На конференции «И.А. Ильин и современная социогуманитарная мысль (к 70-летию со дня смерти русского философа)», которую проводит ВПШ им. И.А. Ильина сегодня выступил итальянский журналист и антрополог Бертолази Элизео. Его тема «Иван Ильин – философ «вдохновляющий» Путина. В Италии – очередной фактор путинофобии»
Тема говорящая, кричащая. Так удивительно слышать сегодня честные, здравые и умные голоса изнутри современного ментально кастрированного Запада, в сознание которого вбита мертвая схема: фашист Ильин повлиял на Путина, который совершил фашистский поворот, напав на Украину. Поэтому – отмена русской имперской агрессорской культуры.
Итальянский журналист, возмущенный таким состоянием тупости и жесточайшей цензуры, хорошо показал, как эта схема работает на всех уровнях сознания – и на обыденном, и на «интеллектуальном», процитировав некоторые идеологически заказные книги современных итальянских политологов.
Таких как Бертолази Элизео сейчас, разумеется, меньшинство. Но он исполнен веры, что в союзе с Россией и с помощью таких философов как И. Ильин можно будет преодолеть этот закат запада. Он обещал, что сможет устроить конференцию по Ильину в Италии.
Тема говорящая, кричащая. Так удивительно слышать сегодня честные, здравые и умные голоса изнутри современного ментально кастрированного Запада, в сознание которого вбита мертвая схема: фашист Ильин повлиял на Путина, который совершил фашистский поворот, напав на Украину. Поэтому – отмена русской имперской агрессорской культуры.
Итальянский журналист, возмущенный таким состоянием тупости и жесточайшей цензуры, хорошо показал, как эта схема работает на всех уровнях сознания – и на обыденном, и на «интеллектуальном», процитировав некоторые идеологически заказные книги современных итальянских политологов.
Таких как Бертолази Элизео сейчас, разумеется, меньшинство. Но он исполнен веры, что в союзе с Россией и с помощью таких философов как И. Ильин можно будет преодолеть этот закат запада. Он обещал, что сможет устроить конференцию по Ильину в Италии.
Радищевское наследие
Первые слова из «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Радищева
«Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвленна стала». Это слова, по поводу которых Н. Бердяев сказал, что из них родилась
русская интеллигенция, и точнее, недовольство русской интеллигенции всем русским, всем, что она видит в России: это власть, государство, народ, религия, культура, быт и многое другое. И противопоставление всему русскому всего западного.
Очевидно, что не Радищев был основоположник этот недовольства русских всем русским, он уже «словил» это настроение, царившее в воздухе. Но он придал ему форму, легализовал его, став законодателем этого недовольства интеллигенции, которое коснулось отчасти и Чаадаева. Это обличительство сводится в конечном счете к обличению власти: начинают от культуры заканчивают государством.
Весь этот мелочный критицизм, занудство, ослепление чужим, нелюбовь и неумение ценить свое, презрение к родному, вся эта радищевская «уязвленность» не имеет ничего общего с русском правдолюбием, стремлением к справедливости. Эта мелочность духа со временем выродится в отраву русофобии.
Примечательно реакция Пушкина, который сказал, что «сетования» Радищева на несчастное состояние народа «преувеличены и пошлы», а Чаадаеву дал знаменитую отповедь, написав, что «Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
Мудрость Пушкина на все времена. А радищевское наследие нелюбви к России нужно преодолевать. И как показывает время, преодолевать всегда.
Первые слова из «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Радищева
«Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвленна стала». Это слова, по поводу которых Н. Бердяев сказал, что из них родилась
русская интеллигенция, и точнее, недовольство русской интеллигенции всем русским, всем, что она видит в России: это власть, государство, народ, религия, культура, быт и многое другое. И противопоставление всему русскому всего западного.
Очевидно, что не Радищев был основоположник этот недовольства русских всем русским, он уже «словил» это настроение, царившее в воздухе. Но он придал ему форму, легализовал его, став законодателем этого недовольства интеллигенции, которое коснулось отчасти и Чаадаева. Это обличительство сводится в конечном счете к обличению власти: начинают от культуры заканчивают государством.
Весь этот мелочный критицизм, занудство, ослепление чужим, нелюбовь и неумение ценить свое, презрение к родному, вся эта радищевская «уязвленность» не имеет ничего общего с русском правдолюбием, стремлением к справедливости. Эта мелочность духа со временем выродится в отраву русофобии.
Примечательно реакция Пушкина, который сказал, что «сетования» Радищева на несчастное состояние народа «преувеличены и пошлы», а Чаадаеву дал знаменитую отповедь, написав, что «Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
Мудрость Пушкина на все времена. А радищевское наследие нелюбви к России нужно преодолевать. И как показывает время, преодолевать всегда.
Выдающийся советский театральный режиссер Александр Таиров в записных книжках 1945 года писал:
«Театр при своем зарождении был психическим и духовным самовыявлением и духовной пищей человека. Капитализм превратил его в забаву. Задача актеров советской эпохи не только вернуть театру его первородство, его изначальную сущность, но и поднять его на еще более высокую ступень не только выразителя, но и преобразователя человеческой психики. Задача – уничтожение остатков капитализма в человеческой психике. Борьба за моральное, политическое уничтожение фашизма и за новый гуманизм».
Глубочайшее понимание всего в этих словах. Здесь выстроена абсолютно точная иерархия ценностей, присущая русскому и его восприемнику советскому театру. Это нравственные ценности – «духовная пища человека», которые всегда разрушает капитализм. Капитализм – не экономика, это ценностная ориентация, направленная на «забаву», то есть на отказ от нравственной миссии театра, искусства, культуры, на отказ от нравственной сущности человека.
Постсоветская капиталистическая ориентация всей культуры и жизни на «забаву» в действительности означала разрушение традиционных нравственных ценностей русского народа. И сейчас вновь все задачи, которые в свое время поставил Таиров – «уничтожение остатков капитализма в человеческой психике» и «моральное, политическое уничтожение фашизма».
Все повторяется: и фашизм, и капитализм, и деградация искусства, и вечная задача русских – возвращать человеку его духовное первородство, его изначальную сущность.
«Театр при своем зарождении был психическим и духовным самовыявлением и духовной пищей человека. Капитализм превратил его в забаву. Задача актеров советской эпохи не только вернуть театру его первородство, его изначальную сущность, но и поднять его на еще более высокую ступень не только выразителя, но и преобразователя человеческой психики. Задача – уничтожение остатков капитализма в человеческой психике. Борьба за моральное, политическое уничтожение фашизма и за новый гуманизм».
Глубочайшее понимание всего в этих словах. Здесь выстроена абсолютно точная иерархия ценностей, присущая русскому и его восприемнику советскому театру. Это нравственные ценности – «духовная пища человека», которые всегда разрушает капитализм. Капитализм – не экономика, это ценностная ориентация, направленная на «забаву», то есть на отказ от нравственной миссии театра, искусства, культуры, на отказ от нравственной сущности человека.
Постсоветская капиталистическая ориентация всей культуры и жизни на «забаву» в действительности означала разрушение традиционных нравственных ценностей русского народа. И сейчас вновь все задачи, которые в свое время поставил Таиров – «уничтожение остатков капитализма в человеческой психике» и «моральное, политическое уничтожение фашизма».
Все повторяется: и фашизм, и капитализм, и деградация искусства, и вечная задача русских – возвращать человеку его духовное первородство, его изначальную сущность.
Когда сегодня нашего брата славянофила-русофила обвиняют в излишнем критицизме по отношению к Западу, то забывают, что сами наиболее продвинутые западные авторы уже давно страдают от того, что вынуждены жить в этой культуре мелководья. Им самим тошно и противно от того умопомрачительного уровня деградации, в которую погрузились современные «цивилизованные» страны. И они предпринимают и предпринимали, по крайней мере, интеллектуальные усилия как-то ее преодолеть.
Бедный Ницше, столкнувшийся с академическим кретинизмом своих коллег-филологов, сделавшийся жертвой этого кретинизма, ставшего типологической характеристикой академизма как такового, вынужден был хлопнуть дверью в доме ученых, обрекая себя на одиночество. Но заложив, однако, традицию разоблачения «моральных рабов» и «интеллектуальных ничтожеств», впоследствии захвативших культуру. В том числе и политическую, захваченную в Германии нацистами. Ницше как пророк предсказал, какое страшное духовное падение ожидает всех европейцев и особенно его соотечественников-немцев, родства с которыми он жутко стыдился.
Последователей Ницше, всех западных критиков-разоблачителей ничтожества западной культуры XX-XXI вв. не перечесть. По сути дела, это все выдающиеся западные деятели культуры, среди которых нет апологетов Запада. Все сплошные его критики. Это нужно осознать, что именно среди по-настоящему выдающихся представителей западной культуры нет ее апологетов.
Апологетов «западных ценностей» множество как раз среди этого мелководья – разных гендерных и-квир «теоретиков», трансгуманистов, «темных» экологов, имморталистов-дигитальщиков, небинарщиков, «защитников» животных и меньшинств, "нейрофилософов" и проч.
Все это и есть вырождение культуры, вырождение человека, и наша забота в том, чтобы это чаша нас минула. Отсюда наш критицизм.
Бедный Ницше, столкнувшийся с академическим кретинизмом своих коллег-филологов, сделавшийся жертвой этого кретинизма, ставшего типологической характеристикой академизма как такового, вынужден был хлопнуть дверью в доме ученых, обрекая себя на одиночество. Но заложив, однако, традицию разоблачения «моральных рабов» и «интеллектуальных ничтожеств», впоследствии захвативших культуру. В том числе и политическую, захваченную в Германии нацистами. Ницше как пророк предсказал, какое страшное духовное падение ожидает всех европейцев и особенно его соотечественников-немцев, родства с которыми он жутко стыдился.
Последователей Ницше, всех западных критиков-разоблачителей ничтожества западной культуры XX-XXI вв. не перечесть. По сути дела, это все выдающиеся западные деятели культуры, среди которых нет апологетов Запада. Все сплошные его критики. Это нужно осознать, что именно среди по-настоящему выдающихся представителей западной культуры нет ее апологетов.
Апологетов «западных ценностей» множество как раз среди этого мелководья – разных гендерных и-квир «теоретиков», трансгуманистов, «темных» экологов, имморталистов-дигитальщиков, небинарщиков, «защитников» животных и меньшинств, "нейрофилософов" и проч.
Все это и есть вырождение культуры, вырождение человека, и наша забота в том, чтобы это чаша нас минула. Отсюда наш критицизм.
Вышла такая книга, путеводитель по загробным мирам в разных культурах. Автор популярный в Америке интеллектуал.
Характерный продукт эвтаназийной культуры. Традиция топографии загробного мира очень давняя. Но здесь полная десакрализация смерти.
Это ирония, но возникшая не на пустом месте. Автор пишет: «Мы живем в эпоху беспрецедентного религиозного скептицизма, но тема загробных миров актуальна как никогда». Это диагноз современного общества: Бог и вечная жизнь разошлись.
Поэтому путеводитель по загробным мирам легко обходится без всякого Бога как будто речь идет об обычном путешествии.
Автор дает такие инструкции: «В этой книге мы пробежимся по сотне мест, куда можно отправиться после смерти. Они приводятся в алфавитном порядке. Читайте об известных местах, о которых хотите знать больше, или добавляйте самые интересные в ваш список посмертных желаний.
Почему бы сейчас не начать составлять список для путешествия по загробным мирам?»
Все это очень по-американски: устранение Бога, смерти, человека
Характерный продукт эвтаназийной культуры. Традиция топографии загробного мира очень давняя. Но здесь полная десакрализация смерти.
Это ирония, но возникшая не на пустом месте. Автор пишет: «Мы живем в эпоху беспрецедентного религиозного скептицизма, но тема загробных миров актуальна как никогда». Это диагноз современного общества: Бог и вечная жизнь разошлись.
Поэтому путеводитель по загробным мирам легко обходится без всякого Бога как будто речь идет об обычном путешествии.
Автор дает такие инструкции: «В этой книге мы пробежимся по сотне мест, куда можно отправиться после смерти. Они приводятся в алфавитном порядке. Читайте об известных местах, о которых хотите знать больше, или добавляйте самые интересные в ваш список посмертных желаний.
Почему бы сейчас не начать составлять список для путешествия по загробным мирам?»
Все это очень по-американски: устранение Бога, смерти, человека
Многих сейчас раздражает, и вполне оправданно, повышенное внимание к Америке в России. Не только к выборам, а вообще. И здесь явная асимметрия: русские люди вовлечены гораздо больше в американскую жизнь и культуру, вообще в ее судьбу, чем американцы в русскую, о которой они едва ли что знают. А если и знают, то исключительно через призму вражды и пропаганды.
Крайне незначительное знание не только о России, но и о себе, да вообще о мире характерная черта американцев. Если ты не специалист (советолог, славист, русолог), а среднестатистический американец, то ты едва ли, что слышал о русской культуре, о ее выдающихся представителях.
У нас не так, мы все знаем об Америке, не будучи специалистами, американистами. Средний уровень знаний гораздо выше, и выше уровень вовлеченности в судьбу Америки. Мы их можем бесконечно проклинать, но почему-то они нам не безразличны. Объяснять это колониальной зависимостью от американской культуры, как иногда бывает, неправильно. Так было всегда, и в Советском Союзе, и до него. Асимметрия была всегда.
Отчасти это объяснимо через мысль Достоевского о всечеловечности русских, которую он почерпнул из личности и творчества Пушкина. Мы можем уподобляться другим, проникая в их глубинную национальную психологию. Мы их понимаем, они нас нет. Русская душа не метафора патриота, это этнокультурная данность. Она также загадочна и непостижима, как загадочна и непостижима вся русская жизнь, как непонятно для всего мира русское бескорыстие, правда, доброта, сердечность. Они нас не хотят знать, потому что не хотят принимать жизни, основанную на подлинно нравственных ценностях, а не «правилах», исходящих из корыстных эгоистических интересов.
А это значит, что между нами никогда не будет мира, мы как бы самой логикой исторической судьбы обречены на извечное противостояние. И «мир» с ними – это поражении для нас. Поэтому девиз русских: борьба до победного конца. И до конца истории, но не того конца, о котором грезил глобалистский мир несколько десятилетий назад, а до истинного конца, который никак не наступает, но всегда не за горами.
Крайне незначительное знание не только о России, но и о себе, да вообще о мире характерная черта американцев. Если ты не специалист (советолог, славист, русолог), а среднестатистический американец, то ты едва ли, что слышал о русской культуре, о ее выдающихся представителях.
У нас не так, мы все знаем об Америке, не будучи специалистами, американистами. Средний уровень знаний гораздо выше, и выше уровень вовлеченности в судьбу Америки. Мы их можем бесконечно проклинать, но почему-то они нам не безразличны. Объяснять это колониальной зависимостью от американской культуры, как иногда бывает, неправильно. Так было всегда, и в Советском Союзе, и до него. Асимметрия была всегда.
Отчасти это объяснимо через мысль Достоевского о всечеловечности русских, которую он почерпнул из личности и творчества Пушкина. Мы можем уподобляться другим, проникая в их глубинную национальную психологию. Мы их понимаем, они нас нет. Русская душа не метафора патриота, это этнокультурная данность. Она также загадочна и непостижима, как загадочна и непостижима вся русская жизнь, как непонятно для всего мира русское бескорыстие, правда, доброта, сердечность. Они нас не хотят знать, потому что не хотят принимать жизни, основанную на подлинно нравственных ценностях, а не «правилах», исходящих из корыстных эгоистических интересов.
А это значит, что между нами никогда не будет мира, мы как бы самой логикой исторической судьбы обречены на извечное противостояние. И «мир» с ними – это поражении для нас. Поэтому девиз русских: борьба до победного конца. И до конца истории, но не того конца, о котором грезил глобалистский мир несколько десятилетий назад, а до истинного конца, который никак не наступает, но всегда не за горами.
Чей утопизм хуже? Советский коммунистический или американский трансгуманистический?
Советский, коммунистический идеал в строгом смысле – не утопия, а система нравственных ценностей, направленная на выявление «человеческого в человеке». Вообще нравственность как таковая есть у-топия в смысле того, чего нет, но должно быть. Должное, но не сущее, без этого нет человека. Советский идеал – это «новый человек», в стремление к которому происходит нравственное совершенствование. Об этом писали все советские этики. Этому также учит православие.
Трансгуманистический утопизм – это идеал тоже нового, но не нравственного совершенного, а постчеловека, то есть нечеловека. Это вырождение истребление человека, переделка человека в нечеловека, предполагающая истребление нравственного начала. Полная противоположность советскому.
И как только советский идеал нравственного совершенствования отошел, затмился мелкими материальными ценностями, соблазнился ими, то в 90-х произошло обрушение страны.
В Америке наоборот, трансгуманистический, трансгендерный идеал обрушивает страну. И теперь интересно, если он отойдет, отойдет полностью, на уровне жесточайшего уголовного наказания за трансгендер, что произойдет с Америкой?
Но нам все равно, что будет с Америкой. Главное, что у нас этого не было и не будет, потому что у нас иной нравственный идеал – вера в человека, в его светлые начала, в возможность его нравственного преображения. Мы человека не изменять хотим, уродуя его пол и тело, но прощать, оправдывать и спасать. В этом отличия.
Советский, коммунистический идеал в строгом смысле – не утопия, а система нравственных ценностей, направленная на выявление «человеческого в человеке». Вообще нравственность как таковая есть у-топия в смысле того, чего нет, но должно быть. Должное, но не сущее, без этого нет человека. Советский идеал – это «новый человек», в стремление к которому происходит нравственное совершенствование. Об этом писали все советские этики. Этому также учит православие.
Трансгуманистический утопизм – это идеал тоже нового, но не нравственного совершенного, а постчеловека, то есть нечеловека. Это вырождение истребление человека, переделка человека в нечеловека, предполагающая истребление нравственного начала. Полная противоположность советскому.
И как только советский идеал нравственного совершенствования отошел, затмился мелкими материальными ценностями, соблазнился ими, то в 90-х произошло обрушение страны.
В Америке наоборот, трансгуманистический, трансгендерный идеал обрушивает страну. И теперь интересно, если он отойдет, отойдет полностью, на уровне жесточайшего уголовного наказания за трансгендер, что произойдет с Америкой?
Но нам все равно, что будет с Америкой. Главное, что у нас этого не было и не будет, потому что у нас иной нравственный идеал – вера в человека, в его светлые начала, в возможность его нравственного преображения. Мы человека не изменять хотим, уродуя его пол и тело, но прощать, оправдывать и спасать. В этом отличия.
С философией сейчас очень парадоксальная ситуация сложилась. С одной стороны, надо всячески культивировать философию, поскольку это самый верный путь ко всему самому: национальному самосознанию, нравственному совершенствованию, метафизическому видению, эстетическому чувствованию, гражданкой позиции, духовному развитию, подлинно критическому мышлению, умению видеть ложь и суррогаты во всем и проч.
С другой стороны, то, что называют сегодня «философией», и тех, кого в основном называют «философами» достойны не просто критики и порицания, но лишение этого права называться философами и ее представлять. Поскольку именно они и дискредитировали философию, навязав ей имидж какой-то оппозиционности, антигосударственности, антинациональности, на самом деле деструктивности. Или излишнего интеллектуализма, эрудированности, не имеющих отношения к философии.
Спасение философию в спасении от «философов», то есть от псевдо-философов. Философов в принципе должно быть мало, если их много – это симптом вырождения и упадка. Мало, но они должны быть. И вопрос древнерусского книжника актуален вновь: «Кто есть истинный философ?»
С другой стороны, то, что называют сегодня «философией», и тех, кого в основном называют «философами» достойны не просто критики и порицания, но лишение этого права называться философами и ее представлять. Поскольку именно они и дискредитировали философию, навязав ей имидж какой-то оппозиционности, антигосударственности, антинациональности, на самом деле деструктивности. Или излишнего интеллектуализма, эрудированности, не имеющих отношения к философии.
Спасение философию в спасении от «философов», то есть от псевдо-философов. Философов в принципе должно быть мало, если их много – это симптом вырождения и упадка. Мало, но они должны быть. И вопрос древнерусского книжника актуален вновь: «Кто есть истинный философ?»
Завтра великий праздник – Всемирный день философии. Неоднозначное событие и не потому, что ЮНЕСКО его организовала и там западная повестка понимание философии. А потому, что не понятно, что такое философия вообще, и философия в обществе. На нее как будто обращают внимание, знают, что есть философия, чтут ее, даже в календаре отметили дату. Но дальше этого не идет. Очередная куча всяких конференции и круглых столов. Это преимущественно на Западе.
В российских вузах, там, где есть философские факультеты, это вообще какая-то почти увеселительная тусовка, наподобие дня влюбленных или Хэллоуина. Лишний повод для студентов собраться неформально. Деканы, могильщики философии и их пособники преподаватели глуповато и стыдливо улыбаются, понимая абсурд этого фарса, но принимают участие. В результате 99 процентов выпускников устраиваются не по специальности. Политтехнологи, различные психологи, консультанты, бизнесмены и проч., многие имеют диплом философа.
А куда может устроиться человек с дипломом философа? Если продолжать более-менее философскую линию, то это вузовская карьера: защита, одна-вторая, преподавание, научное руководство, исследования. И все. Социальной ниши для философа нет. К тому же, в постсоветскую эпоху философские факультеты как правило рассадники западных ценностей. И правильнее этот день было бы назвать днем изгнания философии, ее подменой чем-то иным, совершенно нефилософским.
В обществе действительно нет места философу, даже на уровне профессиональных ниш, таких как психолог, юрист, социолог, даже священник. Например, вполне возможен полицейский психолог, т.е. психолог, работающий в полиции, но немыслим полицейский философ. И в школе, и в тюрьме, и на любом предприятии философу нет места.
Но то, что в обществе нет места философу в действительности правильно. Ведь от философии всегда ждут чего-то большего, чем знания, эрудиции, логики, компетентности и проч. Это что-то невыразимое. И несмотря на десакрализацию и в целом профанацию философии, ее научную секуляризацию от нее осталась какая-то священная искра, которая все же заставляет с благоговением, чаще конечно с иронией, относиться к философии и философам.
От философии на самом деле ждут жертвенного подвига искания истины, духовных озарений и откровений, высших метафизических прозрений, которые смогут осветить тьму наличной жизни и вдохновить людей. Нетленного сияния правды ждут от философии. Но этому не учат в вузах на философских факультетах. Этому нигде не учат. Но это не значит, что этого нет. Просто теперь это не называется философией. Да и сами современные философы никогда не согласятся с такой для них миссией. Но подвижники, мудрецы, правдоискатели, то есть истинные философы, держатели истины, никуда не делись.
И этот день нужен для того, чтобы увидеть парадокс: философов уже как бы и нет, но день философии есть. А все потому, что дух философии дышит, где хочет.
В российских вузах, там, где есть философские факультеты, это вообще какая-то почти увеселительная тусовка, наподобие дня влюбленных или Хэллоуина. Лишний повод для студентов собраться неформально. Деканы, могильщики философии и их пособники преподаватели глуповато и стыдливо улыбаются, понимая абсурд этого фарса, но принимают участие. В результате 99 процентов выпускников устраиваются не по специальности. Политтехнологи, различные психологи, консультанты, бизнесмены и проч., многие имеют диплом философа.
А куда может устроиться человек с дипломом философа? Если продолжать более-менее философскую линию, то это вузовская карьера: защита, одна-вторая, преподавание, научное руководство, исследования. И все. Социальной ниши для философа нет. К тому же, в постсоветскую эпоху философские факультеты как правило рассадники западных ценностей. И правильнее этот день было бы назвать днем изгнания философии, ее подменой чем-то иным, совершенно нефилософским.
В обществе действительно нет места философу, даже на уровне профессиональных ниш, таких как психолог, юрист, социолог, даже священник. Например, вполне возможен полицейский психолог, т.е. психолог, работающий в полиции, но немыслим полицейский философ. И в школе, и в тюрьме, и на любом предприятии философу нет места.
Но то, что в обществе нет места философу в действительности правильно. Ведь от философии всегда ждут чего-то большего, чем знания, эрудиции, логики, компетентности и проч. Это что-то невыразимое. И несмотря на десакрализацию и в целом профанацию философии, ее научную секуляризацию от нее осталась какая-то священная искра, которая все же заставляет с благоговением, чаще конечно с иронией, относиться к философии и философам.
От философии на самом деле ждут жертвенного подвига искания истины, духовных озарений и откровений, высших метафизических прозрений, которые смогут осветить тьму наличной жизни и вдохновить людей. Нетленного сияния правды ждут от философии. Но этому не учат в вузах на философских факультетах. Этому нигде не учат. Но это не значит, что этого нет. Просто теперь это не называется философией. Да и сами современные философы никогда не согласятся с такой для них миссией. Но подвижники, мудрецы, правдоискатели, то есть истинные философы, держатели истины, никуда не делись.
И этот день нужен для того, чтобы увидеть парадокс: философов уже как бы и нет, но день философии есть. А все потому, что дух философии дышит, где хочет.
В книге А.А. Керсновского «Философия войны», которая сегодня должна быть настольной книгой не только для теоретиков и практиков войны, но и для доброй половины всех мыслящих граждан России, есть такие слова:
«Интеллектуальная чернь» XX в. – так называемые пацифисты, – а также руководящая (и в то же время руководимая) этой чернью ярмарочная дипломатия видят в роспуске армий средство избавиться от войн. По их мнению, наличность вооруженной силы является причиной зла: кровожадные генералы, чающие отличий, – «пушечные короли», ждущие барышей, – вовлекают страну в военную авантюру попустительством «вырождающихся династий» и «секретной» (при том еще титулованной) дипломатии. Таков убогий трафарет «демократическо-пацифистского» мышления».
Теоретик военного дела очень точно уловил пустою сущность пацифизма,
насколько это одномерное мышление несовместимо с той глубиной трагического постижения бытия, которая была задана Ф.М. Достоевским, В.С. Соловьевым и которую Н.Ф. Федоров предельно емко и точно выразил в своем главном произведении: «Почему мiр не мир? Почему для одних мир – только вне мiра, а для других нет мира ни в мiре, ни вне мiра?».
Такая постановка вопроса исключает благодушные и безрезультатные пожелания «мира во всем мире», в действительности ничего не решающие, но лишь усугубляющие трагическую участь человека, а направляет его нравственную волю, его дух и разум, его совесть к постановке этих последних вопросов о мире и жизни, в которых есть не только война, в которой очень много различных видов зла, в которых, в конце концов, есть смерть.
Это «демократическо-пацифистское» мышление» («интеллектуальная чернь») в блистательных и очень современных формулировках Керсновского проявляется ведь не только по отношению к войне, но и в большей степени к миру. Именно оно в постсоветский период захватило значительную часть населения, которое поддалось иллюзиям «счастливой» по чужим стандартам жизни. И вот теперь трудный, драматичный, но неизбежный путь возвращения к себе.
«Интеллектуальная чернь» XX в. – так называемые пацифисты, – а также руководящая (и в то же время руководимая) этой чернью ярмарочная дипломатия видят в роспуске армий средство избавиться от войн. По их мнению, наличность вооруженной силы является причиной зла: кровожадные генералы, чающие отличий, – «пушечные короли», ждущие барышей, – вовлекают страну в военную авантюру попустительством «вырождающихся династий» и «секретной» (при том еще титулованной) дипломатии. Таков убогий трафарет «демократическо-пацифистского» мышления».
Теоретик военного дела очень точно уловил пустою сущность пацифизма,
насколько это одномерное мышление несовместимо с той глубиной трагического постижения бытия, которая была задана Ф.М. Достоевским, В.С. Соловьевым и которую Н.Ф. Федоров предельно емко и точно выразил в своем главном произведении: «Почему мiр не мир? Почему для одних мир – только вне мiра, а для других нет мира ни в мiре, ни вне мiра?».
Такая постановка вопроса исключает благодушные и безрезультатные пожелания «мира во всем мире», в действительности ничего не решающие, но лишь усугубляющие трагическую участь человека, а направляет его нравственную волю, его дух и разум, его совесть к постановке этих последних вопросов о мире и жизни, в которых есть не только война, в которой очень много различных видов зла, в которых, в конце концов, есть смерть.
Это «демократическо-пацифистское» мышление» («интеллектуальная чернь») в блистательных и очень современных формулировках Керсновского проявляется ведь не только по отношению к войне, но и в большей степени к миру. Именно оно в постсоветский период захватило значительную часть населения, которое поддалось иллюзиям «счастливой» по чужим стандартам жизни. И вот теперь трудный, драматичный, но неизбежный путь возвращения к себе.
Forwarded from Коробов-Латынцев | Автор жив
Просто не знаю, чем бы я занимался в этой жизни, если бы не философия.
Всё остальное: наука, война, писательство, преподавательство и проч. - только лишь упражнения в философии.
По сути, ценность философии для философа именно в этом - она дает возможность дышать и делать, когда твоя жизнь, казалось бы, поражена какой-то жуткой духовной проказой.
Философия должна спасти философа, иначе он не прилипнет к ней, иначе она будет иметь факультативный статус.
Не бежать в философию от чего бы то ни было, но спастись ею, освободиться благодаря ей, мыслить и жить с ней. Потом уже - говорить, проповедовать или преподавать, писать статьи или книги, защищать диссеры и проч.
Всех причастных - с днем философии.
Всё остальное: наука, война, писательство, преподавательство и проч. - только лишь упражнения в философии.
По сути, ценность философии для философа именно в этом - она дает возможность дышать и делать, когда твоя жизнь, казалось бы, поражена какой-то жуткой духовной проказой.
Философия должна спасти философа, иначе он не прилипнет к ней, иначе она будет иметь факультативный статус.
Не бежать в философию от чего бы то ни было, но спастись ею, освободиться благодаря ей, мыслить и жить с ней. Потом уже - говорить, проповедовать или преподавать, писать статьи или книги, защищать диссеры и проч.
Всех причастных - с днем философии.
Чем крупнее ученый, тем крупнее его заблуждение. Ибо наука есть метафизическое заблуждение
Утопия темного будущего
Как только в политплоскости появляются заявления или действия, связанные с ядерной угрозой, сразу медийная апокалиптика взлетает в небеса. Ажиотаж невероятный. Большинство, конечно, боится последствий ядерной войны, создавая себе картину абсолютного конца наподобие той, которая так впечатляюще изображена Триером в «Меланхолии». Но в массовом сознании работают гораздо более примитивные схемы из бесчисленных фильмов-катастроф. Именно по ним и рисуется как правило темное будущее.
Но такой конец, рожденный в воображении талантливого режиссера, отразивший коллективную фобию, был бы действительно абсолютным концом, библейским апокалипсисом. И здесь фобия уже становится утопией: для одних страшной, а для кого-то то и весьма привлекательной. Все равно умирать, а умереть всем сразу и не страшно, и не обидно. Да и вообще справедливый исход для прогнившего человечества.
Но эти мечтатели-фобики или мечтатели-мизантропы почему-то думают, что именно им, на их поколение, на этот исторический период выпадет такая завидная участь – конец света. Никому не выпало, а им вдруг выпадет такой небесный подарок. Здесь нет понимания, что ядерная кнопка не в руках глав государств, а в руках Господа и называется она совсем по-другому.
Чтобы не рисовать себе излишние фантастические картины нужно не забывать святых евангелистов, в том числе говоривших: «О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» и «Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий».
Это значит, что все конечно умрут, и конец света обязательно будет. Можно не сомневаться. Но только не для всех разом, одновременно, а для каждого по очереди в своей день и час придет его личный конец света. Личную смерть как личную ответственность за свою жизнь, увы, не удастся перепоручить коллективу. И поэтому придется жить дальше, а это значит, что нужно так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Из песни слов не выкинешь.
Как только в политплоскости появляются заявления или действия, связанные с ядерной угрозой, сразу медийная апокалиптика взлетает в небеса. Ажиотаж невероятный. Большинство, конечно, боится последствий ядерной войны, создавая себе картину абсолютного конца наподобие той, которая так впечатляюще изображена Триером в «Меланхолии». Но в массовом сознании работают гораздо более примитивные схемы из бесчисленных фильмов-катастроф. Именно по ним и рисуется как правило темное будущее.
Но такой конец, рожденный в воображении талантливого режиссера, отразивший коллективную фобию, был бы действительно абсолютным концом, библейским апокалипсисом. И здесь фобия уже становится утопией: для одних страшной, а для кого-то то и весьма привлекательной. Все равно умирать, а умереть всем сразу и не страшно, и не обидно. Да и вообще справедливый исход для прогнившего человечества.
Но эти мечтатели-фобики или мечтатели-мизантропы почему-то думают, что именно им, на их поколение, на этот исторический период выпадет такая завидная участь – конец света. Никому не выпало, а им вдруг выпадет такой небесный подарок. Здесь нет понимания, что ядерная кнопка не в руках глав государств, а в руках Господа и называется она совсем по-другому.
Чтобы не рисовать себе излишние фантастические картины нужно не забывать святых евангелистов, в том числе говоривших: «О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» и «Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий».
Это значит, что все конечно умрут, и конец света обязательно будет. Можно не сомневаться. Но только не для всех разом, одновременно, а для каждого по очереди в своей день и час придет его личный конец света. Личную смерть как личную ответственность за свою жизнь, увы, не удастся перепоручить коллективу. И поэтому придется жить дальше, а это значит, что нужно так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Из песни слов не выкинешь.
Важнейшее, особенно для русской философии понятие смысл жизни в военный период получает новое содержание. Вопрос приобретает такое звучание: не смысл жизни, а смысл мирной жизни. На войне воюют за новый смысл, поскольку старый кончился, не мог не кончится, растратился в мелкой суетливо-греховной жизни.
Этот этико-философский смысл, добываемый на войне, очень хорошо понимали Достоевский, К. Леонтьев, Бердяев, И. Ильин, Карсавин, да практически все крупные имена русской философии. Это и есть метафизика войны, без которого смысл войны никогда не будет понятен. Он, конечно, не отменяет всех остальных причин войны, но без этого, война все равно дичь и безумие. Только вот эту дичь и безумие почему-то никто никогда не мог ни предотвратить, ни остановить по своей (доброй, гуманной, человеческой) воле.
Трагический парадокс в том, что войны никто не хочет, но и жить по-прежнему в мирной жизни уже нельзя. Она настолько мельчает, опошливается, настолько бессмысленность проедают внутреннюю суть человека, становясь духовной опухолью (депрессия, приобретшая невероятно массовый характер), что никакие внешние формы – наука, политика, искусство, даже религия, никакие радости и увеселения, никакие социальные проекты, ничего не спасает. Это страшно, поскольку приходит время экклезиастова проклятия, приходит время войны.
А потом это время уходит, война прекращается, когда жертвенно добывается новый смысл для дальнейшего достойного мирного периода. С отдельным человеком такое происходит, когда он попадает в смертельную ситуацию (болезнь, катастрофа), выживает, но потом живет совершенно иначе.
Так и с народом. Мирная жизнь будет тем дольше, чем дольше будет исполняться принцип послевоенной жизни, открытый, прошедшим через войну Платоновым – «жить всерьез и без всякой игры». И поэтому подлинная борьба за мир, это не борьба против войны, а борьба за смысл. Будет смысл, остальное приложится.
Этот этико-философский смысл, добываемый на войне, очень хорошо понимали Достоевский, К. Леонтьев, Бердяев, И. Ильин, Карсавин, да практически все крупные имена русской философии. Это и есть метафизика войны, без которого смысл войны никогда не будет понятен. Он, конечно, не отменяет всех остальных причин войны, но без этого, война все равно дичь и безумие. Только вот эту дичь и безумие почему-то никто никогда не мог ни предотвратить, ни остановить по своей (доброй, гуманной, человеческой) воле.
Трагический парадокс в том, что войны никто не хочет, но и жить по-прежнему в мирной жизни уже нельзя. Она настолько мельчает, опошливается, настолько бессмысленность проедают внутреннюю суть человека, становясь духовной опухолью (депрессия, приобретшая невероятно массовый характер), что никакие внешние формы – наука, политика, искусство, даже религия, никакие радости и увеселения, никакие социальные проекты, ничего не спасает. Это страшно, поскольку приходит время экклезиастова проклятия, приходит время войны.
А потом это время уходит, война прекращается, когда жертвенно добывается новый смысл для дальнейшего достойного мирного периода. С отдельным человеком такое происходит, когда он попадает в смертельную ситуацию (болезнь, катастрофа), выживает, но потом живет совершенно иначе.
Так и с народом. Мирная жизнь будет тем дольше, чем дольше будет исполняться принцип послевоенной жизни, открытый, прошедшим через войну Платоновым – «жить всерьез и без всякой игры». И поэтому подлинная борьба за мир, это не борьба против войны, а борьба за смысл. Будет смысл, остальное приложится.
Классический пример постсоветского колониализма в гуманитарных науках, в данном случае в философии, в этом учебнике для вузов «Современная мировая философия» (2013).
Ставится задача представить всю мировую философию XX века: и Запада и Востока, и Севера и Юга как общемирового философского процесса в «целом», состоящего из равноправных традиций.
Что в действительности. Два главных раздела: «Основные направления современной философии» и «Национальные философии». И кто представляет основные направления? Естественно, американская и европейская (аналитическая, феноменология, структурализм и проч.). Остальные национальные, среди которых русская, китайская, африканская и т.д. Приложение к основной философии.
И так абсолютно во всех учебниках: основное западное и какие-то вторичные национальные. И так в политике, экономике, культуре, жизни, во всем. Именно от этого мы сейчас и отказываемся.
Ставится задача представить всю мировую философию XX века: и Запада и Востока, и Севера и Юга как общемирового философского процесса в «целом», состоящего из равноправных традиций.
Что в действительности. Два главных раздела: «Основные направления современной философии» и «Национальные философии». И кто представляет основные направления? Естественно, американская и европейская (аналитическая, феноменология, структурализм и проч.). Остальные национальные, среди которых русская, китайская, африканская и т.д. Приложение к основной философии.
И так абсолютно во всех учебниках: основное западное и какие-то вторичные национальные. И так в политике, экономике, культуре, жизни, во всем. Именно от этого мы сейчас и отказываемся.
Forwarded from Третий Большой Философский Собор
—
РОД «Русская Философия»
Третий
Большой
Философский
Собор
25 ноября по 1 декабря 2024 года
—
Соборное Время Соборные Люди!
Публикуем программу первого соборного дня на 25 ноября 2024 года:
Соборное Время Соборные Люди!
10:00 - 11:00
Варава Владимир Владимирович
Тема доклада: «Русская идея войны и мира в творчестве Андрея Платонова»
11:00 - 12:00
Осипенко Роман Сергеевич
Тема доклада: «Эсхатология и человеческий поэзис: апокалипсис как становление в философии Николая Фёдорова»
12:00 - 13:00
Видеманн Владимир Владимирович
Тема доклада: «Ипостаси русского космизма. История вопроса»
13:00 - 14:00
Цой Любовь Николаевна
Тема доклада: «Будущее как социологическая категория. Зиновьев А.А. о будущем»
14:00 - 15:00
Журба Тарас Борисович
Тема доклада: «Герменевтические основания русского космо-логоса»
15:00 - 16:00
Покатаева Оксана Григорьевна
Тема доклада: «Русская Правда на Современном этапе: Счастье в соединении со своей Душой (со Своим Высшим Я), осознание своей Божественной Сути. На информации из ченнелингов современности»
16:00 - 17:00
Розенберг Максим Александрович
Тема доклада: «Святая Русь в прошлом настоящем, будущем и Вечности»
17:00 - 18:00
Сюндюков Никита Кириллович
Тема доклада: «О двух парадоксах Данилевского»
18:00 - 19:00
Коровин Валерий Михайлович
Тема доклада: «Русский космос - русский порядок! О евразийском видении космоса»
19:00 - 20:00
Бахтияров Олег Георгиевич
Тема доклада: «Космос и трансформация русской философии»
20:00 - 21:00
Беликов Антон Витальевич
Тема доклада: «Cringejugend. Философия молодости»
21:00 - 22:00
Бевза Алексей Сергеевич
Тема доклада: «Чуждые таинствам, прочь! Философия искусства как Великое делание или Lux in Tenebris. Карта внутренних троп»
Ссылка на предстоящую трансляцию для зрителей: https://vk.com/video/my_communities?z=video-167922580_456239605%2Fpl_cat_my_communities
Купно Заедино, Уважаемые Участники!
Вместе Заодно!
РОД «Русская Философия»
Третий
Большой
Философский
Собор
25 ноября по 1 декабря 2024 года
—
Соборное Время Соборные Люди!
Публикуем программу первого соборного дня на 25 ноября 2024 года:
Соборное Время Соборные Люди!
10:00 - 11:00
Варава Владимир Владимирович
Тема доклада: «Русская идея войны и мира в творчестве Андрея Платонова»
11:00 - 12:00
Осипенко Роман Сергеевич
Тема доклада: «Эсхатология и человеческий поэзис: апокалипсис как становление в философии Николая Фёдорова»
12:00 - 13:00
Видеманн Владимир Владимирович
Тема доклада: «Ипостаси русского космизма. История вопроса»
13:00 - 14:00
Цой Любовь Николаевна
Тема доклада: «Будущее как социологическая категория. Зиновьев А.А. о будущем»
14:00 - 15:00
Журба Тарас Борисович
Тема доклада: «Герменевтические основания русского космо-логоса»
15:00 - 16:00
Покатаева Оксана Григорьевна
Тема доклада: «Русская Правда на Современном этапе: Счастье в соединении со своей Душой (со Своим Высшим Я), осознание своей Божественной Сути. На информации из ченнелингов современности»
16:00 - 17:00
Розенберг Максим Александрович
Тема доклада: «Святая Русь в прошлом настоящем, будущем и Вечности»
17:00 - 18:00
Сюндюков Никита Кириллович
Тема доклада: «О двух парадоксах Данилевского»
18:00 - 19:00
Коровин Валерий Михайлович
Тема доклада: «Русский космос - русский порядок! О евразийском видении космоса»
19:00 - 20:00
Бахтияров Олег Георгиевич
Тема доклада: «Космос и трансформация русской философии»
20:00 - 21:00
Беликов Антон Витальевич
Тема доклада: «Cringejugend. Философия молодости»
21:00 - 22:00
Бевза Алексей Сергеевич
Тема доклада: «Чуждые таинствам, прочь! Философия искусства как Великое делание или Lux in Tenebris. Карта внутренних троп»
Ссылка на предстоящую трансляцию для зрителей: https://vk.com/video/my_communities?z=video-167922580_456239605%2Fpl_cat_my_communities
Купно Заедино, Уважаемые Участники!
Вместе Заодно!
Названию известной книги Й. Хейзинга «Homo ludens» не посчастливилось стать мемом духовной деградации постсоветского периода. Изящная антропологическая теория, гораздо более интересная и глубокая, чем туповатая модель эволюционистов Homo sapiens, в руках «творческой» интеллигенции, которую в свое время Ницше называл «образованной чернью», буквально превратилась в принцип жизни.
Эта была культовая для этого прослойки книга в 90-е, наряду с трудами апологетов рынка, клеймивших советскую плановую экономику, таких как Ф. Хайек, и бесчисленных русофобских пасквилей в сторону русской культуры. Но прочитана она была не философско-антропологически, а либерально-идеологически. Человек играющий из одной из антропологических моделей превратился в человека потребляющего и наслаждающегося, не имеющего никаких высших ценностей и смыслов.
Антропология игрового начала стала оправданием и легитимизацией самого вульгарного образа жизни. Homo ludens был извращен до пошлейшей сентенции: вся жизнь – игра. И поэтому в ней не возможно ничего серьезного: в ней не возможна жертвенность, подвиг, честность, святость, в ней невозможен поиск истины и добродетельная жизнь. Все игра, все обман и лицемерие, только ирония, только глумление, только тупой и дикий смех. Поэтому хамство, наглость, вседозволенность «культурных элит» по отношению к русской жизни. И это соответствовало ничтожеству доморощенного «постмодернизма».
И с такой идеологией общество жило и во многом продолжает еще жить, дискредитируя не только антропологию (с ней-то ладно), но вообще человеческое достоинство. Что должно случиться, чтобы не игра и ирония – прекрасные и необходимые вещи, но игровое-ироничное отношении к жизни как ее фундаментальный принцип наконец-то ушло.
Эта была культовая для этого прослойки книга в 90-е, наряду с трудами апологетов рынка, клеймивших советскую плановую экономику, таких как Ф. Хайек, и бесчисленных русофобских пасквилей в сторону русской культуры. Но прочитана она была не философско-антропологически, а либерально-идеологически. Человек играющий из одной из антропологических моделей превратился в человека потребляющего и наслаждающегося, не имеющего никаких высших ценностей и смыслов.
Антропология игрового начала стала оправданием и легитимизацией самого вульгарного образа жизни. Homo ludens был извращен до пошлейшей сентенции: вся жизнь – игра. И поэтому в ней не возможно ничего серьезного: в ней не возможна жертвенность, подвиг, честность, святость, в ней невозможен поиск истины и добродетельная жизнь. Все игра, все обман и лицемерие, только ирония, только глумление, только тупой и дикий смех. Поэтому хамство, наглость, вседозволенность «культурных элит» по отношению к русской жизни. И это соответствовало ничтожеству доморощенного «постмодернизма».
И с такой идеологией общество жило и во многом продолжает еще жить, дискредитируя не только антропологию (с ней-то ладно), но вообще человеческое достоинство. Что должно случиться, чтобы не игра и ирония – прекрасные и необходимые вещи, но игровое-ироничное отношении к жизни как ее фундаментальный принцип наконец-то ушло.
Один пропагандист плохого западного кино, разумеется релокант и иноагент недавно заявил, что современные российские режиссеры не хотят снимать фильмы о героизации СВО из-за опасений, что вдруг завтра ситуация изменится и все вернется в состояние до 22-го. И вдруг она изменится так, что начнутся преследования тех, кто поддерживал СВО.
Этот релокант, конечно, выдал свое мелко-предательское желаемое за то действительное, за ту новую, формирующуюся на наших глазах действительность, в которой патриотизм и творчество, любовь к Родине и любовь к искусству не на противоположных сторонах. И он этого не замечает, не хочет, он этого боится, страстно заклиная-очерняя здоровые проявления культуры. Имя его даже не стоит называть, потому что он типичный представитель совершенно аналогично мыслящей группы, которая ничего, кроме поражения России никогда не желает.
Но и правда в его желаниях тоже есть. Она становится меньше и меньше по мере необратимости нового русского поворота к себе. Такая же ситуация, и в образовании, и в науке, и в иных областях культуры. Это объяснимо, поскольку переход в новую фазу русского бытия всегда сложен, мучителен, страшен, для некоторых невыносим. Поскольку это не просто переход в новую социально-историческую «формацию», это эсхатологический рывок к новым русским горизонтам.
Этот рывок неизбежен, неотвратим и очевиден. Именно это и заставляет недругов России постоянно извергать свои проклятия в ее сторону, которые всегда в конечном счете прилетают на их головы.
Этот релокант, конечно, выдал свое мелко-предательское желаемое за то действительное, за ту новую, формирующуюся на наших глазах действительность, в которой патриотизм и творчество, любовь к Родине и любовь к искусству не на противоположных сторонах. И он этого не замечает, не хочет, он этого боится, страстно заклиная-очерняя здоровые проявления культуры. Имя его даже не стоит называть, потому что он типичный представитель совершенно аналогично мыслящей группы, которая ничего, кроме поражения России никогда не желает.
Но и правда в его желаниях тоже есть. Она становится меньше и меньше по мере необратимости нового русского поворота к себе. Такая же ситуация, и в образовании, и в науке, и в иных областях культуры. Это объяснимо, поскольку переход в новую фазу русского бытия всегда сложен, мучителен, страшен, для некоторых невыносим. Поскольку это не просто переход в новую социально-историческую «формацию», это эсхатологический рывок к новым русским горизонтам.
Этот рывок неизбежен, неотвратим и очевиден. Именно это и заставляет недругов России постоянно извергать свои проклятия в ее сторону, которые всегда в конечном счете прилетают на их головы.
Существующие и в обыденном, и в массовом философском сознании оппозиции жизнь-смерть, война-мир нуждаются в существенной корректировке. В таком виде они предстают как абсолюты, не знающие градаций и существующие лишь на фоне оппозиций.
Логика здесь такова. Есть жизнь, она абсолютна, потому что абсолютна противоположная ей смерть, которая, заканчивая жизнь, придает ей характер завершенности и абсолютности. Есть мир, он также абсолютен, поскольку абсолютна противоположная миру война, прекращающая его, делающая его завершенным, то есть абсолютным.
Это логика не противоречия, аристотелева логика: или А – или не-А. Но по отношению к войне и смерти она не работает. Здесь А и не-А зараз, одновременно. Поскольку жизнь не абсолютна, это всегда смертная жизнь. Смертность уже в жизни, не только в качестве ее конца, но и в качестве ее сущности. Не смерть, а смертность. Это подрывает абсолютность жизни как не-смерти.
Также и мир не абсолютен, поскольку он всегда чреват войной, и война в том или ином виде присутствует уже в мире. Начало войны – это не прекращение мира, а знак того, мирность мира стремительно пошла на убыль. Это подрывает абсолютность мира как не-войны.
Абсолютизация жизни и мира, соответственно войны и смерти приводит к утопиям пацифизма и иммортализма.
Иммортологическая утопия верит, что, устранив смерть, можно сделать жизнь бессмертной. Не понимая, что смерть в жизни, и, что, уничтожая смерть, уничтожаем жизнь. Пацифистская утопия относительно войны и мира полагает, что, удаляя или даже совсем устраняя войну, можно добиться мира. Но война вкраплена в мир, и устраняя войну, мы устраняем и мир.
Иммортализм и пацифизм наиболее распространенные сегодня формы секулярного мышления, полагающие, что занимаются серьезными делами – борьбой с войной и смертью. Но эффект от этой борьбы нулевой, а чаще отрицательный, поскольку отвлекает от действительно важных проблем, связанных с войной и смертью.
Первое, что должно статья понятным относительно пацифизма и иммортализма, это то, что нужно не бороться с войной и смертью, но осмыслять и преображать мир и жизнь, в которых есть война и смерть. Это есть первый шаг от утопии к философии, то есть к мудрому принятию трагической и противоречивой сущности бытия.
Логика должна стать этикой.
Логика здесь такова. Есть жизнь, она абсолютна, потому что абсолютна противоположная ей смерть, которая, заканчивая жизнь, придает ей характер завершенности и абсолютности. Есть мир, он также абсолютен, поскольку абсолютна противоположная миру война, прекращающая его, делающая его завершенным, то есть абсолютным.
Это логика не противоречия, аристотелева логика: или А – или не-А. Но по отношению к войне и смерти она не работает. Здесь А и не-А зараз, одновременно. Поскольку жизнь не абсолютна, это всегда смертная жизнь. Смертность уже в жизни, не только в качестве ее конца, но и в качестве ее сущности. Не смерть, а смертность. Это подрывает абсолютность жизни как не-смерти.
Также и мир не абсолютен, поскольку он всегда чреват войной, и война в том или ином виде присутствует уже в мире. Начало войны – это не прекращение мира, а знак того, мирность мира стремительно пошла на убыль. Это подрывает абсолютность мира как не-войны.
Абсолютизация жизни и мира, соответственно войны и смерти приводит к утопиям пацифизма и иммортализма.
Иммортологическая утопия верит, что, устранив смерть, можно сделать жизнь бессмертной. Не понимая, что смерть в жизни, и, что, уничтожая смерть, уничтожаем жизнь. Пацифистская утопия относительно войны и мира полагает, что, удаляя или даже совсем устраняя войну, можно добиться мира. Но война вкраплена в мир, и устраняя войну, мы устраняем и мир.
Иммортализм и пацифизм наиболее распространенные сегодня формы секулярного мышления, полагающие, что занимаются серьезными делами – борьбой с войной и смертью. Но эффект от этой борьбы нулевой, а чаще отрицательный, поскольку отвлекает от действительно важных проблем, связанных с войной и смертью.
Первое, что должно статья понятным относительно пацифизма и иммортализма, это то, что нужно не бороться с войной и смертью, но осмыслять и преображать мир и жизнь, в которых есть война и смерть. Это есть первый шаг от утопии к философии, то есть к мудрому принятию трагической и противоречивой сущности бытия.
Логика должна стать этикой.