Когда захватили «Крокус», мы курили гашиш с актуальными поэт_ками, ничего не пропагандируя, смеялись и ели зефир в пиковской квартире района текстильщики. Бог не заглядывал в окошко квартиры группы ПИК в текстильщиках, у него были дела в Подмосковье, Мьянме, Украине, Газе, Афганистане, — во всех горячих точках, где не сидят три актуальных поэт_ки и курят гашиш.
Богу снились наши укуренные лица, он вспоминал как дышит первый снег, как автобус останавливается, будто переминаясь с ноги на ногу, и капли пыли взрываются под пристальным взглядом солнца.
Мы слушали Валерия Меладзе и внезаконных рэперов, обсуждали ад локальных скандалов, я вспоминала свою мертвую прабабушку и мертвых детей Осетии — держать равнение на смерть привычно, я вспоминаю, засыпаю без сил.
Когда захватили «Крокус», меня волновал мой вес, институт, цвет волос, бывшие парни и баланс на карте — я не пошла сдавать кровь: плакала и читала.
Я боялась спуститься в метро, слушала радио в отцовской машине: мне было 8, мир казался безмерным и вечным, почти неживым. Возможно, я там и осталась лежать — укуренная и маленькая совсем.
Когда захватили «Крокус», мы курили гашиш с актуальными поэт_ками, ничего не пропагандируя, смеялись и ели зефир в пиковской квартире района текстильщики. Бог не заглядывал в окошко квартиры группы ПИК в текстильщиках, у него были дела в Подмосковье, Мьянме, Украине, Газе, Афганистане, — во всех горячих точках, где не сидят три актуальных поэт_ки и курят гашиш.
Богу снились наши укуренные лица, он вспоминал как дышит первый снег, как автобус останавливается, будто переминаясь с ноги на ногу, и капли пыли взрываются под пристальным взглядом солнца.
Мы слушали Валерия Меладзе и внезаконных рэперов, обсуждали ад локальных скандалов, я вспоминала свою мертвую прабабушку и мертвых детей Осетии — держать равнение на смерть привычно, я вспоминаю, засыпаю без сил.
Когда захватили «Крокус», меня волновал мой вес, институт, цвет волос, бывшие парни и баланс на карте — я не пошла сдавать кровь: плакала и читала.
Я боялась спуститься в метро, слушала радио в отцовской машине: мне было 8, мир казался безмерным и вечным, почти неживым. Возможно, я там и осталась лежать — укуренная и маленькая совсем.
14.08.24
#стишки
BY день собак в кроссовках
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Anastasia Vlasova/Getty Images The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. On Feb. 27, however, he admitted from his Russian-language account that "Telegram channels are increasingly becoming a source of unverified information related to Ukrainian events." Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. "And that set off kind of a battle royale for control of the platform that Durov eventually lost," said Nathalie Maréchal of the Washington advocacy group Ranking Digital Rights.
from vn
