Дождик, дождик!
Тебя так соседи за чаем
расхваливали.
Ты сыграй мне сегодня
случайно
Сергея Рахманинова!
Солнце руку в перчатку упрячет,
черешню оплавивши,
А я мокрой кукушкой
замру, чтобы стать
твоей клавишей.
Ибо все мы - рояль:
Это чёрное поле привычное,
Эти снежные пальцы берёз
с обручальными птичками,
Это летнее небо,
от радости давшее
трещину,
Магазин у дороги,
в котором уставшая
женщина
Отпускает мне соль,
ворожа деревянными счётами,
И машины в брезенте
с торчащими вбок
пулемётами.

Дожди сойдут по расписанию,
Их ждёт замужняя трава.
Любить - выпрашивать касания,
Не веря в громкие слова.

Рыдают скрипки бесполезные,
Идут дожди-призывники.
Я - муравей на тонком лезвии
Твоей нескошенной руки.

Я проиграл, я в небо прыгаю,
Лечу к тем звездочкам домой.
И мироздание великое
Полёт оплакивает мой.

Дожди целуют скатерть красную.
Навстречу с неба мне идут,
И я тебя, как Пасху праздную
Средь этих капель, трав, минут.
22.7.25

Дверь

А ты никогда не думал про нашу дверь?
Она отличает, кто человек, кто зверь…
Полночь в душе входящего, белый свет ли?
На этот вопрос ответят дверные петли.

Скрипучими враз становятся и сухими,
Если имеют дело с людьми плохими,
А для хороших, что к нашим дверям пришли
Они трубят победно, как журавли.

Можно я нашу дверь похвалю, пока
В ней остается прежним секрет замка,
И та же собачка кажет свой черный нос?
Я подберу ответ, не задав вопрос…

Дверь моя, дверь! Безлюдным дождям назло,
Ты не впускала ветер, храня тепло.
Ты кораблем бы стала, случись потоп.
Тройка недаром твой украшает лоб!

Дверь моя! Плотник молитву в тебя вшептал!
Жизнь - безоглядный прыжок с корабля на бал
И на корабль обратно, чтоб вечно так:
Семечко, дерево, ветер, пила, верстак…

Часто сквозь дверь пробивается солнца луч.
Эту железную скважину
любит ключ:
Входит в замок, как в замок Великий Князь,
Чувствуя с нашим домом крепкую связь.

Дверь же когда-то была высотой сосны.
Об этом она, раскрытая, видит сны,
Видит, как мальчик, которому пятый год,
Виснет на ручке и дверь его вдаль несет.

Шепчет он: «Ты мой трамвай, я твой нежный Ной!
Мама и папа лепили меня весной!»
Радиоточка за дверью шипит слегка.
Детский альбом Чайковского на века.

Лет через двести в наш дом угодит снаряд,
И ничего не останется, говорят,
Кроме слетевший вниз из квартиры «три»,
Кровью забрызганной нашей с тобой двери.

Дверь превратят в носилки и пару лет
Раненых будут втаскивать в лазарет.
Пальцы холодные тысячу раз рука
Вкладывать станет в ребристый проем замка.

Треснут носилки, развалятся на куски.
Ими растопят печку в часы тоски.
В комнате гулкой, в самый последний раз
Кого-то согреет дверь, как когда-то нас.

2011

Правда

В тот день, когда герои сказки
Устали ждать добра
И, не поверив в светлую развязку,
Роняли на пол капли серебра.

В тот день, когда и сказочник мой сам
Чернила пил,
А детский волк свой синий хвост кусал,
И ангел хлопал крыльями без сил,

Подул ли Бог на ранку,
где как раз
Был русский свет,
Где кровь любимых наших запеклась
В краю святых берёз и
вечных бед,

Вдохнул ли Триединый
вновь тепло
В ту ледяную кровь?
Но вдруг проклятье разом утекло,
И место смерти
заняла любовь.

Я чтоб увидеть все на крышу влез,
Где облака касаются шатра.
И снова дети были до небес,
И сторожили сторожей ветра.
24.7.25

Июль - январь наоборот.
Смерть отменяется, однако?
И в том поможет перевод
Бориса Пастернака...

Клинок, верёвка, пистолет...
Пусть смерть уйдёт на повороте.
От-сочини слова, поэт!
Шекспир не против.

Он в лифте едет на восьмой
С врачом из скорой
И повторяет: «Боже мой!
Мы сдвинем горы!

У нас такое впереди!
Мы вколем Pfizer!
С кушетки встань и вон иди,
Мой Гамлет-Лазарь!”

Июль - январь наоборот.
Петух заплачет.
Поэт спелёнутый встаёт,
А как иначе?

Встаёт и видит двойника
На той кушетке.
Идут минуты и века,
Искрят розетки.

Стоят работники ГАИ.
На клумбах флоксы.
Полуфинальные бои
Идут по боксу.

Январь, июль… одно из двух
Для эпилога.
И тополиный этот пух,
Что снег, ей-богу…

Полвека минуло,
как сон,
Но равных не было талантов.
Быть иль не быть - вопрос решён.
Без вариантов.

2019-25

Здесь представлена последняя прижизненная фотография поэта Владимира Высоцкого

Ты помнишь
в чёрном
воздухе надрез?
Лебяжий снег
посыпался в июле.
И первый
певчий вдруг
на час воскрес,
Когда все
караульные
уснули.
Он пел о том,
что вечен,
кто влюблён,
Что этот снег
идёт его
подошвам,
Что протяжённость
будущих времён -
Награда тем,
кто не закопан
в прошлом.
Я точно был уверен,
что не сплю
И обещал ему,
не веря чуду,
Что я поля
влюблённым постелю,
И завтра эту встречу
позабуду.

Буёк
(басня)
 
Большеголовый розовый буёк
Издерган был и очень одинок.
Он то и дело трясся над волной
И сам себе желал судьбы иной!
Буёк шептал: "Зачем веревка мне?
Навек я связан с камнем, что на дне
Лежит, как будто мертвый бегемот,
А я над ним болтаюсь целый год!
Я сын морей, я солнечный игрун!
Свободу дай скорее мне, Нептун!
Услышь меня!
Свободой награди!
Подкинь, веревку срежь! Освободи!"
 
И бог морей услышал вопль буйка,
Его схватили волны за бока,
Сорвали вмиг и бросили в поток.
Но...выкинут на берег был буёк,
Где вмиг его и сгнивший артишок,
Уборщик пляжа запихал в мешок.
А  дальше - больше:
Как больной на койку,
Попал буёк на грязную помойку,
Оттуда в переплавку 
и в огне
Он вспомнил о серебряной волне,
О том, 
как он блестел и прыгал ловко.
"О! Где мой камень?
Где моя веревка? -
Кричал буёк и 
Корчился без сил, -
Лишь с ними я буйком счастливым был!
Верёвке с камнем жизнью я обязан."
 
Лишь тот, друзья,  свободен, 
кто привязан.

Из цикла «Театр поэтов. Корни»
1999 год
Влад Маленко
Иван Бортник
Хрен с майонезом…
Спектакль «Владимир Высоцкий»
Пенза

КИНОИСКУССТВО

По простыне, на которой сегодня мы спали
Бежит паровоз...
Люди в зале
Вскрикивают, поднимаются в страхе с мест.
Им кажется - паровоз их раздавит,
Дым им глаза раз'ест.

А мы с тобой в рубке.
Твои губы под стать красной юбке.
А в распахнутых настежь глазах
Сладкий ужас и страх.

Мари,
Когда-то были волшебные фонари,
А теперь, посмотри
Сквозь квадратную
прорезь в мир
И замри!

Гигантской цикадой стрекочет
Горячая пленка.
Как будто хочет
Порваться, где тонко...
Она извивается черным кольцом,
Чтобы стало начало концом,
Чтобы вновь паровоз приближался к перрону,
Когда я трону
Своей ладонью твои ресницы,
Чтобы к душе прикоснуться,
Ведь кино - это, если проснуться,
И понять, что тебе еще снится…

Кино - это когда с полотен Рембрандта
Женщины делают шаг обратно
К мужчинам, ждущим их в новом веке,
Когда реальность становится неким
Продолжением киносеанса
И такие ньюансы,
Как тень от вспорхнувшей птицы
На лице,
Или звук ресницы,
Упавшей в конце
Свидания
На подоконник железный
Приводит в движение все мироздание,
И наш паровоз над бездной,
Зависает.
А от падения вдруг спасает,
Вошедших в раж,
Внутри кадра монтаж...

Мне жаль.
Мне так жаль, Мари,
Что Москва и Париж
Проиграли войну Голливуду,
Что кино превратилось в приправу к блюду
Под названьем уикенд...
Что на экране все чаще не потолок, а паркет,
Отражающий то, что под юбкой,
Что из рук девочки хрупкой
Вместо бабочки
Выползла гусеница.
Что искусство кино,
Как красивая первокурсница
Которая не пошла на второй курс,
А узнала вкус
Ресторанов с шансоном-гарсоном,
И когда фальшивым мильоном
Прельстилась,
С собою прежней простилась.

Теперь покорно
Она верещагинские черепа попкорна
Засыпает в натренированный рот
И глядит на экран,
Где кино уходит, а не идет.

Но мы другие, Мари,
Ты ведь знаешь, что мы другие!
Тебе девятнадцать,
А я вернулся живым с войны.
Над головами у нас паруса тугие,
В карманах билеты на первый сеанс весны!

Солнце свои лучи достает из ножен,
Метит ими экран через наше окно.
Это фильм о любви, о нас, и о том, что можно
Поселиться как в доме, внутри своего кино.
2010

Утюг и мясорубка
Басня

Средь сорочек, блуз и брюк
Жил да был один утюг...
Выводил на брюках стрелки,
Тем и сглаживал досуг.

На гладильной он доске
Коротал часы в тоске,
О жене мечтал украдкой
И о малом утюжке.

Удлинитель – старый друг
Разрешил проблему вдруг!
Познакомился на кухне
С мясорубкою утюг.

Он, влюбившись, мясорубку
Обещал свозить в Алупку,
И, добавив в мясо перца,
Предложил ей шнур и сердце.
От напора в мясорубке
Даже треснули две трубки.

Сделав фарш из хлебной корки,
Мясорубка говорит:
«Ты отечественной сборки,
Утюжиный инвалид.
И вообще, ты мне не пара!
Нет в носу дыры для пара,
В эбонитовом реле
Вечно стрелки на нуле.
Нет названья фирмы даже,
А гляди ж, и он туда же…

Вот мой будущий супруг -
Упакованный утюг!
Есть и надпись «Таиланд»…
Там где лейбл, там талант!

Он уж точно не битюг,
Он продвинутый утюг!
Так что ты, «жених», затухни
И ползи в чулан из кухни!»

Загрустил наш утюжок,
От расстройства брюки сжег -
Утюги почти как люди
И у них бывает шок.

Что же наша мясорубка,
Горделивая голубка?
Как живет она с дружком
Таиландским утюжком?

Пусть с коммерческою жилкой
Иностранец, да вот с вилкой
У него, увы, беда –
Не влезает никуда.

Утюжки!
Взглянув на губки,
Опасайтесь мясорубки!!!

2003

Премьера

Песенка
Про любовь и дружбу
или
Куда делся олимпийский Мишка

Чудище было, ребята, Обло,
Но не стозевно, не лаяй…
(Мы допивали пиво под воблу,
У витькиного сарая).

Где-то уже к часу ночи ближе,
Все поминали Вовку…
И тут прямо с неба явился
рыжий
Медведь размером с хрущевку.

Со страху я водкой облил футболку
И сполз на траву, не скрою…
Медведь зацепился ухом за ёлку
И небо закрыл собою.

Подумали все мы: “Ну, вот и крышка!
Конец подобрался близкий…»
Но видя колечки на брюхе Мишки,
Опомнились: «Олимпийский!!!»

Обнявшись, отрыли «Киндзмараули»,
Смеялись по-детски звонко
И заново наш талисман надули
Насосом из Жигуленка!

Лети же, медведь,
У тебя ведь служба!
Лети, без огня и дыма
В свой сказочный лес,
где любовь и дружба,
Где Родина невредима!
29.7.25

Среди скошенных трав,
среди бешеных пуль
Лапать желтое солнце
привык
Долгожитель июль -
Тридцати
однодневный
старик.

Этой жизни земной
ты понравился,
жаркий, зело!
И в ответ
пригласил ее тут же, смущенный, большой,
Заниматься любовью в подсолнухах,
осам назло,
Будто «Тихого дона»
герой
с перебитой
ногой и душой.

Родниковая кровь
и куриного солнца помёт,
Это гром
или русские боги
со злом не в ладах?
Ведь никто не поймёт,
никогда и никто не поймёт,
Что обычно творится с Россией
в двадцатых годах.

Я бы Родине раненый бок,
как собака лизал.
Медсестра,
не целуйся с побритым, а спирт приготовь.
…Ведь хотел про июль,
как закрыл ему август глаза,
А чернила
опять протекли
про судьбу и любовь.

Мы пойдём к алтарю,
мы оденемся в клейкий самшит,
Будут птицы
над нами беречь
златоогненный тюль.
В шрамах Дон,
он зашит, перешит и признаться спешит,
Что женат
на России,
как будто
на солнце июль.

Вот и ливень до нас снизошёл.
Он раздет и разут.
Его детские слюни размазал июль по избе.
Привередливый конь
Жадно пьёт на починке мазут,
Чтобы дальше нести нашу
вешнюю жизнь на себе.

Чайки всегда смеются над моряками.
Долгие дети зовут себя стариками.
Вот и берёзки опять распускают слюни.
Пушкин родился в мае -
др в июне.

Служим тебе мы,
Господи, «под фанеру».
Крюк рыболовный для щуки
- венец карьеры.
Птицы воруют с гербов винограда грозди.
Деньги большие для рук пострашней, чем гвозди.

Осень и женщина
ищут мотив раздеться.
Высшая доблесть козла - обмануть индейца.
Голая правда увязла
во лжи по пояс.
Скоро нам всем приснится Восточный полюс.

Моцарт переселился однажды в Листа.
Войны всю жизнь
зачинают лишь
пацифисты.
Помнит ли кто, как звенят в аппарате двушки?
Праздничный завтрак солдата - яйцо кукушки.

Время тик-так,
вместо книги - тик-ток,
не так ли.
Помнишь, с тобой ночевали мы в древней сакле?
Крыши там не было.
Небо касалось тела.
С неба звезда
сорвалась и
кровать сгорела.

Солнце остригло косы,
Выкрутил месяц руль.
Августейшие осы
Отпевают июль.

Заревом звёзд огромных
Освещена трава.
В песнях собак бездомных
Человечьи слова.

И за тех, кто в айфоне
Свой отбывает срок,
Молится на Афоне
Мокрый Илья-пророк.

Пьянствует ночью вишня,
Клёна дрожит рука.
Замуж за ветер вышла
Наша с тобой река.

Помнишь, как у истока,
Медным гремя ведром,
Дождь поступил жестоко —
Дрался всю ночь с костром ?

Космос ведь не пустыня ?
Вдруг он звездой согрет ?
И абажур — святыня,
Как завещал поэт.

Будь человеком,
Спаси-сохрани
Христа!
Не об этом ли,
новгородская
береста?
Не про это ли
в букваре мама
мыла раму?
Жизнь человека -
не пауза на
рекламу.

В августе яблоки преображаются
для стыда,
А к земле по ночам приближаются
звёзд стада.
Выплеснутого
младенца
прячет Сибирь
в полотенце,
Он не вернётся
на родину никогда.

«Будь человеком!
Спаси меня!» -
Молит Бог.
Ветер восточный
колет планету в бок.
И ударяют стальные качели,
Тех, кто глумился над тайной вечерей.
До свидания, МОК.

Беспилотник завис над Господом в Третьяковке.
И у Днепра славяне
скрестили винтовки.

Ярко-серые
волки
вместо рыжих
библейских коров.
Улыбнулся
со встречной футболки
Серёжа Бодров.
И ещё пролетело
сто лет,
И ни книг,
ни снежинок,
ни клятв.
Ни Гомер неизвестен,
Ни Плятт.

Я на пальце пластинку
с Вертинским кручу в тишине.
Пусть с цикадами нежными память звучит наравне.
Поменяли индейцы
стихи на стекляшки в сети.
И с волками по-волчьи
нам выть теперь,
как ни крути.

Да, коровка?
Я прав?
Чтоб тебя не отдали под нож,
Ты последнее слово из сердца достань да положь,
Ибо небо протёрто до дырок
и нитка тонка,
Ибо здесь объявили войну твоему ДНК.

Хлеб последнего слова… Есенина в нем помяни!
Ярко-серые волки.
Его окружили они.
И развязка вот-вот
расплетет чемоданный шнурок:
«Получите, Сергей, номерок…»

Говорящих коров
На руках переносит пастух
Через призрачный ров
И читает им Библию вслух.
3.8.25

Есенин

Русь проколола для
Сережки ухо,
Чтоб нашептал ей про
святого Духа.
А он ругался ржавым бубенцом,
Начало жизни путая с концом.

Дразнил гусей в наряде конопляном,
К мощам берёз
прикладывался пьяным,
Прилаживал, как ложку к синяку,
Свой божий дар в Нью-Йорке и Баку.

С тех пор сто лет все пишут «под Сережку»,
Но попадают
только в молоко.
Все с ним хотят в
обнимку на обложку,
А не в кутузку в порванном трико.

Все ножничками волосы срезают
С его несбереженной
головы.
Питаются причудами молвы
И ничего о гении не знают.
24-2025

Однокашники
(басня)
 
Запрыгнув на сайт «Однокашники ру»,
Лягушка обратно
вернулась к утру…

«Нам всем уж под сорок,
мои дорогие!-
Взывала она: Хватит жить в ностальгии!»
И за ночь склонила 10-й «Б» класс
К походу в кафешку, который потряс
Лягушку, с тех пор занырнувшую в кадку.
Однако, теперь обо всем по порядку…

Ведь, как говорится, ни много, ни мало,
Прошло двадцать лет после школьного бала…
Кто полз, кто летел, кто сидел по кустам,
Но время расставило всех по местам.
К примеру, отличник и умница крот
Совсем не вписался в эпоху и вот
Практически спился к своим сорока,
А суслик, напротив «взлетел в облака» -
Был двоечник он, а теперь – депутат
И гордо сипит: «Я плачу за ребят!»
 
Ондатра в Израиль уехала с мужем,
Который с гюрзою по прежнему дружен
(Отец у гюрзы – зам. министра по стали.
Теперь они все олигархами стали…)
 
Гадюка вообще не явилась в кафе,
Своим одноклассника высказав «фе».
Хорек, с малолетства мечтавший о флоте,
Увы, не моряк и стоит на учете
В милиции.
Он уже дважды сидел.
А ежик возглавил убойный отдел,
Хоть в школе отъявленным слыл хулиганом
На пару, с теперь, бизнесменом вараном,
Лягушку однажды водившим в кино,
Но, Боже мой, как это было давно…
 
С тех пор и у века сменилось число,
Но только лягушку мою потрясло
Не то, кем теперь однокашники стали,
А то, что ее они все….
Не узнали!!!
Ни еж, ни ондатра, ни крот, ни хорек,
Ни суслик – паршивец,
но он то, как мог?!
(В чулане спортзала под радостный топот
С лягушкой у суслика был первый опыт...)

«Наверное, жаба та чья-то супруга!»-
Увидев лягушку, решили два друга -
Хорек и варан, поглощая икринки.
Лягушка в слезах уползла с вечеринки,
И так засосало у жабы под кожей,
Что в зеркало плюнула дама в прихожей.

О, время!
Ты – школьник,
освоивший ластик.
Но нет в том беды,
Что был стёрт головастик,
Что мечет сегодня лягушка икру,
Торча по ночам
в «однокашниках ру…»
2008

В коробочке из-под стихов
Хранятся гвозди.
Идут двенадцать пастухов
По небу в гости.

Восьмиконечный спит вокзал
Над руслом Леты.
Ещё любовью не назвал
Никто все это.

Ещё стесняются слоны
Красивых бивней.
Ещё ни правды,
ни войны,
Ни первых ливней.

По раю катится грейпфрут,
Перед уборкой.
В копирке деньги создают
За синей шторкой.

И там, где вечный ветродуй
Поет, как скрипка,
Случится первый поцелуй -
Твоя ошибка.
8.8.25