Мир не может быть многополярным, как человек не может быть многополым. Мир либо однополярный как в случае с американским доминированием (худющий вариант), либо биполярный как в случае противостояния СССР и США (лучший вариант).

Человек только двуполый, но с переменным доминированием женского или мужского. И противостояние мужского и женского, их вражда – суть человеческих отношений. То мир, то война. Но лишь в ситуации двуполости. Многополярность мира все равно, что множественность гендеров. В первом случае – политическое, во втором половое бессилие.

Сейчас мир движется к новой однополярности или биполярности. И это неважно, потому что очевидно, что в любом случае России суждена в нем решающая роль.

Многополярность должна стать серьезной темой. Таковой она еще не стала. Вопрос о многополярности не то, что не решен, он даже и не поставлен еще должным образом. Царит благодушие: однополярность плохо, многополярность хорошо. Тем более, что политическое руководство активно употребляет эту терминологию в последнее время.

Нужно как минимум выделять два уровня многополярности: культурный и политический. Культурный существовал всегда. Это наследие Вавилонского столпотворение, приведшее к появлению различных языков и культур. К культурно-цивилизационному многообразию мира. К многополярности, но культурной. Никакие эсперанто и глобализмы, никакие интернеты не в силах уничтожить культурного суверенитета. Но культурная многополярность не имеет политической силы.

И важный момент. Это разнообразие – продукт не только тварного, но и падшего мира. И поэтому духовно продвинутые люди и нации чувствовали неправильность и неправедность такой организации мира и стремились к единству, в случае с Россией – к всеединству и всечеловечности.

Со временем это Вавилоново наследие оформилось как негеографическая дихотомия Восток-Запад, ставшей мировоззренческой и уже политической ориентацией. Между ними непреходящий конфликт, и, если верить Киплингу, вместе им не быть.

Жесткость и жесткость XX века, когда погибающий Запад стал инициатором всех возможных войн в мире, превратила дихотомию Восток-Запад в политические принципы. Сейчас говорят и о «коллективном Западе», и о противостоящем ему «коллективном Востоке». И в этой ситуации говорить о политической многополярности просто невозможно.

Возникает вопрос: а где же Россия? Очевидно, Россия ни Восток, ни Запад. С евразийством тоже большие проблемы. Представляется, что ее историческая миссия на нынешнем этапе – возглавить антизападную коалицию. В этом видится смысл сегодняшнего разговора о многополярности нашего руководства. Многополярность ему нужна как инструмент, чтобы сбросить гегемонию Запада. Цель – прекращение западного диктаторского миропорядка, средство – многополярность. И нужно сказать, что этот инструмент неплохо работает. За два года произошло то, что не могло еще пару десятилетий назад пригрезится в самом антиглобалистском сне.

И как только цель будет достигнута, а она будет достигнута, поскольку это историческая справедливость, тогда нужда в многополярности отпадет. И вот тогда… А что тогда, как ответили афинские интеллектуалы, проповедующему в Ареопаге апостолу Павлу о воскресении мертвых: «об этом послушаем тебя в другое время».

Русская философия во многом самоопределяется через отношение к Западу, отношение критическое или апологетическое. Конечно, есть глубокая и глубоко оригинальная русская этика и русская метафизика, уходящая вглубь национального Логоса, и это ядро русской философии. Но поскольку Логос этот темный, он не так проявлен вовне. А вот отношение к Западу вполне очевидно и конвертируемо.

Один известный исследователь постсоветского периода даже определил русскую философию как орган критического самосознания Запада. Если не абсолютизировать эту мысль, то это правильно, поскольку апологетическое подражательное Западу направление – малоинтересно. Здесь любой разобразованнейший по западным стандартам Шпет, признающий философию лишь в качестве науки, никогда не сравнится с безумным, но гениальным самородком Гаршиным, который после, а может и вместе с Достоевским задал уникальнейший экзистенциальный стиль русской мысли.

И вот вопрос, когда начался этот критический дискурс русской философии. Очевидно, что не в 18 веке – смешном, подражательным, малоорусским во всех смыслах, но с которого почему-то именитые историки философии, напр. Зеньковский, начинают вести отсчет русской философии.

Все-таки первым антизападническим выстрелом был В.Ф. Одоевский, который в «Русских ночах» произнес фразу: «Осмелимся же выговорить слово, которое, может быть, теперь многим покажется странным и через несколько времени – слишком простым: Запад гибнет!»

Не Чаадаев, который первым письмом вызвал славянофилов на антизападнический ответ, но Одоевский, который, во многом определив судьбу русской мысли, пророчески резюмировал: «Запад гибнет!» И это почти за сто лет до Шпенглера и почти за пятьдесят до Ницше, которые, находясь внутри Запада, увидели то, что Одоевский понял извне, из России.

Россия чуть более чем за последние сто лет два раза была на грани исчезновения. И в 1917 и в 1991 ни государства, ни общества, ни народа. Правители отрекаются, общество в клочьях политических дрязг, народ в состоянии гражданской войны. Другие в таких обстоятельствах не выживают. Но только не Россия.

Действительно, Россия всегда у «бездны мрачной на краю», всегда в последний вагон, всегда как феникс из пепла, всегда чудо возрождения. Все-таки Бердяев лучше всех понял эту особенность России, увидев прерывность и катастрофичность русской истории и в тоже время ее высшую метафизическую органику.

Все пять периодов, которые он выделил, дают очень разные образы: Россия киевская, Россия времен татарского ига, Россия московская, Россия петровская и Россия советская. И все они намертво прошиты русской идеей, и образуют поэтому единое целое. Неслиянное и нераздельное. Умом западным, рациональным и ограниченным этого точно не понять.

И какой мудрый был Бердяев, приняв советскую Россию, увидев в ней продолжение русской идеи. В отличие от многих его именитых, но одномерных современников, для которых «красные» это только «бесы», «антихристы», потом «совки» и т.д.

Но самое важное – это Бердяев-пророк. Он написал, что после России советской «возможно, что будет еще новая Россия». И вот эта новая Россия, предсказанная Бердяевым, и началась в 2022 году после того, как послевкусие либеральной антикоммунистической отравы прошло.

О соотношении общества и народа с войной и миром.

Здесь выявляется определенная закономерность. Люди всегда находятся в состоянии войны или мира. В состоянии войны общество становится народом, проявляя сплоченность, единство, опираясь на глубинные национальные ценности. В сущности, это идеальное состояние народа, в котором он и выживает, и побеждает, и в котором ему раскрывается та истина бытия, которая в мирное время закрыта.

В состоянии мира народ постепенно разобщается и становится обществом. Общество никогда не живет национальными святынями и нравственными ценностями. Его ценности релятивны и конвенциональны. Общество находится в состоянии «войны всех против всех», которое подвергается лишь правовой регламентации. Со временем общество морально разлагается, деградирует, что представляет угрозу и для народа, который в обществе существует скрытно и подпольно.

Если погибнет общество, то для глубинной сути народа это не фатально. Если возникает опасность для бытия народа, тогда в мир приходят испытания. Так, по крайнее мере, всегда было в России.

Предпочтения русского философского лексикона. Изучение наследия отечественной философской мысли выявляет иерархию понятий. Выделяются пять «с»: смысл, смерть, страдание, счастье, свобода. Наиболее частотными всегда будут смысл, смерть, страдание, наименее свобода и счастье.

Но это не значит, что нет философской ценности свободы и счастья. Здесь важны национальные акценты. Западные штампы всегда мешают адекватному восприятию. От них нужно избавляться.

Низкий статус свободы не означает склонности к «тоталитаризму», но говорит о приоритете духовной свободы.

Низкий статус счастья означает неприятие пошлой гедонистической модели современного общества, предпочтительнее опять-таки духовная радость.

Высокий статус страдания и смерти не означает мазохизма и некрофилии, но говорит о величии Достоевского и значимости его «проклятых вопросов».

А смысл – это не категория аналитической философии, проясняющей «смысл» предложения. В русской философии – это всегда смысл жизни, стягивающий воедино все высшие нравственные и метафизические ценности, без которых человек ничто.

Донбасс знает бытие-к-смерти. Отсюда такая воля-к-жизни - без истерик, без позы, спокойная и уверенная, с каким-то фатализмом. У отца Сергия Булгакова в одной из статей времен 1МВ есть такие мысли (вольный пересказ): война дает откровение смерти, а смерть открывает человеку горизонт для любви и мысли, для живой жизни. Потому что при забвении своей смертности, т.е. при потери памяти смертной, человек быстро деградирует, погружается в мещанский быт (das Man) и иллюзию бесконечной жизни (эвтаназийная культура, по Владимиру Вараве). Забывая смерть - забывает и про бессмертную душу свою.
Именно отсюда философская практика #mementomori

https://www.group-telegram.com/oldminerkomi/2811

То, с каким неистовым остервенением общество принялось обсуждать эту псевдо «американскую трагедию» говорит о его абсолютной незрелости. Речь идет об обществе, а не о народе. Обществе, ведомое его экспертами-политологами, различными аналитиками и политтехнологами, которые кидаются на всякое шумное событие как самое главное, не понимая его пустоты.

Это общество, с одной стороны, наивно как ребенок, которого всегда можно отвлечь всяким пустяком: «смотри, птичка полетела», но, с другой, оно как сорока падко на все, что блестит. Говоря прямо: падко на всякую падаль. И поэтому с равным сладострастием обсуждает и «голую вечеринку», и последнюю экранизацию «Мастера и Маргариты» и покушение на Трампа. Ему все равно.

Народ бы плюнул на это, не обратив никакого внимания и прошел мимо. Есть вещи посерьезнее. Эти же будут теперь бесконечно мусолить все эти американские истории, и забудут их, как только появится новый инфоповод. И вот это незрелое общество выносит свои суждения обо всем, в том числе и об СВО. А народ не разглагольствует, он делает то, что делал всегда: защищает и спасает свое отечество.

Абеляр, не только он, конечно, хорошо показывает бессмысленность рационального богопознания. И вообще тщету теории перед жизнью. То, что Гете уже окончательно понял и воспел. Это не значит, что не нужно теоретизировать, просто нужно это иметь ввиду.

И вот в русской традиции и без печального опыта Абеляра, и без восторженного Гете и проч. изначально было понятно, что к чему.