Бачуров

Перед вылетом на Кубу на свой первый зарубежный турнир получал инструкции от шефа советских шахмат. Зная, что видит его в последний раз, слушал наставления, как должен вести себя советский человек за границей, чего следует остерегаться, к кому обращаться, в случае чего...
«А чему это вы улыбаетесь?» – спросил ничего не подозревавший Виктор Давидович Батуринский.
«А я всегда улыбаюсь...» – отвечал Игорь, любуясь игрой своих мыслей.

У него была самая распространенная фамилия в России. Фамилия, на которой «вся Россия держится».
Когда он остался в Канаде, Эдуард Штейн, филолог, старый диссидент и пресс-атташе Корчного, откликнулся большой статьей в американском «Новом Русском Слове».
«Ну, Корчной, - писал Штейн, - ну, Альбурт, но когда из России начинают бежать Ивановы...»

Почти те же слова повторил председатель Госспорткома СССР Сергей Павлов.
«Сообщили из КГБ - ваш Иванов остался в Канаде, – вспоминал Батуринский. Буквально через несколько минут звонит Павлов: “Что же это такое у тебя творится?” - “Да, Сергей Павлович, что ж мне было не послать его – молодой, перспективный, да и фамилия хорошая…” Павлов: “При чем здесь фамилия, у тебя и с другими фамилиями бегут…”»

…Вспоминает Борис Гулько: «Я уже подал документы на эмиграцию и приходил к нему иногда поиграть блиц. Мы распивали бутылочку красного венгерского вина “Бычья кровь”, до которого Игорь был большой охотник, и беседовали обо всем на свете. Однажды сказал: “Я тут крепко выпил давеча с Антошиным (В.С. Антошин – старший тренер мужской сборной СССР – Г.С.) и тот обещал, что командирует меня на Кубу. Так я, пожалуй, дёру по дороге дам...” Если уж так решил, не говори никому, – помнится, посоветовал Игорю. - Стукачей ведь всюду немало, вмиг доложат... “М-да, - удивился Иванов, - а я уже всем сказал...”

Удивительно, но никто не сообщил о его намерениях. Другого объяснения, кроме того, что компания Игоря состояла из таких же выпивох, обитавшихся вокруг шахматных павильонов в Сокольниках и в парке Горького, дать не могу, – думает сегодня Борис Францевич Гулько. - Не уверен, удался бы побег Игорю, если бы он вел такие разговоры в "более приличной" среде...»

На Кубу поехал вместе с Юрием Разуваевым. Юрий Сергеевич рассказывал: «Без внимания кубинский ром Игорь не оставлял и по пьяному делу рассказывал, что собирается на обратном пути остаться в Ньюфаундленде, в Канаде. Один кубинский гроссмейстер наматывал все на ус, позвонил в советское посольство и сообщил о планах Иванова. На счастье Игоря была пятница, конец рабочего дня, все спешили домой и на пляж, на сигнал внимания не обратили и посоветовали доброхоту перезвонить в понедельник. А тот решил, наверное, не усердствовать чрезмерно. Турнир кончился, я улетел обратно в Москву, а Игорь остался еще на один турнир...»
Иванов не говорил на иностранных языках; немецкий гроссмейстер Гельмут Пфлегер, тоже игравший на Кубе, написал Игорю записку по-английски и по-французски.

Вместе с Ивановым в Москву возвращались какие-то баскетболисты, и человек, их сопровождавший, уже в аэропорту Гаваны как-то подозрительно косился на Игоря. В Ньюфаундленде Игорь покинул самолет, но человек продолжал идти за ним и в аэропорту. Полицейских нигде не было. Иванов поднялся на второй этаж, зашел в дьюти-фри, подошел к девушке, стоявшей за прилавком, и протянул ей клочок бумаги. Та прочитала записку, ушла куда-то и вернулась с двумя полицейскими.
В полицейском участке Игорю задали три вопроса. Первый – не находится ли он под влиянием каких-либо наркотических препаратов. Второй – является ли его решение окончательным и бесповоротным. Третий – не желает ли получить собственные вещи из багажа.

Когда Игорь вышел из полицейского участка, неся свой потрепанный чемоданчик, человек все еще бушевал снаружи, крича на смеси русского и английского, что желающий остаться в Канаде - преступник.

Генна Сосонко
Полностью - здесь.

www.group-telegram.com/vn/bachurov_panic.com/2635

698 viewsedited  Jan 8 at 11:25

Перед вылетом на Кубу на свой первый зарубежный турнир получал инструкции от шефа советских шахмат. Зная, что видит его в последний раз, слушал наставления, как должен вести себя советский человек за границей, чего следует остерегаться, к кому обращаться, в случае чего...
«А чему это вы улыбаетесь?» – спросил ничего не подозревавший Виктор Давидович Батуринский.
«А я всегда улыбаюсь...» – отвечал Игорь, любуясь игрой своих мыслей.

У него была самая распространенная фамилия в России. Фамилия, на которой «вся Россия держится».
Когда он остался в Канаде, Эдуард Штейн, филолог, старый диссидент и пресс-атташе Корчного, откликнулся большой статьей в американском «Новом Русском Слове».
«Ну, Корчной, - писал Штейн, - ну, Альбурт, но когда из России начинают бежать Ивановы...»

Почти те же слова повторил председатель Госспорткома СССР Сергей Павлов.
«Сообщили из КГБ - ваш Иванов остался в Канаде, – вспоминал Батуринский. Буквально через несколько минут звонит Павлов: “Что же это такое у тебя творится?” - “Да, Сергей Павлович, что ж мне было не послать его – молодой, перспективный, да и фамилия хорошая…” Павлов: “При чем здесь фамилия, у тебя и с другими фамилиями бегут…”»

…Вспоминает Борис Гулько: «Я уже подал документы на эмиграцию и приходил к нему иногда поиграть блиц. Мы распивали бутылочку красного венгерского вина “Бычья кровь”, до которого Игорь был большой охотник, и беседовали обо всем на свете. Однажды сказал: “Я тут крепко выпил давеча с Антошиным (В.С. Антошин – старший тренер мужской сборной СССР – Г.С.) и тот обещал, что командирует меня на Кубу. Так я, пожалуй, дёру по дороге дам...” Если уж так решил, не говори никому, – помнится, посоветовал Игорю. - Стукачей ведь всюду немало, вмиг доложат... “М-да, - удивился Иванов, - а я уже всем сказал...”

Удивительно, но никто не сообщил о его намерениях. Другого объяснения, кроме того, что компания Игоря состояла из таких же выпивох, обитавшихся вокруг шахматных павильонов в Сокольниках и в парке Горького, дать не могу, – думает сегодня Борис Францевич Гулько. - Не уверен, удался бы побег Игорю, если бы он вел такие разговоры в "более приличной" среде...»

На Кубу поехал вместе с Юрием Разуваевым. Юрий Сергеевич рассказывал: «Без внимания кубинский ром Игорь не оставлял и по пьяному делу рассказывал, что собирается на обратном пути остаться в Ньюфаундленде, в Канаде. Один кубинский гроссмейстер наматывал все на ус, позвонил в советское посольство и сообщил о планах Иванова. На счастье Игоря была пятница, конец рабочего дня, все спешили домой и на пляж, на сигнал внимания не обратили и посоветовали доброхоту перезвонить в понедельник. А тот решил, наверное, не усердствовать чрезмерно. Турнир кончился, я улетел обратно в Москву, а Игорь остался еще на один турнир...»
Иванов не говорил на иностранных языках; немецкий гроссмейстер Гельмут Пфлегер, тоже игравший на Кубе, написал Игорю записку по-английски и по-французски.

Вместе с Ивановым в Москву возвращались какие-то баскетболисты, и человек, их сопровождавший, уже в аэропорту Гаваны как-то подозрительно косился на Игоря. В Ньюфаундленде Игорь покинул самолет, но человек продолжал идти за ним и в аэропорту. Полицейских нигде не было. Иванов поднялся на второй этаж, зашел в дьюти-фри, подошел к девушке, стоявшей за прилавком, и протянул ей клочок бумаги. Та прочитала записку, ушла куда-то и вернулась с двумя полицейскими.
В полицейском участке Игорю задали три вопроса. Первый – не находится ли он под влиянием каких-либо наркотических препаратов. Второй – является ли его решение окончательным и бесповоротным. Третий – не желает ли получить собственные вещи из багажа.

Когда Игорь вышел из полицейского участка, неся свой потрепанный чемоданчик, человек все еще бушевал снаружи, крича на смеси русского и английского, что желающий остаться в Канаде - преступник.

Генна Сосонко
Полностью - здесь.

BY Бачуров