Одним из драйверов Евромайдана 2013-2014 гг. (и всего, что было потом) являлось стремление украинцев в Европу — на уровне формальной интеграции в ЕС, на уровне фактического заимствования «европейских норм и стандартов» государством и обществом и на индивидуальном уровне (пресловутый безвиз, а де-факто — и расширенные возможности для эмиграции).
Но вот ведь парадокс: за сто лет до майдана Украина уже была евроинтегрированной страной — настолько, насколько это вообще возможно. Потому что Украина была частью двух европейских империй: Российской и Австро-Венгерской. Украинцам, чтобы стать жителями блистательной европейской столицы, не нужно было пересекать ни одной государственной границы: достаточно было сесть на поезд и доехать (без всяких виз) до Петербурга, Москвы, Вены или Будапешта. Да, в обоих случаях потребовалось бы знать государственный язык, но он, на счастье, преподавался в ближайшей школе, причём на уровне явно лучшем, чем английский, немецкий или любой другой в средней школе современной Украины. (А уж с освоением литературного русского у украинцев никогда не было проблем).
Однако украинский национализм начала ХХ в. такая ситуация не устраивала. Точнее сказать, долгое время статус автономии в рамках реформированной Австро-Венгро-Славии или февралистской России их более чем устроил бы. Но уже скоро обе империи рухнут, и одни националисты начнут бороться за украинскую независимость (вступая в тактические союзы со всеми подряд), а другие — за украинское нациестроительство в рамках СССР (идя на самые разные уступки большевикам ради этой цели).
Никакая «евроинтеграция» обоими нациестроительными проектами не подразумевалась — и не только по причине того, что сама идея единой Европы ещё только начала зарождаться. Обе версии украинского национального проекта были весьма агрессивны и предполагали войны с западными соседями, а не единство с ними. Антисоветская версия в принципе рассматривала примерно всех соседей и их «дочерние» нацменьшинства (в первую очередь — поляков, но также русских и не имевших пока своего государства евреев) как оккупантов и объект для резни, Советская же версия в целом предполагала скорее интеграцию Европы в земшарный СССР, чем наоборот — а для начала присоединение Волыни, Галиции, Буковины и Закарпатья к УССР.
После 1940-х Украина целиком оказалась в рамках одной, советской политии, и именно советская версия украинского нацпроекта стала мейнстримной и укоренённой в сознании большинства её жителей. У этого был интересный побочный эффект: тема «Украина — не Польша» из официоза практически исчезла (и по причине решения национально-территориальных споров с Польшей, и из-за ассоциаций с бандеровской пропагандой), и основной темой официоза по национальной проблематике окончательно стала «Украина — не Россия», точнее — тема угнетения украинцев Российской империей, которую братские украинский и русский народы сокрушили в совместной борьбе.
В то же время стало ясно, что никакой «земшарной республики советов» не предвидится, коммунистическая идеология всё больше выдыхалась, и идея безусловной принадлежности УССР к единому пространству с восточными соседями всё больше держалась на концепции «трёх братских народов». И когда советский режим начал трещать в годы перестройки, на Украине стало возникать всё больше вопросов о том, почему вообще Украина должна быть частью одного пространства с Россией — страной, которая жила хуже Украины («кормить голодного, ленивого и пьющего старшего брата»), которая (как каждый школьник знал из уроков истории СССР) веками угнетала украинский народ, и которая, как все понимали из повседневности, к 1980-м в целом так и не стала считать украинцев отдельной нацией. Начали звучать голоса: «Быть может, для Украины СССР — это лишь второе издание Российской империи, которое пользуется нашими ресурсами и притесняет нашу культуру?» Стремительно падающий уровень жизни лишь укреплял стремление бежать «прочь от Москвы».
Одним из драйверов Евромайдана 2013-2014 гг. (и всего, что было потом) являлось стремление украинцев в Европу — на уровне формальной интеграции в ЕС, на уровне фактического заимствования «европейских норм и стандартов» государством и обществом и на индивидуальном уровне (пресловутый безвиз, а де-факто — и расширенные возможности для эмиграции).
Но вот ведь парадокс: за сто лет до майдана Украина уже была евроинтегрированной страной — настолько, насколько это вообще возможно. Потому что Украина была частью двух европейских империй: Российской и Австро-Венгерской. Украинцам, чтобы стать жителями блистательной европейской столицы, не нужно было пересекать ни одной государственной границы: достаточно было сесть на поезд и доехать (без всяких виз) до Петербурга, Москвы, Вены или Будапешта. Да, в обоих случаях потребовалось бы знать государственный язык, но он, на счастье, преподавался в ближайшей школе, причём на уровне явно лучшем, чем английский, немецкий или любой другой в средней школе современной Украины. (А уж с освоением литературного русского у украинцев никогда не было проблем).
Однако украинский национализм начала ХХ в. такая ситуация не устраивала. Точнее сказать, долгое время статус автономии в рамках реформированной Австро-Венгро-Славии или февралистской России их более чем устроил бы. Но уже скоро обе империи рухнут, и одни националисты начнут бороться за украинскую независимость (вступая в тактические союзы со всеми подряд), а другие — за украинское нациестроительство в рамках СССР (идя на самые разные уступки большевикам ради этой цели).
Никакая «евроинтеграция» обоими нациестроительными проектами не подразумевалась — и не только по причине того, что сама идея единой Европы ещё только начала зарождаться. Обе версии украинского национального проекта были весьма агрессивны и предполагали войны с западными соседями, а не единство с ними. Антисоветская версия в принципе рассматривала примерно всех соседей и их «дочерние» нацменьшинства (в первую очередь — поляков, но также русских и не имевших пока своего государства евреев) как оккупантов и объект для резни, Советская же версия в целом предполагала скорее интеграцию Европы в земшарный СССР, чем наоборот — а для начала присоединение Волыни, Галиции, Буковины и Закарпатья к УССР.
После 1940-х Украина целиком оказалась в рамках одной, советской политии, и именно советская версия украинского нацпроекта стала мейнстримной и укоренённой в сознании большинства её жителей. У этого был интересный побочный эффект: тема «Украина — не Польша» из официоза практически исчезла (и по причине решения национально-территориальных споров с Польшей, и из-за ассоциаций с бандеровской пропагандой), и основной темой официоза по национальной проблематике окончательно стала «Украина — не Россия», точнее — тема угнетения украинцев Российской империей, которую братские украинский и русский народы сокрушили в совместной борьбе.
В то же время стало ясно, что никакой «земшарной республики советов» не предвидится, коммунистическая идеология всё больше выдыхалась, и идея безусловной принадлежности УССР к единому пространству с восточными соседями всё больше держалась на концепции «трёх братских народов». И когда советский режим начал трещать в годы перестройки, на Украине стало возникать всё больше вопросов о том, почему вообще Украина должна быть частью одного пространства с Россией — страной, которая жила хуже Украины («кормить голодного, ленивого и пьющего старшего брата»), которая (как каждый школьник знал из уроков истории СССР) веками угнетала украинский народ, и которая, как все понимали из повседневности, к 1980-м в целом так и не стала считать украинцев отдельной нацией. Начали звучать голоса: «Быть может, для Украины СССР — это лишь второе издание Российской империи, которое пользуется нашими ресурсами и притесняет нашу культуру?» Стремительно падающий уровень жизни лишь укреплял стремление бежать «прочь от Москвы».
Продолжение👇
BY Politisch verdächtig
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Overall, extreme levels of fear in the market seems to have morphed into something more resembling concern. For example, the Cboe Volatility Index fell from its 2022 peak of 36, which it hit Monday, to around 30 on Friday, a sign of easing tensions. Meanwhile, while the price of WTI crude oil slipped from Sunday’s multiyear high $130 of barrel to $109 a pop. Markets have been expecting heavy restrictions on Russian oil, some of which the U.S. has already imposed, and that would reduce the global supply and bring about even more burdensome inflation. Continuing its crackdown against entities allegedly involved in a front-running scam using messaging app Telegram, Sebi on Thursday carried out search and seizure operations at the premises of eight entities in multiple locations across the country. Markets continued to grapple with the economic and corporate earnings implications relating to the Russia-Ukraine conflict. “We have a ton of uncertainty right now,” said Stephanie Link, chief investment strategist and portfolio manager at Hightower Advisors. “We’re dealing with a war, we’re dealing with inflation. We don’t know what it means to earnings.” On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. "Markets were cheering this economic recovery and return to strong economic growth, but the cheers will turn to tears if the inflation outbreak pushes businesses and consumers to the brink of recession," he added.
from us
