Статистика — вещь упрямая, но только до тех пор, пока не попытаешься понять, что именно она измеряет. Вот и средняя длина рабочего дня — цифра, которая вроде бы говорит о многом, но на деле не объясняет ровным счетом ничего. Сократилась на четыре минуты? Хорошо. Но что это говорит нам о затратах ресурсов? Пилот, который провел в воздухе 6 часов, физически и эмоционально выжат, как лимон. А офисный менеджер, формально отработавший 8, мог провести половину дня в переписках и созвонах, которые мало чем отличаются от прокрастинации. Где здесь объективность?

Снижение средней продолжительности рабочего дня на 0,1% — это не тренд, а статистический шум. Настоящая проблема в том, что переработки стали нормой. Треть россиян перерабатывают ежедневно — и это не добровольный выбор, а вынужденная необходимость. Врачи — потому что пациентов больше, чем возможностей их принять. Преподаватели — потому что отчетов стало больше, чем часов на преподавание. Курьеры — потому что алгоритмы сервисов доставки рассчитывают маршруты так, что уложиться в норматив без бега трусцой невозможно.

Удаленка и гибкий график — это, конечно, прогресс, но они же и размывают границы рабочего времени. Когда дом становится офисом, рабочий день превращается в бесконечный поток задач, которые можно выполнять и в семь утра, и в одиннадцать вечера. Компании рапортуют о сокращении рабочих часов, но на деле сотрудники просто перестают их считать.

Если уж говорить об оценке трудовой нагрузки, то, возможно, стоит смотреть не на часы, а на другие параметры. Например, уровень стресса. Сколько сотрудников регулярно испытывают эмоциональное выгорание? Сколько уходят на больничный из-за переутомления? Или соотношение оплачиваемых и неоплачиваемых часов. Сколько времени люди тратят на работу, за которую им не платят? Проверка почты вечером, подготовка отчетов в выходные — это ведь тоже труд. Или вот, например, качество свободного времени. Сколько часов в день у человека остается на сон, семью и отдых? Если после работы он только успевает поесть и упасть без сил — значит, система не работает.

Но даже эти показатели не дадут полной картины. Потому что труд — это не только время, проведенное за задачами. Это еще и энергия, внимание, нервные ресурсы. Можно формально работать 6 часов в день, но так уставать, что остальные 18 уйдут на восстановление.

И вот мы приходим к парадоксу: формально рабочий день сокращается, но реальная нагрузка — нет. Зарплаты растут медленнее, а альтернативой становится не деньги, а возможность «самому решать, когда пахать». Это напоминает историю с ежегодными дискуссиями о целесообразности “длинных новогодних каникул”, которые есть по факту лишь у ограниченного числа бюджетников, а всем остальным удается урвать не больше двух-трех дней даже на Новый год.

Пока мы измеряем труд исключительно в часах, мы будем получать красивую, но бессмысленную статистику. Настоящие изменения начнутся, когда работодатели и государство начнут считать не время, а результат, не присутствие в офисе, а качество жизни сотрудников. Но такие измерения - дело сложное, и, как показывает практика, особенно никому не нужное. Потому что углубившись в вопрос можно получить результаты, которые совсем не понравятся, а в сфере трудовых отношений у нас сейчас как в анекдоте: главное в ходе следствия - не выйти на самих себя.

Ваш Юрий Долгорукий

Практическая ценность предлагаемого законопроекта абсолютно понятна и логична, даже удивительно, что эта норма не содержалась в нашем законодательстве ранее. Совершенно очевидно, что человек, который помогает в организации терактов или иным способом угрожает опасности страны не должен обладать ее гражданством.

Примечательно, что первым в списке оснований для лишения гражданства стоит сексуализированное насилие. Это не случайность, а отражение одной из самых острых социальных проблем, связанных с миграцией. Количество преступлений на этой почве, к сожалению, слишком велико, чтобы их игнорировать. И если раньше общественное возмущение выражалось лишь в стихийных протестах и эмоциональных дискуссиях, то теперь предлагается формальный инструмент реагирования. Возможно, это хотя бы отчасти снизит градус напряжения, который в последние годы только растет.

Но одного лишь ужесточения наказаний недостаточно. Лишение гражданства — это реакция на уже свершившееся, а значит, вред уже нанесен. Взять хотя бы трагедию в «Крокусе»: даже если виновных лишат паспортов, это не вернет жизни погибших. Поэтому логичным продолжением должно стать реформирование самой системы получения гражданства. Сейчас оно зачастую выглядит слишком доступным, почти формальностью — и это серьезная проблема.

Было бы правильно ввести многоступенчатую проверку, растянутую во времени. Например, обязать претендентов на гражданство не просто прожить в стране несколько лет, но и доказать свою интеграцию: стабильную работу, законопослушность, наличие рекомендаций от граждан России. Еще более эффективным мог бы стать институт гарантов — людей или даже целых общин, которые поручались бы за новоприбывших. Ведь мигранты, особенно из стран Средней Азии, редко действуют в одиночку: они опираются на земляков, которые помогают им с жильем, работой, адаптацией. Почему бы не сделать эту связь официальной? Если община знает, что за проступок одного ее члена ответственность ляжет и на остальных, это создаст мощный сдерживающий механизм. Коллективная ответственность — понятная и привычная модель для патриархальных сообществ, так что такое правило лишь формализовало бы уже существующие практики.

Гражданство должно быть не подарком, а наградой за долгую и безупречную интеграцию. Его получение должно быть настолько сложным и ресурсоемким процессом, чтобы сама мысль о его потере становилась сдерживающим фактором. Если человек знает, что за преступление он не просто отправится в тюрьму, но и лишится всех прав и статусов, заработанных годами труда, — это серьезный аргумент в пользу законопослушности.

Государство, как и человек, ценит себя ровно настолько, насколько высоко ставит свои границы — не только географические, но и правовые. Если попасть в число граждан слишком легко, значит, и само гражданство обесценивается. И наоборот: чем сложнее и дольше путь к паспорту, тем больше уважения вызывает страна, которая его выдает. Россия — не проходной двор, а великая держава с богатой историей и культурой. И те, кто хочет стать ее частью, должны это заслужить.

Законопроект о лишении гражданства — важный, но лишь первый шаг. Теперь нужно работать над тем, чтобы гражданство изначально получали только те, кто действительно этого достоин.

Ваш Юрий Долгорукий

Хочу добавить свои пять копеек к размышлениям коллег. Кризис ЛДПР — это в первую очередь кризис личности, а не смысла. В условиях, когда реальная политическая конкуренция отсутствует, а все легальные партии вынуждены колебаться в узком коридоре государственной повестки, единственным различием между ними остаются фигуры их лидеров. Это началось не сейчас, такие контуры системы наметились давно. В принципе Жириновский тянул ЛДПР “на характере” последние лет десять своей жизни. Если б он умер раньше, то все то, что мы наблюдаем сейчас, началось бы раньше.

С это точки зрения что Нилов, что Слуцкий - одинаково не выход и не мессия. Ярким политиков в сегодняшней системе просто неоткуда взяться. Харизматичные лидеры рождаются в условиях реальной конкуренции либо суровых испытаний. И за ними всегда есть что-то конкретное, кроме вербальных упражнений. Последним, кто хотя бы отчасти соответствовал этому описанию, был как раз Пригожин — человек, сумевший на время вырваться за рамки привычных политических ритуалов. Но его "африканское наследие", было ценно ровно до тех пор, пока он сам оставался в публичном поле. Без него оно не обладает ни медийной, ни идеологической силой и в качестве фундамента для партстроительства использовано быть не может. Строго говоря, современному партстроительству нужны не столько стройматериалы, сколько привлекательные строители.

И Нилов, и Слуцкий ценны исключительно в свое конфликтной связке: если ЛДПР при Жириновском хотя бы периодически оказывалась в повестке благодаря его провокационным заявлениям, то сейчас она мелькает в новостях в основном благодаря внутренней склоке. Проблема же Слуцкого даже не в том, что он пришел после Жириновского, что создало невыгодный для него контраст. Просто сам образ холеного метросексуала очень сложно монтируется с партией, в чьем мерче гоняет добрая половина провинциальной маргиналии. ЛДПР традиционно имела имидж "буйных, но своих". Слуцкий же выглядит чужаком в этом мире. Кому он “свой” - непонятно.

Что дальше? Вариантов немного. Можно попытаться стать еще одной ультраправой партией "нравственников", но конкуренция здесь уже высока. Можно законсервироваться в ностальгии по Жириновскому, но цитатами из прошлого будущее не построишь. Можно, наконец, попробовать вернуться к либеральной риторике, заявленной в названии, но в нынешних условиях это выглядит утопией.

Главная проблема ЛДПР, как и всех неправящих партий, — в отсутствии реальной функции. Ирония в том, что единственный способ выжить в этой системе — превратиться в чистый медиапродукт (как раз типа"Родины и жириновцев"). Но даже это не спасет: без харизматичного лидера, без реальных идей, без возможности влиять на что-либо, любая партия рано или поздно становится декорацией. А со стороны избирателя сейчас запроса даже на декорации нет: он, кажется, довольно комфортно чувствует себя в системе, где есть только одна руководящая и направляющая с понятными заявлениями и практической пользой.

Ваш Юрий Долгорукий