есть не пытается навести глобальный порядок во все мире.
 
Антиглобалисты и леваки по всему миру громко (одни очень громко, другие потише) поддерживают Россию – так как готовы поддержать хоть самого черта в борьбе с американским империализмом. Где-то параллельно к будущим войнам с Китаем готовится проклинаемая Россией за империализм Англия, активно восстанавливая военное сотрудничество со своими бывшими колониями по всему земному шару, А где-то в это же время главный союзник и друг России Китай пачками покупает себе колонии по всей Африке и Азии, иногда приходя закупиться и на европейский и латиноамериканский рынки.
 
В общем, как бы это ни было печально, но хрупкое равновесие в мире было и остается продуктом конкуренции империй.

ЧАСТЬ 2 из 2

Полагаю, что критиковать можно (и нужны) методы их расширения, а не сам факт их существования. Такова суровая реальность окружающего нас мира.
 
Это страшно произносить вслух, но борьба России, США и Китая за влияние путем конкуренции в инвестициях, культурных рынках и прочем   даже в идеологических концепциях может приноситьсущественную выгоду тем, за кого они борются. Проблемы начинаются там и тогда, где и когдаконкуренция осуществляется методами XIX века. Но эта проблема не уникальна для конфликта российской империи с Украиной – тут есть что Ираку сказать про США, а Тайвань готовится получить подобный же опыт от Китая.
 
 
Надо ли убивать в себе Империю?
 
Что же остается? Часть суровой реальности сегодня, по-видимому, состоит в том, что мечта сторонников концепции «стереть Россию с карты мира» может осуществиться только вместе со стиранием всей карты мира. Поэтому для всех будет легче, если центр тяжести размышлений о будущем России сместится со «стирания» на размышления о том, что может быть позитивного построено на этом месте.
 
А строить  в России что-то новое все равнопридется (возможно, с международной помощью)  – и не важно, будет ли это через один год, десятьили семьдесят лет. И как по мне, вне зависимости от срока представить превращение России в Швейцарию невозможно, это несбыточные мечты.  
 
Что бы ни образовалось на этой гигантской территории (пусть и с существенными потерями), будет оставаться обладателем немалой истории и будет населено весьма памятливым народом. И поэтому только к одному оно будет стремиться: к тому, чтобы иметь в мире влияние – то есть чтобы быть империей. И так будет всегда, покуда оно живо. И с этим мало что можно сделать.
 
Попытки «отрезать» имперскую составляющую от России обернутся только «зомбификацией» этой империи – рано или поздно она снова вылезет на белый свет в самом неприглядном виде и при самых неподходящих обстоятельствах. Вместо попыток убить неубиваемое надо искать новыесмыслы для существования и развития этой империи таким образом, чтобы это удовлетворяло амбиции ее жителей, но было бы одновременно выгодно (или хотя бы не вредно) соседям. Пользуясь популярной лексикой, я бы предложил строить вместо «Империи Зла» «Прекрасную Империю Будущего».
 

Я думаю, что где-то осенью 2022 года украинское общество оказалось перед серьезным выбором между двумя стратегиями формирования национальной идентичности в условиях войны, обеспечивающими полноценную культурную эмансипацию от России: «все, кто не украинцы, - против нас» или «все, кто за нас, - украинцы». Это была серьезная развилка, на которой происходило мощное размежевание двух народов на фоне агрессии одного против другого. Размежевание было неизбежным и оправданным, но оно могло пойти по линии размежевания двух наций, однако в итоге пошло по линии размежевания двух этносов.

Этот выбор оставлял за бортом «украинского национального проекта» две группы людей: русскоязычных украинцев внутри Украины и собственно русских, симпатизировавших Украине в ее борьбе с агрессором за пределами Украины. При этом для первых «вход» в проект оставался открытым при условии ускоренной украинизации, в первую очередь, языковой, и отказа от всяких связей, соприкосновений с «русскостью». Вторым вход в украинский мир был закрыт полностью и навсегда, так как на них лежало каиново проклятие «имперской» культуры.

На первых порах украинизация русскоязычного населения Украины происходила совершенно естественным путем, без всякого понукания и с огромным энтузиазмом. Люди добровольно и совершенно искренне отказывались говорить на языке агрессора, уничтожающего их страну, и искать в этом какие-то дополнительные скрытые мотивы было бы безумием. Но со временем ситуация стала меняться. Для части украинской интеллигенции и для власти по разным причинам процесс украинизации стал политически самоценным.

Для украинской интеллигенции война стала поводом для ускоренного решения той исторической задачи «культурной деколонизации», которая до этого не была решена в течение почти двух столетий и на решение которой в «мягкой форме» потребовалось бы еще как минимум несколько десятилетий. А вот для команды Зеленского упор на радикальную украинизацию был движением в сторону наименьшего сопротивления в решении реально насущной задачи политической мобилизации общества перед лицом агрессии. Другие технологии были более сложными и требовали от самой власти большей прозрачности и эффективности.

Приблизительно к концу 2022 года в Украине при активном участии власти сформировалась в окончательном виде новая национальная идея, которая не на словах, а на деле объединила народ и власть: идея ненависти к русским и всему русскому. Отбросив неуместное морализаторство, следует признать, что мобилизация на ненависти – наиболее естественный, логичный и простой выход из любого затруднительного положения в условиях войны, и было бы странным ханжеством предъявлять в этом вопросе к украинцам какие-то завышенные требования – мол, немцам и русским можно, а вам, извините, нельзя. Но, к сожалению, все имеет свою цену.

Проблема пришла откуда не ждали: снижение уровня политической поддержки на Западе. Дело в том, что новая национальная идея пришла не на пустое место, а вытеснила старую идею европеизма - того самого знамени, под которым до войны успешно развивалось и побеждало украинское национально-освободительное движение. Подмена национальной идеи не осталась незамеченной на Западе. Не в последнюю очередь все чаще звучащие призывы сократить военную и финансовую помощь Украине в Европе и США связаны именно с тем, что украинский национальный проект перестают там воспринимать как европоцентричный, то есть завязанный на европейские ценности, а рассматривают больше как локальный «спор славян между собою», в основании которого лежит взаимная ненависть.

Возникает замкнутый круг: то, что должно было способствовать скорейшей победе, сегодня превращается в препятствие к ее достижению. Возможно, это один из самых серьезных просчетов команды Зеленского. Возвращение к идее европеизма как к базовой национальной идее становится все более актуальной политической задачей. Но она плохо совместима с идеей ненависти ко всему русскому. Это не тот случай, когда можно будет усидеть на двух стульях.

Пару дней я с недоумением пролистывал странные посты в медиа, где было что-то про устрицы с Овсянниковой. Нет, ну я конечно сообразил, что это не про кулинарию, но данное знание не заставило меня все это прочесть. И только когда Борис прижал меня к теплой стенке на «Пастуховской кухне» (слава Богу – не внеочередной, а вполне себе регулярной), я стал вникать в глубину драмы, которую испытывают люди, не переносящие вида других людей, поедающих устриц. Вникнув же, вспомнил про железного человека Рахметова, который спал на гвоздях, пока Вера Павловна смотрела свои сны (возможно, даже и с устрицами). Если что (для молодых), это из романа Чернышевского "Что делать?», который стал библией русских революционеров-бомбистов XIX века. Что сказать, образ получился сильный, про гвозди мне в юности как-то особенно зашло. Только вот из тех, кто начитался этого романа и навосхищался Рахметовым, выросли «нечаевщина» и «большевизм». То есть вот совсем ничего хорошего. Ей богу, уж лучше бы они устриц ели живьем сначала, чем потом людей. Не стоит нам еще раз показывать личным примером, на что на самом деле в истории способен русский аскет.

А вообще выпуск получился веселый – обхохочетесь. Из серии «Хрюши против». Время такое, все почему-то против чего-то или кого-то, а хочется, чтобы хоть кто-то был за что-то. Стоящее…

https://youtu.be/7aJX1yy7aD0?si=WIZQMMdNqIy_JDaT

Откровенно говоря, меня трудно чем-то удивить, но новостная заметка на Эхо.Онлайн заставила поднять брови. При том, что Кара-Мурзе и другим политзаключенным дают сроки до 25 лет, по делу о массовых изнасилованиях подростков в екатеринбургской спецшколе, которые, по всей видимости, совершались под руководством преподавателей и с ведома администрации, осуждены трое подростков, ни одного учителя, а директор отделалась условным сроком по статье о халатности и работает теперь в обычной школе. Замечательный педагог, достойна звания «Учитель года» в номинации «Лучший вопрос». На общем собрании школы она подняла подростка, подвершегося сексуальному насилию, и спросила его: «Почему ты не мог откусить ему?». Это интересный вопрос, который, как мне кажется, для всего российского общества имеет глубокий философский подтекст...