Судьба и творчество Юнны Мориц неотделимы от России, но в которых есть и страницы, тесно переплетённые с армянской историей... Её имя — не просто часть поэтической школы второй половины XX века, но и символ творческой честности, гуманизма, духовного сопротивления. Юнна Петровна по-прежнему активно участвует в общественной и политической жизни — её поэтическое слово звучит с трибуны разума, нравственной боли и внутренней свободы. Она не молчит, когда сталкивается с несправедливостью, и с присущей ей бескомпромиссностью выступает против неофашизма, политического насилия и исторического забвения, регулярно публикуя свои стихи на страницах в Facebook (Facebook- запрещен в РФ), ВКонтакте и на личном сайте.

Особую страницу в биографии Мориц занимает Армения. Эта страна, как и её народ, стали для поэтессы не только географией дружбы, но и территорией духовной связи. Со времён студенческой юности она была близка с армянским поэтом Паруйром Севаком, творчество которого переводила на русский. Их дружба была редким примером литературной и человеческой близости. Мориц посвятила Севаку одно из самых проникновенных своих стихотворений, в котором трагическая гибель поэта осмысляется как историческая рана, ставшая вечным символом:

Паруйр Севак

Крестьянской рукой подперев подбородок,
Он смотрит в сознанья бездонную глубь.
И круче опалубки парусных лодок –
Широкие крылья коричневых губ.
Я знала его молодым и влюблённым
В бесстыжих красавиц, в застенчивых дев.
Он знал, что умрёт на просторе зелёном,
Разбившись, разбившись, но не затвердев.
Копеечный, куцый окурок дуката
Украсил его знаменитый портрет.
Теперь его гибель – священная дата,
И я полагаю, на тысячи лет...

В 60-е годы прошлого века Юнна Мориц побывала в Армении. Именно тогда она познакомилась с художником Рубеном Адаляном. «Была я в Ереване три дня в 60-е годы, в гостях у великого армянского поэта Паруйра Севака, стихи которого переводила, и зашли мы с ним в мастерскую к художнику, который за полчаса, пока мы с ним говорили о том, что древность – всех современнее, Рубен написал этот портрет. Мелкие белые пятнышки – от переездов, краска поцарапалась...» – вспоминает Юнна Петровна.

Этот портрет поэтесса хранила с особой теплотой. И сегодня мы его публикуем в нашей статье.

Стихи прекрасного русского поэта
Геннадия Красникова

***
Прочней, чем память и года,
Прочней, чем нежности запас,
невидимые провода
связуют нас.

Ты их как хочешь назови,
но нет их в тайниках времён
ни у вражды, ни у любви –
таких имён.

Им не страшны ни ураган,
ни мор, ни голод, ни война,
завистникам или врагам
их связь и тайна не видна.

И, может, мы, представ пред Тем,
Кто смерть любовью победил,
узнаем, Кто нас и зачем –
соединил…



Старинная солдатская

Не раскачивайте море,
не тревожьте океан,
не раскачивайте горе,
не дразните ураган!..

Вы России угрожали,
Дескать, всё вам нипочём,
мы же вас предупреждали:
не ходите к нам с мечом!..

Всем кичливым, наглым, шумным –
помнить надо бы вовек,
как хазарам неразумным
вещий отомстил Олег.

Как с оттяжкой и с размаха –
значит, так тому и быть, –
били немца, били ляха,
били, бьём и будем бить!..

Били хана и султана,
вам расскажут эту быль
ворон с древнего кургана
да седой степной ковыль.

Не за то мы, что кораллы
он у Клары крал с ларя,
а за то мы били Карла,
чтобы к нам не шлялся зря!..

А для пущего пристыжу
вспомним, коль забыли вы,
аж до самого Парижу
кто там драпал из Москвы!..

Вам бы русского медведя
лучше было б не дразнить,
не мечтайте о победе –
били вас и будем бить!

Говорят, за океаном
баба с факелом стоит,
и с бесстыдством окаянным
нагло нам она грозит.

Вы б заранее спросили,
почему вам не везёт? –
Бог – не в силе, Бог – в России,
кто захочет, тот поймёт.



Зачем Колумб Америку открыл?
Николай Гумилёв
Колумб открыл, а Бог тебя закроет.
Г.К.
Соединённые Шавки Америки –
мечутся, бесятся, бьются в истерике…

Мелкобритания, Польша, Германия –
передовая цепная компания.

Гальский петух, словно пёс беспородный,
гордый свой дух позабыл благородный!

А – сбоку бантики – страны Прибалтики
тявкают так, что слыхать до Атлантики.

И – пополнение в стае Госдепии –
новая шавка по кличке «Мазепия»…

Жалким хвостом перед боссом виляя,
свора озóрна, стозевна и лáйяй…


***
Ты помни каждый раз
в своей столице сытой –
Донбасс – за нас,
в крови, но не убитый.
Россия там сейчас
рождается в страданьях,
Донбасс – за нас,
в осколках и рыданьях.

Быть русскими стыдясь,
идёт исход крысиный,
Донбасс – за нас,
а мы – за нас, Россия?..

Последний судный час,
ты слышишь, протрубили?
Донбасс – за нас,
он спросит – с кем вы были?


***

От нынешних Сократов наших кислых
стоит туман дремучий в головах,
запутавшись и заблудившись в смыслах, –
мы спорим о словах.

Шумим, разводим толки, кривотолки,
чтобы в конце понять, каков итог,
что все слова – лишь бледные осколки
единственного слова – «Бог».

Все Хайдеггеры умолкают просто,
когда с печи в глухой деревне дед
вздыхает вслух: «Кругом одни погосты,
но в сердце мёртвых нет».


* * *
Как одинокому бомжу, давно хочу, -
заброшенному в тишине районной, -
в протянутую руку Ильичу
по-дружески подать стопарь гранённый.
Забытый и бессмысленные такой,
по городкам бесчисленным и весям,
повсюду он с протянутой рукой
стоит один, растерян и не весел.
Собрать бы вместе их со всей страны –
гранитных, медных, асбестовых, ржавых,
и всем раздать по кругу стаканы,
и хряпнуть без закуски за державу!..
Всяк за своё по-Божьи получи,
возмездий вспышки в небесах бездонных!..
Ну, что же, запевайте, Ильичи,
у нас жалеют сирых и бездомных.

СОБАКА, ЗАНЯТАЯ СНОМ

Собака дремлет на крыльце,
ее волнуются бока,
и уши дышат на лице,
как дождевые облака.

Июля сладостным теплом
затоплен мир ее большой, -
и сон, как рыбка за стеклом,
плывет перед ее душой.

А рядом курят и плюют,
с подошв отшаркивают грязь,
в конторе счастие куют,
злобиво жилами бугрясь.

И, запуская пятерню,
в тоске о близком и родном,
почесывают, как свинью,
собаку, занятую сном.

И, голый высунув язык,
она сквозь кожу влажных век
не глядя видит, как ты дик
в своей конторе, человек.

Но улыбается она,
что искушен ты в наслажденьях
и ласку знаешь, как спина
собаки, спящей на ступенях.

Х Х Х


Лавину санкций припасла
Для нас Европа, цель её -
" Чтобы Россия приползла
Просить о мире" гитлерьё,
Войной которое попёрло
С мечтой, где гитлерячий гной :
"Россию - истребить войной!"
И - "Русским - перерезать горло!"
Таких речёвок припасла
Европа кучу - для услады,
Чтобы " Россия приползла"
У гитлерья - просить пощады,

Просить о мире гитлерьё
Европы, что из трупов мыло,
Как "раса высшая", варила!
Мы сталинградили её
Огнём - за Родину свою!
Глагол "отсталинградить" - это
Стена огня! - по гитлерью
Сейчас, а не когда-то, где-то!

НА ВЫСОКОЙ ГЛУБИНЕ, НА ГЛУБОКОЙ ВЫСОТЕ

Я не верю, что закончились века
Партизанского отряда Ковпака,
И что люди партизанского труда
Под откос не опрокинут поезда,
Где оружие войны, как дружбы груз,
Для нацистов Европейский шлёт союз, -
Для зверья, громить которое помог
Нам Господь, Творец, священных смыслов Бог.

Неужели наша Родина сейчас
Под откос не пустит весь боезапас,
Что союз американщины, европщины
Шлёт нацистам гитлерячьей русофобщины,
Шлёт, приказывая гробить Человечество
Россиян, чьё всенародное Отечество,
Где народов двести - россияне,
Их Победы негасимое сиянье,
Их Победы над нацистами зверья -
Гитлерья Европы, честно говоря!
Но победно разгромить его помог
Нам Господь, Творец, священных смыслов Бог.

Верю в то, что не закончились века,
Где подмога нам от Бога велика,
Эта вера - Чувство Бога, что во мне -
На священной, на высокой глубине,
Где сиянье, свет небесный и земной
Высоты в её слиянье с глубиной.

15 апр 2022

3 ноября 2016
ЮВЕНАЛЬНАЯ ЮСТИЦИЯ
(из цикла "Мгновеники")

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.

"Рождественская звезда" Борис Пастернак

Х Х Х

Пятилетний мальчик в России вынес из пламени и спас своего двухлетнего брата, когда загорелся транспорт в котором они ехали. В России мальчика наградили за спасение брата. В Норвегии, Финляндии оба ребёнка были бы отняты у родителей и отданы в приёмную семью или в приют для детей, чьи родители нарушили права ребёнка, оставив обоих братьев без присмотра в жизнеопасной ситуации.
В Америке отец приёмного малыша из России запер его в автомобиле, на жаре, пошёл на работу и забыл о ребёнке, который умер в машине, оставленной на солнцепёке. Американский суд доказал, что приёмный отец, по вине которого умер приёмный малыш из России, не имел умысла причинить вред ребёнку и не подлежит наказанию.
Зато подлежит наказанию в Норвегии, Финляндии мать русских детей, которые плачут на улице, когда их ведут домой, а они хотят яблочек зелёных поесть с дерева, или на качелях кататься, когда надо купаться и спать, "но спать я уже никогду не пойда!"
В Америке приёмный ребёнок из России умирает от побоев, свидетелей полно, а суд постановил, что ребёнок сам себя так угробил, упав с крыльца, по словам приёмных родителей. Зато во Франции у матери из России отнимают ребёнка и отдают в сиротский приют или в приёмную семью, потому что отец ребёнка – француз, который развёлся с женой и, вообще, уезжает в другую страну.
Сегодня в России упорно проталкивают ювенальную юстицию запада, закон о правах ребёнка. Практически этот закон уже действует, у родителей отбирают детей, потому что: в холодильнике мало продуктов, в комнате мало метров, в кошельках мало денег, крыша течёт, давно не было ремонта, мало игрушек и мебели, санитарные условия – хуже некуда, а улучшить их некому, кроме приёмной семьи и сиротского приюта.
Я спала с матерью на одном топчане до восемнадцати лет, мы вчетвером жили в одной тесной комнате в коммуналке, где было множество народу и одна печка, которую топили углём и дровами. В детстве я ходила с матерью пилить дрова, чтобы заработать на пять луковиц, два кило картошки, стакан пшена и стакан постного масла. Но я была абсолютно счастливым ребёнком, несмотря на голод, детский туберкулёз, скудную одежду, ночные очереди за учебниками, за тетрадями, которых всегда было мало, их надо было очень беречь. И только в студенческом общежитии я получила впервые в жизни возможность спать на отдельной кровати.
Но за свою прекрасную мать, если бы меня от неё забирали, я бы развинтила на мелкие запчасти всех представителей западной ювенальной юстиции!
Россию колонизирует, а не "европеизирует", жестокая богопротивная зачистка от бедного "населения". На западе бедных и нищих – навалом, я видела эти трущобы, где никто не отбирает детей у родителей из-за тесной жилплощади, скудной еды, там эти дети никого не колышут. А в России детей у бедных отнимают органы опеки, и на западе российских детей отнимают те же органы, и этот охотничий сезон длится с тех пор, как "рухнули оковы тоталитаризма" и Страна Советов исчезла!..
Дети российских олигархов ("везде лучше, чем в рашке"!) почему-то играют в догонялки с дорожной полицией именно в России, а не там, где "везде лучше". И почему-то в России они считаются детьми элиты и грядущей элитой. Нет, элита – не олигархи с таким потомством. Элита – пятилетний мальчик спасший своего двухлетнего брата от пожара. Элита – два мальчика, спасшие взрослого, который тонул в речке зимой. Эти мальчики носят вёдрами воду, гребут снег лопатой, учатся и работают. В Норвегии, в Финляндии отобрали бы этих детей у родителей – за недосмотр: прыгнули дети зимой в речку, вытащили оттуда взрослого, который был без сознания, надорваться могли, простудиться, родители оставили их без присмотра в жизнеопасной ситуации, - детей надо отнять и отправить в приёмную семью, в Америку, Францию, далее – везде, "везде лучше, чем в рашке".

Но именно эти российские дети – наша элита. А ювенальная юстиция запада – война с Богоматерью, чей младенец в хлеву, но сияет над ним звезда Рождества.

3 ноября 2016

ХОДЯТ – ПОД СЕБЯ!

На празднике свободы мракобесья,
Там куролеся, жгут живьём людей в Одессе,
Там убивают Бузину Олеся,
Свою свободу зверскую любя,
А путь в Европу – это их подгузник,
Который подстилает их союзник,
Но знай, в подгузник ходят – под себя!

На празднике свободы экстра-класса
Полно идей и развлечений масса:
Свободно убивать людей Донбасса,
Свою свободу зверскую любя,
А путь в Европу – это их подгузник,
Который подстилает их союзник,
Но знай, в подгузник ходят – под себя!

На празднике свободы зверской злобы,
Где ненависть к России – пропуск, чтобы
Могли войти в Европу русофобы,
Свою свободу зверскую любя, –
Их ненависть к России – тот подгузник,
Который подстилает им союзник, –
Но знай, в подгузник ходят – под себя!

Когда в таком подгузнике свободы
К нам едут санкций полные подводы
И пляшут русофобов хороводы,
Свою свободу зверскую любя, –
Их санкции, по сути, тот подгузник,
Который подстилает им союзник, –
Но знай, в подгузник ходят – под себя!

Т А Б Л И Ц А У М Н О Ж Е Н Ь Я

Меня любили политзеки из Гулага,
Когда на волю привезли их поезда, –
За то любили, что была во мне отвага
Не умножать, не дёргать зверства провода,
Не лезть в подробности арестов и допросов,
Умножив пытки легендарных палачей, –
Я в двадцать лет была вполне себе философ
И знала всё о людопепле из печей!

Меня любили политзеки из Гулага,
Творцы, художники, поэты, мастера
Доить коров, чинить часы, считать за благо
Дары свобод, когда не спится до утра,
Когда прилично – позвонить, набравши номер
В любой момент бессонной ночи, не стыдясь, –
И знать, что любят не за то, что ты не помер,
Как Мандельштам, зарытый в лагерную грязь.

Я помню эти голоса бессонных зеков, –
В ночь полнолуния, когда пылает мрак,
Они звонят и мне читают древних греков
И древних римлян, – и ни слова про Гулаг!..
Они разлюбят, если я об их Голгофе
Начну рассказывать, как вы для интервью.
Они с небес ко мне идут на чашку кофе.
И никому я писем их не продаю.

Есть умноженья беспощадная таблица,
Где униженья умножаются стократ:
Чем больше слов о прежних зверствах говорится,
Тем грандиозней зверства нынешний парад!
Таблицу знали те двенадцать политзеков, –
На них бы общество спустило всех собак!
Они поэтому читают древних греков
И древних римлян, – и ни слова про Гулаг!..

ЭПОХОТЬ

С дуба йухнулась эпохоть,
Йухономика от Йуха,
Йухорынок паханата,
Пахана-то йухосос!
Ахать, охать, йухать, грохать
С дуба йухнулась эпохоть,
Йухососит йуходеньги,
Йухососит их отсюда –
В йухостраны йухочуда!
Кто не йухнулся в эпохоть,
Тот попал в кошмаровоз.

Йухопупсы паханата –
Хата, полная харизмы.
Кошмарист в кошмаровозе
Ждёт суда над йухворьём.
Йухворьё из Йухдержавы
Йухопупсит деньги граждан,
А у граждан – кошмаризмы
Хулиганят словарём!

Кошмаризмы хулиганят,
Хулиганит речка речи,
Этой речки хулигений –
Спецзащита и броня
От эпохоти с харизмой
Воровских оденьговений!..
Пушкин – чистый хулигений,
Гоголь – чистый хулигений,
Хулигань, рус. лит-ры гений,
Душу нежную храня!

СквОзеро
Ужасные стихи

АКАДЕМИЯ ДЕРЕВНИ

Я росла в деревне иногда,
Позвонки мои не позабыли
Землю деревенского труда,
Где ни грязи никакой, ни пыли, –

Только почва, глина и песок,
Только зёрна, клубни и рассада,
Только там растёт еды кусок, –
Только низко наклоняться надо,

Наклоняться низко – до земли,
Кланяться лопате, ржавым граблям,
И тогда не будешь на мели,
Если бандюками не ограблен.

Техника была – из тьмы веков,
Все болезни исцеляли травы,
Пережить набеги бандюков –
Это божий дар, достойный славы!

Если всё сожрала саранча, –
Живы корни под землёй и зёрна,
Нет на силу Божью палача, –
И незнанье этого позорно!

Палача на силу Божью нет,
Всей деревней научили детку –
Как держать удар, держать ответ
И не жрать предательства конфетку!

Техника была из тьмы веков,
Все болезни исцеляли травы, –
Но держу удар, и он таков,
Что ничем не хуже я державы.

ТАК ДУМАЮ И ТАК Я ГОВОРЮ

Ну нет! Молчать, потупив кроткий взор,
Холуйствовать в расчетливой надежде,
Что надоест молоть бездушный вздор
Донельзя развращенному невежде –

Не это ли убийственный позор?
Стоять на полусогнутых ногах,
Гасить улыбкой злое раздраженье
В надежде, что в каких-то там веках

Ты отомстишь за это униженье?
Дремучее какое заблужденье!
Нет, нет и нет! Взгляни на дураков,
Геройство променявших на лакейство, –
Ни за какую благодать веков
Попасть я не желаю в их семейство!
Свой грозный век на золотой сменять?
Моей душе противна эта сделка!

Вихляться вдохновенно и линять –
Как это нерасчетливо, как мелко!
Так думаю и так я говорю,
И так я буду говорить и думать.
Ведь я – как все: витаю и парю
От счастья, что нельзя мне в душу плюнуть!

* * *

Убитый жизнью встал с постели,
И стал он время убивать.
В его убитом жизнью теле
Была с колёсами кровать, -

Там кошка дохлая дремала,
Он смёл её, как домино.
- Его убить, конечно, мало! -
Она подумала в окно.

Давно убитый начал бриться
Станком, где лезвие "Жилетт".
На стенке льдина серебрится -
Его зеркально бритый бред.

В убитой жизнью сковородке
Убил он с хрустом пять яиц
И жарит эти самородки
Давно убитых жизнью птиц.

Рыдает телефон в квартире,
Убитый потроша уют.
Автоответчик в нём - как в тире,
Где все убитые встают.

Убитый едет на лошадке,
Что ни жива и ни мертва.
И в полном у него порядке
На жизнь убитую права.

Х Х Х

Ковчег - Победа над потопом,
Ковчег его переплывёт,
Ковчег России не закопан
Подземно и не впаян в лёд.
Ковчег России - не обломки
На дне Истории земной.
Ковчег России - не потомки,
Чьи гены - гитлерячий гной.

Потоп - иносказанье жизни,
Действительности всех веков.
Плывёт ковчег моей Отчизны,
Ковчег России, он - таков:
Ковчег - Победа над потопом,
Ковчег его переплывёт,
Ковчег России гитлеропам
Господь вовеки не сдаёт.

Потоп - иносказанье силы,
Которую преодолеть
Всегда силён ковчег России -
Сейчас и здесь, а также впредь.
Ковчег России - это знанье,
Что воля к жизни - Божий дар.
Такой ковчег - иносказанье
Всего, что здесь не ожидал
Прочесть искатель славы громкой,
Чьи гены - гитлерячий гной,
Освенцим предков, чьи потомки -
На дне Истории земной.

А над потопом в небе синем -
Голубка белая, она
Приветствует ковчег России,
Где Бог - в любые времена.

* * *


Страшно сказать, но рифма – источник знания,
Она источает, точит, течёт точней
Теней, которые – дрожь вещества изгнания
Из рая, где наши корни!.. Таких корней


Нет в математике, нет ни в какой науке,
Ни в какой среде обитания, даже в мистике.
Только рифма – источник знания этой муки,
Только звуки, когда осыпаются звёзды, листики,


Райских яблочек горечь сладкая, с красным – золото,
Только рифма – источник знания, больше некому
Распечатать письмо изгнания, – полюс холода,
Пепел райства, где нет спасения человеку.


Только рифма – источник знания в этой области,
Она извлекает такие корни, что льётся свет
На путь изгнания, подлости путь и доблести.
Но рифма – источник знания, когда её даже нет!..

Х Х Х


Любовники Поэзии, а не -
Любители Поэзии!.. Вполне
Достаточно любителей колбас,
Автолюбителей и радиолюбителей,
Продуктов, промтоваров потребителей,
Живущих в каждом из людей, из нас - как раз!


Любовники Поэзии, однако,
А не любители, - поэтский свет из мрака,
Любовники Поэзии, они,
Раскрыв свои поэтские объятья,
Любовью - сквозь космические платья ! -
Поэтство русское питают в наши дни,
Когда России - всё подряд запрещено,
А убивать Россию - всем разрешено!

ЗАПИСКА ТАКАЯ РУССКАЯ

В лодке подводной, тонущей по вине сверхдержавы Ам,
Дима Колесников пишет "Отчаиваться не надо"!
Это он пишет родителям, любимой жене и нам,
Записка такая русская – нашим и всем временам,
И никаких проклятий в адрес исчадий ада,
Из-за которых тонет никем не спасённая лодка,
Где "Отчаиваться не надо" пишет Колесников Дима,
Русская Человекость, чья душа бессмертная – зрима,
И слышна, и близка небесно, где облаков походка –
Мне намного слышней и ближе, чем вопящая живоглотка,
Угрожающая России всеми зверствами, всеми пытками,
Ударами всех размеров по Человекам Донбасса, Крыма,
Угрожающая расправами, кровавыми, ловкими, прыткими,
Мгновенными, беспощадными в пекле огня и дыма, –
Угроз необъятный ассортимент!.. Но есть у меня документ,
Где "Отчаиваться не надо" пишет Колесников Дима,

Сила священных смыслов пишет его рукой,
Высшая сила духа, Господь – и никто другой!
"Отчаиваться не надо" – это любви записка,
Записка, такая русская, где Божья любовь так близко,
Что рядом со мной и с вами пишет тремя словами,
Где буквенных знаков семнадцать "Отчаиваться не надо",
Записка такая русская – смыслов священных знамя,
Веры священной сила – ни растления, ни распада!

Булат Окуджава посвятил мне прекрасное четверостишие:
* * *
Юнне Мориц
Среди стерни и незабудок
не нами выбрана стезя,
и родина – есть предрассудок,
который победить нельзя.

Это четверостишие он впервые прочёл со сцены на моём авторском вечере в Театре Эстрады, где я прочла стихотворение "На этом береге высоком", которое Булат очень любил.
* * *

На этом береге туманном,
Где память пахнет океаном,
И смерти нет, и свет в окне, –
Все влюблены, и все крылаты,
И все поют стихи Булата
На этом береге туманном, –
И смерти нет, и свет в окне!

На этом береге зеленом,
Где дом снесённый вспыхнул кленом –
И смерти нет, и свет в окне, –
Все корни тянутся к свободе,
И все поют стихи Володи
На этом береге зеленом, –
И смерти нет, и свет в окне.

На этом береге высоком,
Где бьется музыка под током,
И смерти нет, и свет в окне, –
Царит порука круговая,
И все поют, не уставая,
На этом береге высоком, –
И смерти нет, и свет в окне!

Все влюблены, и все крылаты.
Все корни тянутся к свободе.
И все поют стихи Булата.
И все поют стихи Володи.
И смерти нет, и свет в окне –

На этом береге туманном,
На этом береге зеленом,
На этом береге высоком!

ДВАДЦАТОГО ИЮНЯ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЮРИЯ ВИЗБОРА


ПОЭТЫ СЛОВ НЕ ПИШУТ


Поэты пишут стихи, а не слова. Сейчас на "Культуре" – концерт бардовской песни, "Юрию Визбору посвящается", в титрах – "песня на сл. Ю.Визбора", на сл. – это "на слова". Юрий Визбор, однако, поэт… И все песни его – на стихи, которые часто прекрасны!.. Поэтика Визбора, его интонация обладают особой прелестью, он – абсолютно Поэтский Человек и живое лицо русской поэзии.


Но болванка, колодка, по которой шьются башмаки музпродукции, такова – что всё "на слова", и Пушкин – на слова, и Лермонтов, и Блок, и Цветаева, и Пастернак, и Ахматова, и Заболоцкий – "на слова", не на стихи!..


Отсюда и всё остальное – "на слова"! И вся действительность – "на слова"! Болванка слов – чудесный стандарт для оболванства в любой области.


Но Юрий Визбор – это поэзия, и пел он свои стихи.
УЛЫБКА ВИЗБОРА


Юру Визбора кормила я борщом,
даже водки с ним я выпила глоток.
Он принёс мне сочиненье под плащом,
а за окнами висел дождя поток.


Юра Визбор улыбался, как в лесу,
как шиповник в розоватых облачках,
и какую-то чудесную росу,
улыбаясь, он раскачивал в зрачках.


«Ни о чём я не жалею, ни о чём!..» –
пел воробышек парижский... На вокзал
Юра Визбор уходил, и вдруг лучом
стал в дверях и, улыбаясь, мне сказал:


– Не увидимся мы больше на земле.
Обещаю отлететь навеселе.
Жизнь прекрасна, страшновато умирать.
– Что ты, Юра?!.
– Не хочу тебе я врать.
И ушёл он, напевая сё да то
и насвистывая «Порги и Бесс»...
Так теперь не улыбается никто,
Это был особый случай, дар небес.
1998