This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
🚩Ершистые и колкие, но на одной волне!
Ветер осени служит,
Умножаясь на три.
Холодает снаружи
И теплеет внутри.
Всех нас строят
по росту
И ведут в закрома.
Все так сложно,
Что просто
Скоро будет зима.
Кровь стекать перестанет
По прожилкам лесным.
Хлеб лежит на стакане
Под портретом весны.
Одинаковы, Боже,
Тот и этот твой свет.
Время денег дороже,
Ибо времени нет.
Вот он истинный самый
Час любви невпопад.
Под ногами у мамы
Медвежата стоят.
Их медведица взглядом
Умывает опять.
А охотники рядом
И готовы стрелять.
Закричит голубица,
Сквозь кленовую медь.
То ли в землю зарыться,
То ли в небо взлететь.
Но мы выберем третье
И прижмёмся к окну,
Пропуская столетья
Через осень одну.
Умножаясь на три.
Холодает снаружи
И теплеет внутри.
Всех нас строят
по росту
И ведут в закрома.
Все так сложно,
Что просто
Скоро будет зима.
Кровь стекать перестанет
По прожилкам лесным.
Хлеб лежит на стакане
Под портретом весны.
Одинаковы, Боже,
Тот и этот твой свет.
Время денег дороже,
Ибо времени нет.
Вот он истинный самый
Час любви невпопад.
Под ногами у мамы
Медвежата стоят.
Их медведица взглядом
Умывает опять.
А охотники рядом
И готовы стрелять.
Закричит голубица,
Сквозь кленовую медь.
То ли в землю зарыться,
То ли в небо взлететь.
Но мы выберем третье
И прижмёмся к окну,
Пропуская столетья
Через осень одну.
7 🚩 ноября
Идут в камуфляже по краю страны краеведы,
И небо на них осыпается звёздным жнивьем.
Давай до второго
пришествия русской победы,
Как рваные раны до свадьбы теперь заживём!
Сержанта того костыли - деревянные стрелки
На треснутых, веком придавленных, русских часах.
Дожди, как собаки нам вылижут к пиру тарелки,
И молнии с громом сыграют весну на басах.
Вино молодое заполнит
пустые канистры,
Окажется руслом реки тот окопный надрез.
И это не взрыв, а гигантский букет золотистый,
Цветы мать-и-мачехи, выросшей вдруг до небес.
О чем ты, Россия свои распускаешь побеги
Сегодня, когда и с огнём так повсюду темно?
О равенстве классов и палуб на вечном ковчеге,
Лишь чудом одним не ушедшем при шторме на дно!
О тех, кто прошёл океан на дырявых моторках,
О тех, кто осины вогнал во врага остриё.
И чудо своими руками слепил на задворках,
О тех, кому некогда думать про чудо своё.
Все те же мальчишки-сержанты встают и по новой
Взбивают неровным дыханием снег молодой.
Земля - это шар новогодний на ветке еловой.
Блестит и качается шарик под русской звездой.
Идут в камуфляже по краю страны краеведы,
И небо на них осыпается звёздным жнивьем.
Давай до второго
пришествия русской победы,
Как рваные раны до свадьбы теперь заживём!
Сержанта того костыли - деревянные стрелки
На треснутых, веком придавленных, русских часах.
Дожди, как собаки нам вылижут к пиру тарелки,
И молнии с громом сыграют весну на басах.
Вино молодое заполнит
пустые канистры,
Окажется руслом реки тот окопный надрез.
И это не взрыв, а гигантский букет золотистый,
Цветы мать-и-мачехи, выросшей вдруг до небес.
О чем ты, Россия свои распускаешь побеги
Сегодня, когда и с огнём так повсюду темно?
О равенстве классов и палуб на вечном ковчеге,
Лишь чудом одним не ушедшем при шторме на дно!
О тех, кто прошёл океан на дырявых моторках,
О тех, кто осины вогнал во врага остриё.
И чудо своими руками слепил на задворках,
О тех, кому некогда думать про чудо своё.
Все те же мальчишки-сержанты встают и по новой
Взбивают неровным дыханием снег молодой.
Земля - это шар новогодний на ветке еловой.
Блестит и качается шарик под русской звездой.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Павшие и живые
Тьму перетрут до дыр.
Русские рядовые
Ремонтируют мир…
«Сборка» на Красной площади
В день великого Парада 7 ноября 1941 года.
Тьму перетрут до дыр.
Русские рядовые
Ремонтируют мир…
«Сборка» на Красной площади
В день великого Парада 7 ноября 1941 года.
Дождь капли ягод
положил в конверт.
Душа подмёрзла,
А зимы все нет.
Звезда об крышу
стерла каблучки.
Ноябрь заказал
себе очки.
Читал, читал,
газетами шурша,
И видит вдруг -
на ниточке душа,
Как детский шарик,
Сделанный в раю,
Как из поэмы
взрослой буква "ю» -
Колышется,
стучится об живот,
Но, все-таки,
над городом плывёт.
А рядом, с ней,
не чувствуя родства,
Вороны,
геликоптеры,
листва,
Шальные пули,
лебединый пух...
Случится через
час одно из двух:
Или последний дождь
откроет люк,
И будет город
мокрый как индюк,
Или
(прошу у Пушкина взаймы)
Угрозы отдаленные зимы
Приблизятся
к душе на пять минут
И лезвием по коже проведут.
И вот тогда
из лопнувших небес,
Из космоса
сквозь крохотный надрез,
Нежданный
и уверенный, как вор
Проникнет в мир божественный раствор.
И ладанка и нежная ладонь
Почувствуют спасительный огонь
Сквозь варежку,
сквозь два стекла в раю,
Сквозь свадебную Родину мою.
Цепочка превращений такова:
Вода - вино - в живом снегу Москва.
В снегу - Таганка, Кремль, Детский Мир...
(Все это между нами,
mon ami...)
Смешно, как мог,
пока не кончен год,
Признаться
Вам в любви
нашел я ход,
Искал слова
на улицах пустых,
Купил колечко
в церкви всех святых,
Слепил снежок,
колечко в нем,
внутри.
Ты вместо «нет»,
Тогда
стишок сотри.
положил в конверт.
Душа подмёрзла,
А зимы все нет.
Звезда об крышу
стерла каблучки.
Ноябрь заказал
себе очки.
Читал, читал,
газетами шурша,
И видит вдруг -
на ниточке душа,
Как детский шарик,
Сделанный в раю,
Как из поэмы
взрослой буква "ю» -
Колышется,
стучится об живот,
Но, все-таки,
над городом плывёт.
А рядом, с ней,
не чувствуя родства,
Вороны,
геликоптеры,
листва,
Шальные пули,
лебединый пух...
Случится через
час одно из двух:
Или последний дождь
откроет люк,
И будет город
мокрый как индюк,
Или
(прошу у Пушкина взаймы)
Угрозы отдаленные зимы
Приблизятся
к душе на пять минут
И лезвием по коже проведут.
И вот тогда
из лопнувших небес,
Из космоса
сквозь крохотный надрез,
Нежданный
и уверенный, как вор
Проникнет в мир божественный раствор.
И ладанка и нежная ладонь
Почувствуют спасительный огонь
Сквозь варежку,
сквозь два стекла в раю,
Сквозь свадебную Родину мою.
Цепочка превращений такова:
Вода - вино - в живом снегу Москва.
В снегу - Таганка, Кремль, Детский Мир...
(Все это между нами,
mon ami...)
Смешно, как мог,
пока не кончен год,
Признаться
Вам в любви
нашел я ход,
Искал слова
на улицах пустых,
Купил колечко
в церкви всех святых,
Слепил снежок,
колечко в нем,
внутри.
Ты вместо «нет»,
Тогда
стишок сотри.
Запрыгни в последний вагон,
Оставь узелок на перроне.
На зависть охрипшей вороне,
В окошко швырни телефон.
Будь другом,
ну стань же другим!
Пусть в топке сгорает привычка,
И трусость, как мокрая
спичка
Скребется на радость
глухим.
Пойми же, что
времени нет -
Есть только
любовь и дорога.
Родись же уже,
ради Бога,
На этот
таинственный свет.
На фото рука автора.
Оставь узелок на перроне.
На зависть охрипшей вороне,
В окошко швырни телефон.
Будь другом,
ну стань же другим!
Пусть в топке сгорает привычка,
И трусость, как мокрая
спичка
Скребется на радость
глухим.
Пойми же, что
времени нет -
Есть только
любовь и дорога.
Родись же уже,
ради Бога,
На этот
таинственный свет.
На фото рука автора.
Из новой книги
ФОТОСНИМКИ
В СВЕТЛОЙ ДЫМКЕ
Гром гремит, и дождик льётся….
В партере «Большая Советская Энциклопедия»: Олег Ефремов, Михаил Шемякин, Юрий Яковлев, Михаил Ульянов, Галина Волчек, Андрей Вознесенский, Олег Табаков, Сергей Капица, Юрий Норштейн, Евгений Евтушенко, Николай Сличенко… великие ученые, космонавты, музыканты, царедворцы
всех мастей…
Ну, а за кулисами вся Таганка…
И тут вдруг Валерий Золотухин говорит мне: «Дай руку, сынок! Пойдём-ка на сцену!» Иду на ватных ногах. Фотографы возле сцены щёлкают вспышками и спотыкаются, как женихи. А Юрий Любимов из зала по лесенке взбегает молодо и заявляет:
Такой день у нас сегодня… важный… тридцать пять… Таганка - ягодка опять… театр он ведь - собака, а если дальше идёт, дольше живёт, то, друзья мои ситные, требуется театру молодая кровь… и она у нас имеется! Не голубая, но горячая,- и ррраз, показывает, аккурат, на меня, а сам к Золотухину обращается, мол, Валерий! Чего стоишь-улыбаешься? Передай кувшин Водоноса, пусть он с ним теперь возится! Начинаем! А вернее, продолжаем!
И зазвенели тут со всех четырёх сторон высоцкие вытертые от пыли гитары, и засветились умытые с утра фонари, и заволновалась почтенная публика, и побежал я дальше по своей судьбе, по персональной своей колее:
Гром гремит, и дождик льётся!
Ну, а я водой торгую!
А вода не продаётся
И не пьётся ни в какую…
Фото:
Золотухин, Маленко, Любимов.
Россия
Москва
Театр на Таганке
Перед второй премьерой спектакля по пьесе Бертольда Брехта «Добрый человек из Сезуана».
1999 год.
ФОТОСНИМКИ
В СВЕТЛОЙ ДЫМКЕ
Гром гремит, и дождик льётся….
В партере «Большая Советская Энциклопедия»: Олег Ефремов, Михаил Шемякин, Юрий Яковлев, Михаил Ульянов, Галина Волчек, Андрей Вознесенский, Олег Табаков, Сергей Капица, Юрий Норштейн, Евгений Евтушенко, Николай Сличенко… великие ученые, космонавты, музыканты, царедворцы
всех мастей…
Ну, а за кулисами вся Таганка…
И тут вдруг Валерий Золотухин говорит мне: «Дай руку, сынок! Пойдём-ка на сцену!» Иду на ватных ногах. Фотографы возле сцены щёлкают вспышками и спотыкаются, как женихи. А Юрий Любимов из зала по лесенке взбегает молодо и заявляет:
Такой день у нас сегодня… важный… тридцать пять… Таганка - ягодка опять… театр он ведь - собака, а если дальше идёт, дольше живёт, то, друзья мои ситные, требуется театру молодая кровь… и она у нас имеется! Не голубая, но горячая,- и ррраз, показывает, аккурат, на меня, а сам к Золотухину обращается, мол, Валерий! Чего стоишь-улыбаешься? Передай кувшин Водоноса, пусть он с ним теперь возится! Начинаем! А вернее, продолжаем!
И зазвенели тут со всех четырёх сторон высоцкие вытертые от пыли гитары, и засветились умытые с утра фонари, и заволновалась почтенная публика, и побежал я дальше по своей судьбе, по персональной своей колее:
Гром гремит, и дождик льётся!
Ну, а я водой торгую!
А вода не продаётся
И не пьётся ни в какую…
Фото:
Золотухин, Маленко, Любимов.
Россия
Москва
Театр на Таганке
Перед второй премьерой спектакля по пьесе Бертольда Брехта «Добрый человек из Сезуана».
1999 год.
Преподавай мне осенью латынь,
Отдай меня ладоням золотым,
Подсолнечным облей в телеге оси!
Необходимо петь в такую осень
И у берёз стоять,
как у святынь!
Куда там спать!
Я видел, что в реке
Истосковалось солнце на крюке,
Что лебеди над станцией прощались!
Я занимался столькими вещами,
Что пропустил все цифры в дневнике.
Стучится дождь о спицы в колесе.
Мы, как собака, потерялись все...
Едим глазами праздничные дали.
Как дальше жить тебе не подсказали,
Под этим небом в средней полосе?
Отдай меня ладоням золотым,
Подсолнечным облей в телеге оси!
Необходимо петь в такую осень
И у берёз стоять,
как у святынь!
Куда там спать!
Я видел, что в реке
Истосковалось солнце на крюке,
Что лебеди над станцией прощались!
Я занимался столькими вещами,
Что пропустил все цифры в дневнике.
Стучится дождь о спицы в колесе.
Мы, как собака, потерялись все...
Едим глазами праздничные дали.
Как дальше жить тебе не подсказали,
Под этим небом в средней полосе?
На светофорах в ноябре
Зелёный свет перегорает.
Шекспира клоуны играют
И ходят в желтом при дворе!
А царь, краснея от того,
Что шут порезал правдой ухо,
Князей отчитывает сухо,
В упор не видя никого.
О, все актёры - бунтари!
То алкоголь, то джиу-джитсу!
Зовут «восстать, вооружиться,
Все синим пламенем гори...»
Они святые болтуны!
У них в запасе красок много.
Пока пусть спят и видят сны...
Паяцев не судите строго.
Зелёный свет перегорает.
Шекспира клоуны играют
И ходят в желтом при дворе!
А царь, краснея от того,
Что шут порезал правдой ухо,
Князей отчитывает сухо,
В упор не видя никого.
О, все актёры - бунтари!
То алкоголь, то джиу-джитсу!
Зовут «восстать, вооружиться,
Все синим пламенем гори...»
Они святые болтуны!
У них в запасе красок много.
Пока пусть спят и видят сны...
Паяцев не судите строго.
Мой Гоголь -
педагог,
мой беглый Бог!
Моя звезда,
мой русский уголок!
Ем рукопись,
во рту горит слюна,
Веригами звенит
на мне весна,
И прошлое бежит,
как мёртвый лось,
Чтоб новое
на Пасху
родилось!
Охотник,
промахнись!
Берез гробы
Нам черно-белых
слез нальют на лбы,
Пока врагов
не зачеркнула Русь!
На танк подбитый сел пролетный гусь,
В крови испачкал
жёлтые глаза,
Его кормил с руки
Таджик Хамза.
Пока дышу,
Описываю скрип
Осей в часах,
Обет молчанья рыб,
Попытку птиц
В заморский
микрофон
Пропеть легко
предательский свой сон,
И детский
абсолютно детский
взгляд
На этот
заминированный сад,
Где так блестит
на яблоке чека,
и мы с тобой в исподнем
На века.
педагог,
мой беглый Бог!
Моя звезда,
мой русский уголок!
Ем рукопись,
во рту горит слюна,
Веригами звенит
на мне весна,
И прошлое бежит,
как мёртвый лось,
Чтоб новое
на Пасху
родилось!
Охотник,
промахнись!
Берез гробы
Нам черно-белых
слез нальют на лбы,
Пока врагов
не зачеркнула Русь!
На танк подбитый сел пролетный гусь,
В крови испачкал
жёлтые глаза,
Его кормил с руки
Таджик Хамза.
Пока дышу,
Описываю скрип
Осей в часах,
Обет молчанья рыб,
Попытку птиц
В заморский
микрофон
Пропеть легко
предательский свой сон,
И детский
абсолютно детский
взгляд
На этот
заминированный сад,
Где так блестит
на яблоке чека,
и мы с тобой в исподнем
На века.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Если в корне
слова - вода,
Значит, речь
не ждут холода.
слова - вода,
Значит, речь
не ждут холода.
Маме и папе
Дождь со снегом в раю,
Ты закутана в душу мою.
Посмотри, как намокла
у льва золотистая грива.
Полумесяц Земли
из-за тучи синеет
игриво.
Мы когда-то
катались на нём
У судьбы на краю.
Мы любили
с испугом,
лепили,
как ласточки
дом
И слюною
волшебной
делились
друг с другом
потом,
Осенённые
царственным югом.
А теперь
мы с тобой
далеко
от чертога того.
Я в бинокль смотрю,
Вижу
запонку
озёра Рица…
Херувим на
ковре-самолёте
летит вдоль границы
И выводит из строя
локаторы войск ПВО.
17.11.24
Дождь со снегом в раю,
Ты закутана в душу мою.
Посмотри, как намокла
у льва золотистая грива.
Полумесяц Земли
из-за тучи синеет
игриво.
Мы когда-то
катались на нём
У судьбы на краю.
Мы любили
с испугом,
лепили,
как ласточки
дом
И слюною
волшебной
делились
друг с другом
потом,
Осенённые
царственным югом.
А теперь
мы с тобой
далеко
от чертога того.
Я в бинокль смотрю,
Вижу
запонку
озёра Рица…
Херувим на
ковре-самолёте
летит вдоль границы
И выводит из строя
локаторы войск ПВО.
17.11.24
Плывёт космонавт в овале
И думает о невесте.
Пока не загрунтовали,
Мы все на рабочем месте.
Работает ветром в поле
Обычный июньский воздух,
Работает память болью,
Работают небом звёзды.
Работают земляникой
Убитых солдат ключицы.
Работают песней крики.
(Во сне я работал птицей).
Родных людей имена я
На ушко шепчу иконке,
И снова любовь земная
Работает чудом звонким.
Так песней к весне пригодной
Является партитура.
Так общей мечтой народной
Работает ангел Юра.
Прекрасное это дело -
Женитьба вина и хлеба.
Танцуй, человечек, смело
От печки к другому небу.
О землю стирай сандали,
И будь умереть не в силе,
Пока не загрунтовали
И заново не слепили.
И думает о невесте.
Пока не загрунтовали,
Мы все на рабочем месте.
Работает ветром в поле
Обычный июньский воздух,
Работает память болью,
Работают небом звёзды.
Работают земляникой
Убитых солдат ключицы.
Работают песней крики.
(Во сне я работал птицей).
Родных людей имена я
На ушко шепчу иконке,
И снова любовь земная
Работает чудом звонким.
Так песней к весне пригодной
Является партитура.
Так общей мечтой народной
Работает ангел Юра.
Прекрасное это дело -
Женитьба вина и хлеба.
Танцуй, человечек, смело
От печки к другому небу.
О землю стирай сандали,
И будь умереть не в силе,
Пока не загрунтовали
И заново не слепили.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Слова Луны
Глаза на мокром
месте у Луны,
К Земле прижалась,
круглой сироте:
«Мы были так
беспечны
до войны!
Как звёздочки
в кромешной темноте.
Вселенная была,
что бальный зал,
А Млечный Путь -
уютная метель…
Шутя, нам Моцарт
музыку писал,
На Пасху нас
раскрасил Рафаэль…
В июле раздевались
догола,
Играли в прятки,
спали в облаках.
Беда нас обманула,
догнала,
Затанцевав на
острых каблуках.
Что будет дальше,
после декабря?
Застыло время
бабочкой в слюде.
Сестра моя,
одетая в моря,
Одетая в израненных
людей!
В ракеты, пушки,
в ружья и ножи,
Мечтающая
только о добре…
Мне тень свою
на сердце положи,
И поделись
секретом в ноябре!
Красивая и в профиль,
и в анфас,
Ответь мне,
нерадивой и рябой!
Закрутишься во сне,
как в прошлый раз?
Сестра моя,
кораблик голубой…»
Глаза на мокром
месте у Луны,
К Земле прижалась,
круглой сироте:
«Мы были так
беспечны
до войны!
Как звёздочки
в кромешной темноте.
Вселенная была,
что бальный зал,
А Млечный Путь -
уютная метель…
Шутя, нам Моцарт
музыку писал,
На Пасху нас
раскрасил Рафаэль…
В июле раздевались
догола,
Играли в прятки,
спали в облаках.
Беда нас обманула,
догнала,
Затанцевав на
острых каблуках.
Что будет дальше,
после декабря?
Застыло время
бабочкой в слюде.
Сестра моя,
одетая в моря,
Одетая в израненных
людей!
В ракеты, пушки,
в ружья и ножи,
Мечтающая
только о добре…
Мне тень свою
на сердце положи,
И поделись
секретом в ноябре!
Красивая и в профиль,
и в анфас,
Ответь мне,
нерадивой и рябой!
Закрутишься во сне,
как в прошлый раз?
Сестра моя,
кораблик голубой…»
Корабли
Когда отбушует пламя,
И цифра потерпит крах,
Мы встретимся кораблями
В разлитых на свет морях.
У синих ветров в объятьях
Искать горизонт пойдём
В архангельских белых платьях
С узором земных имён.
На зависть архипелагам,
Под пенистый крик волны,
Промчимся под общим флагом
Великой большой страны.
Мы песнями на рассвете
Дорогу дадим весне,
И будут скелеты смерти
В ракушках лежать на дне.
Поженятся в буре грозной,
В свидетели взяв ветра,
Небесной России звезды
И наши прожектора.
21.11.24
Акварель: Воцмуш
Когда отбушует пламя,
И цифра потерпит крах,
Мы встретимся кораблями
В разлитых на свет морях.
У синих ветров в объятьях
Искать горизонт пойдём
В архангельских белых платьях
С узором земных имён.
На зависть архипелагам,
Под пенистый крик волны,
Промчимся под общим флагом
Великой большой страны.
Мы песнями на рассвете
Дорогу дадим весне,
И будут скелеты смерти
В ракушках лежать на дне.
Поженятся в буре грозной,
В свидетели взяв ветра,
Небесной России звезды
И наши прожектора.
21.11.24
Акварель: Воцмуш
Третья мировая песенка
От героя Шекспира
уходит жена.
Отомстит он
планете за это.
«После нас -тишина»,-
Написал старшина
На запястье
сибирской ракеты.
Старшина наш -
мужик мировой,
Он за русское
небо в ответе.
И не хочет он
Третьей войны
мировой.
У него и жена есть,
и дети.
Как война возникает,
когда ее все не хотят?
Люди очень похожи на мокрых незрячих котят.
А война - это бизнес,
такой же,
скажем, кафе.
И последний,
виновный во всем -
человек в галифе.
Уж такая картинка,
Должны все быть
счастливы, босс!
Если мы -
часть всеобщего рынка,
То, что за вопрос?
Человека слепил?
На конвейер его положи!
Ведь война - это часть обязательной
рыночной лжи.
Мой дружок!
В этом мире наживы,
Ты - нолик в графе,
Ты пластмассовый
нож в сетевом
и дешёвом кафе.
И чем больше
пластмассок таких
производится в год,
Тем владельца
огромной помойки
крупней
оборот.
А мой друг,
старшина -
Он душа,
а ещё - голова.
Потому написал
на ракете такие слова.
Не согласна Россия
затерта быть рынком
до дыр,
(Кстати, ровно
об этом вчера
заявил Командир).
От героя Шекспира
уходит жена.
Отомстит он
планете за это.
«После нас -тишина»,-
Написал старшина
На запястье
сибирской ракеты.
Старшина наш -
мужик мировой,
Он за русское
небо в ответе.
И не хочет он
Третьей войны
мировой.
У него и жена есть,
и дети.
Как война возникает,
когда ее все не хотят?
Люди очень похожи на мокрых незрячих котят.
А война - это бизнес,
такой же,
скажем, кафе.
И последний,
виновный во всем -
человек в галифе.
Уж такая картинка,
Должны все быть
счастливы, босс!
Если мы -
часть всеобщего рынка,
То, что за вопрос?
Человека слепил?
На конвейер его положи!
Ведь война - это часть обязательной
рыночной лжи.
Мой дружок!
В этом мире наживы,
Ты - нолик в графе,
Ты пластмассовый
нож в сетевом
и дешёвом кафе.
И чем больше
пластмассок таких
производится в год,
Тем владельца
огромной помойки
крупней
оборот.
А мой друг,
старшина -
Он душа,
а ещё - голова.
Потому написал
на ракете такие слова.
Не согласна Россия
затерта быть рынком
до дыр,
(Кстати, ровно
об этом вчера
заявил Командир).
Иные строятся в ряды,
Потом меняются местами.
А мне досталась роль воды
И я влюбляюсь под мостами.
Мне не знаком
ни страх,
ни нож,
Ни рыбака святого леска.
Ты пьёшь меня, потом поёшь,
А я подыгрываю плеском.
И закипая на огне,
Я становлюсь прочнее стали,
Чтоб на моем глубоком дне
Обломки царских лодок спали.
И как последний
древний грек,
Я сохраняю в общем хоре
И звук, и лёд, и пар, и снег,
Впадая в море.
Потом меняются местами.
А мне досталась роль воды
И я влюбляюсь под мостами.
Мне не знаком
ни страх,
ни нож,
Ни рыбака святого леска.
Ты пьёшь меня, потом поёшь,
А я подыгрываю плеском.
И закипая на огне,
Я становлюсь прочнее стали,
Чтоб на моем глубоком дне
Обломки царских лодок спали.
И как последний
древний грек,
Я сохраняю в общем хоре
И звук, и лёд, и пар, и снег,
Впадая в море.