За последние полвека современные философы всё чаще обращались к приставке «гипер», чтобы описать нашу реальность. Но с чем именно связан этот порыв? Алексей Соловьев предлагает разобраться, взглянув на три концепции: гипермодерн Жиля Липовецки, гипериндустриальное общество Бернара Стиглера и гиперкультуру Бён-Чхоль Хана.

Со второй половины XX века и по наши дни философия Аристотеля переживает возрождение после продолжительного периода, когда она только теряла популярность. Но как так получилось? И почему подъем аристотелизма коррелирует с подъемом аналитической философии? На Бусти и Патреоне уже доступна расширенная версия подкаста, в котором мы с Артемом Юнусовым и Василом разбираемся во всем этом, отдельно рассматривая, как Элизабет Энском и Стивен Мамфорд предложили убедительную альтернативу взглядам Юма на причинность.

Французский мыслитель Бернар Стиглер, осмысляя феномен техники, не разделяет идею о «техническом» как о чем-то дополнительном к «природе человека», но утверждает технику как модус бытия человека с древнейших времен. Утверждая концепт «гипертехнологического общества», он обращает внимание на перенасыщение культуры технологическими инновациями с одной стороны, и на ускорение в технической сфере с другой. Оба этих аспекта современного общества приводят к тому, что Стиглер описывает как «упразднение индивида», растворяющегося в «искусственной глупости» нейросетей и алгоритмов, обилия технических устройств и отсутствия самой возможности осмысления новой гипериндустриальной среды. Общество просто не успевает осмыслить логику технического развития в его стремительном ускорении. Как заявляет Стиглер: «Мы думаем, что мы используем смартфон, но это он использует нас».

Гипертехнологическая среда, сформированная за последние десятилетия, стала возможна благодаря объединению цифровизации, ускоренных расчётов и технологий, связанных с развитием медиа и коммуникативной виртуальной среды. Стиглер спорит с утверждением Лиотара о переходе к постиндустриальному обществу. В «Ситуации постмодерна» акцент ставится на разрозненные потоки информации, лишенные центра легитимации любого предложенного нарратива или знания. Стиглер же ассоциирует гипериндустриальное общество с усилением тенденций модерна. Вычисления выходят за пределы сугубо промышленных технологий в сферу того, что Симондон называл психической и коллективной индивидуацией, когда алгоритмы вкупе с технологиями проектирования потребительского опыта и широким спектром услуг в сфере маркетинга, упраздняют индивида.

Из статьи «Приставка "гипер" в концепциях современных философов».

В апреле на базе Шанинки пройдет очередной сезон конференции «Векторы». Я являюсь одним из организаторов секции, посвященной исследованию философии технологий, а также анахронизмов, слепых зон и тупиков, возникающих при попытке провести аналогию между человеком и машиной. Среди приглашенных спикеров нашей секции оказались Девин Вангерт (Harvard), Синди Ли (UCSC), Евгений Быков, Александр Ветушинский, Евгений Кучинов, Йоэль Регев, Александра Танюшина и другие.

Основные тематические направления:
1) Технологические фетишизмы: влияние зависимости от технологий на научные исследования и принятия решений;
2) Проблема идентичности: взаимозависимость человека и технологий в современном культурном контексте;
3) Симбиоз человека и машины в социотехнических системах;
4) Человек и генеративный искусственный интеллект: сотрудничество, конкуренция или слияние;
5) «Кто виноват?»: технологии как агенты права и социальной ответственности.

До 28 февраля (включительно) вы можете направить тезисы вашего доклада на почту, указанную на сайте. Там же можно ознакомиться с более подробной аннотацией секции.

Будем рады вас видеть!

http://vectorsconference.com/unlimitedtechnologies

Стримов по античной философии много не бывает, так что сегодняшний наш эфир будет посвящён одной из самых известных и влиятельных античных философских школ — стоицизму. В качестве приглашённого гостя выступит Полина Аслановна Гаджикурбанова — одна из крупнейших отечественных специалистов по стоицизму и античной этике. Трансляцию мы начнём в 19:00 МСК, подключайтесь к нам, чтобы задать ваши вопросы Полине Аслановне. И помните, что мы будем в эфире и на Твиче тоже!

P. S. Спасибо большое Ирине Сахрыниной за рисунок! 🙏🐄☯️

Мир гиперкультуры – это бесчисленные «окна возможностей», которые позволяют конструировать свою идентичность из разных контекстов, что, по мысли Хана, превращает монохромное Я в разноцветное. Однако гиперкультурное пространство фрагментов и лоскутов, из которых кроятся разные формы и стили как в искусстве и религии, так и в повседневных практиках, не всегда становятся источником реального многообразия. Индивид балансирует между беспочвенностью отсутствия внутренней опоры и той избыточной свободой движения от одного окна к другому в бесконечной динамике возможного разнообразия опыта.

В такой ситуации человек, оказавшийся в полифонии интерпретаций, может выбрать путь «иронической жизни» в духе Ричарда Рорти, который отказывает всякому право на утверждение своего «окончательного словаря» в качестве единственно верного толкования реальности. Однако иронические монады хорошо отстаивают право не участвовать в унижении других за их инакомыслие, но проблематичны в создании связей и налаживании диалога с этими самыми другими.

Хан отказывает культуре в ироничности, утверждая, что постоянное смешение разных форм и стилей, а также сетевые связи обнаруживают иной характер происходящего. Необходимость учитывать мнение другого, несомненно важный скилл в культуре гипермодерна (Хан употребляет это понятие в противовес постмодернистской иронии Рорти), но Хан подчеркивает, что ироничная толерантность недостаточна для истинного сближения с другим как иным, хотя и является первоначальным условием любой конструктивной коммуникации. Ирония не дружелюбна, а потому исключает истинную открытость Другому. Терпимость лишь отчасти принимает другого, но не может по-настоящему присвоить в акте сближения какой-то иной опыт. Это настороженная позиция сдержанной вежливости и смол-толков с незнакомцами. Хан видит выход в настоящем дружелюбии и характерной для него открытости иному. Дружелюбие обеспечивает максимальную сплоченность даже в условиях минимальной связи и действует за границами условных формальностей, которые необходимы для проявления толерантности.

Из статьи «Приставка "гипер" в концепциях современных философов».

Современный мир порой представляется огромным и сложным. Как заметил один из теоретиков медиа: мы не перегружены, мы запутались. Это вызывает призывы «остановиться», «замедлить ритм жизни», чтобы хоть что-то понять и успеть пожить. Вместе с этим в последние два десятка лет обращения к стоицизму, Эпикуру, кинической традиции становились все более популярными, что явно неслучайно.

Многие явления нашего мира (те же медиа) в той или иной мере напоминали о вирулентном распространении, а временами ощущались и как радикальный разрыв с привычным ходом жизни. Аналогии в истории – вещь спорная, но в этике эллинизма ощутим след эпохи – отзвуки имперского и глобализированного мира, идейно-политических кризисов и индивидуалистической культуры. По-своему это близко и нам.

Важно помнить, что пессимизм эллинистической мысли с нацеленностью на сугубо индивидуалистическую этику связан не только с политикой: полис с демократией пал, индивид в большой империи ничего не решает и поэтому не верит в свои силы, предпочитая эскапизм. Не стоит забывать о том, что многие мыслители жили в периоды, когда «нормальная жизнь» рушилась прямо на глазах. И виной тому гражданские войны, климатические и эпидемиологические катаклизмы.

Попытки этических школ эллинизма найти счастье в самом себе или в чем-то простом и доступном, а также их огромная популярность – становятся более понятными, если представить себе человека, воочию видевшего сотни умерших, брошенных в мор на улицах города или наблюдавшего как плодородная провинция за одно поколение превратилась в пустыню. И это еще не все: Рим сотрясали войны, императорские перевороты и гражданские междоусобицы. Начиная с I века по V, их было около 30, то есть в среднем каждые 10-15 лет; а затем этот процесс стал перманентным и перешел в постепенный распад империи. Наверняка в таких условиях задумаешься: есть ли какое-то рациональное средство если не исправить мир, то хотя бы адаптироваться к нему, оставаясь при этом моральным, но не несчастным существом?

Из статьи «Терапия несчастья. Этика эллинизма сегодня».

Жан Лапланш — одна из ключевых фигур французского психоанализа. Будучи студентом Высшей нормальной школы, будущий аналитик посещал курсы Жана Ипполита, Башляра и Мерло-Понти, а позже стал непосредственным учеником и помощником Лакана. Захар Неустроев перевел интервью, в котором Лапланш не только представляет читателю занимательные подробности собственной жизни, разворачивавшейся на фоне интеллектуальной распри во французском аналитическом сообществе, но и подбирается к фундаментальным положениям собственной теории — к тому, как она соотносится с Фрейдом и позитивизмом.

Как зарождалась интернет-философия и как она выглядит сегодня? Для кого создается философский контент? И что мотивирует людей организовывать философские проекты в интернете?

https://youtu.be/DXVQCvoJ87k

Второй сезон подкаста Insolarance начинается с большого разговора об интернет-философии с 8-ю людьми, которые повлияли на неё и сделали это по-разному. Выпуск уже доступен на Бусти и Патреоне. Соответственно, гостями выпуска-альманаха стали:

Евгений Цуркан — кандидат философских наук, ведущий самого популярного подкаста о философии на русском языке и создатель легендарной «Сути философии».

Old Arselov — автор одноименного ютуб-канала, посвящённого всему тёмному и странному в современной философии.

Андрей Леман — академический философ, автор медиа-проекта LS Philosophy, философский консультант.

Евгений Сычев — создатель и главный редактор вебзина Spacemorgue, прославленного множеством уникального контента по современной континентальной философии.

Тарас Тарасенко — автор канала с интервью с философами, виновник «Первой войны Тараса» и тот, кто подал идею для записи этого альманаха.

Алексей Соловьев — кандидат философских наук, редкий философ, который сначала завоевал популярность своими текстами и только потом завел ютуб-канал.

Олег Деррунда — автор неповторимых эссе, лекций и мемов «Выхинской критики французской мысли».

Антон Кузнецов — кандидат философских наук, ведущий подкаста «Неискуственный интеллект» и ваш любимый философ.

В своём знаменитом 131 письме к Мильтону Уолдману Джон Рональд Руэл Толкин кратко пересказывает сюжет и основные содержательные ходы так и не увидевшего свет «Сильмариллиона». Он пишет: «Так или иначе, вся эта штука главным образом посвящена Падению, Смертности и Машине <…> Он взбунтуется против законов Создателя — главным образом, против смертности. И то, и другое (поодиночке или вместе) приведет к жажде Власти, к жажде, чтобы воля быстрее исполнялась, — то есть к Машине (или Магии). Под последним я подразумеваю любое использование внешних систем или приспособлений (apparatus) вместо развития врожденных внутренних сил или талантов — или даже использовании этих талантов из искаженного побуждения подчинять: перепахивать (букв. — бульдозить) реальный мир или принуждать чужие воли. Машина — это наша наиболее очевидная современная форма, которая гораздо теснее связана с магией, чем обычно признается».

В «Обществе усталости» Бён-Чхоль Хан в свою очередь говорит: «Религии как танатотехники, которые устраняют страх смерти и создают ощущение постоянства, также отжили свой век».

Кажется, что фантаст оказался ближе к истине, чем философ. Очевидно, что религия используется как современная танатотехника, причем очень активно. В её развитых формах религия существует в относительно замкнутых этнических общинах (иудаизм у евреев и ислам у арабов), в европейском обществе религия и поныне существует в своей протоформе — в форме магии. Интерес к оккультной тематике очевиден среди широких масс, бесконечно кормящих торговцев заряженной воды, раскладов таро или свечей с ароматом денег. О повышении интереса к магии свидетельствуют попытки исследователей приоткрыть окно Овертона и «пустить колдунов в академию». Наиболее ярким примером такого случая является нидерландский религиовед Ваутер Якобюс Ханеграфф, популяризирующий западный эзотеризм. В своих работах он последовательно доказывает, что доминирующие парадигмы «западного» мышления (начиная от христианства и заканчивая строгой наукой) постоянно вытесняли магический дискурс, объявляя его вражеским, то есть другим.

Из статьи «Если бы смех исчез».

В «Словах и Вещах» Фуко показывает важную особенность средневекового знания. Оно строилось по модели «сумм». Иными словами, исследователь просто компоновал все легенды, притчи, истории, суеверия и замечания об описываемом им предмете в единый рассказ. Чем полнее был набор таких историй и «фактов», тем более исчерпывающем считалось исследование. В качестве примера можно привести наиболее известные средневековые суммы — «Сумма теологии» Фомы Аквинского и «Сумма логики» Уильяма Оккама. Можно также вспомнить «Сумму музыки» неизвестного автора или «Сумму арифметики, геометрии, отношений и пропорций» Луки Пачоли.

Со временем такая модель уходит на второй план и знание начинает строится по иным принципам. Чтобы прояснить их, стоит начать с момента установления Вестфальского мира — двух мирных соглашений, подписанных в епископствах Мюнстер и Оснабрюк в 1648 году, 15 мая и 24 октября. Европейским государствам приходится признать друг друга, установить границы, прекратить военные действия по отношению друг другу. Они оказываются в ситуации, где они окружены другими государствами, с которыми при этом не могут конкурировать в военной мощи. Но сама конкуренция не исчезает — она становится экономической. И потому возникает необходимость в повышении экономической эффективности по всем показателям.

Для этого всё начинают подсчитывать и сравнивать между собой. Так, вместо «сумм» основой эпистемы того времени становится модель «таблицы», которая представляет собой и процедуру познания, и технику власти. С одной стороны возникают зоологические и ботанические пространства классификации видов, экономические таблицы, реестры войск и больных. С другой — пространства школьных классов, казарм и больниц, поделенные на ряды и отгороженные от остального мира. В обоих случаях таблица выступает не только способом организации множества, но и инструментом для взаимодействия с ним. И в конечном счёте, как предполагается, обуздания множества через классификацию и отслеживание — своеобразного сокращения до контролируемых частей, на которые можно влиять, зная общую картину. Тогда же на смену «суммам» приходят энциклопедии Нового Времени. Такие как «Энциклопедия или толковый словарь наук, искусств и ремёсел» под редакцией Дени Дидро, состоящая из 35 томов, в создании которой участвовали многие известные философы (Гельвеций, Руссо, Вольтер и многие другие), позже названные «французскими энциклопедистами».

Из статьи «Чума и таблица».

Жиль Делёз — один из тех философов, чтение которых рискует обернуться сплошным непониманием. Ввиду этого всегда востребованы тексты, претендующие на прояснение сложных философских идей. И кто сможет лучше прояснить, о чем же философия Жиля Делёза, если не сам Жиль Делёз?

Никита Архипов из La Pensée Française перевел необычный текст, в котором Жиль Делёз кооперируется с Клэр Парне, чтобы от первого лица рассказать о своей программной нелюбви к интервью, круглым столам и прочим формам разговорного взаимодействия. Здесь же затрагиваются темы стиля, письма и становления, через которые Делёз знакомит читателя с самыми разными аспектами своего мироощущения: от дружбы и взаимодействия с собой до восприятия философии и её истории.

В конце концов мы любим наше собственное вожделение, а не предмет его.

Фридрих Ницше

В мистических традициях, на которые ссылается Ларюэль, центральной проблемой является не просто мистический опыт, а выкладки [accounting] о мистическом опыте и за него. Для мистицизма имманентность возникает из мистического опыта, который чаще всего описывается в терминах единения с божественным. Такое единение артикулируется в самых разных языковых и концептуальных регистрах — от аффирмационистских мотивов божественного света и очищающего огня до негативных мотивов темных ночей и облаков непознанного. Нередко они сливаются в противоречивую логику мистического единения, как, например, в случае, когда Дионисий Ареопагит описывает божественное как «сияние божественной тьмы». Независимо от подхода, мистическое единение включает в себя два взаимосвязанных аспекта — дискурсивную стратегию обозначения божественного как находящегося за пределами человеческого мышления и языка, а также необходимое отрицание «я» в момент единения с этой превосходной божественностью. Многие мистические тексты не только описывают божественное с помощью различных риторических приемов, но и предпринимают попытку объяснить не менее превосходную потерю «я» в момент мистического единения. Тексты таких известных мистиков, как Иоанн Креста или Тереза Авильская, изобилуют поэтикой самоотречения, являющейся необходимым составляющим мистического опыта.

Из статьи «Заметки об аксиоматике пустыни».

Мы знаем Фауста как персонажа знаменитой трагедии Гёте; иногда мы вспоминаем о том, что он был взят из немецких легенд. Всё ли на этом? Где ещё мы можем встретиться с Фаустом? Почему Николай Ставрогин, Адриан Леверкюн и Рейстлин Маджере — это тоже «фаусты»? Каким образом все эти персонажи создают антропологическую модель, предлагающую альтернативу абсолютно позитивному и негативному взгляду на человеческую природу? Александра Ильина рассказывает о том, что представляет собой образ Фауста и как он менялся со временем.

Классический потребитель времен одномерного человека Герберта Маркузе стремился к обладанию вещами и их накоплению, выбирая модус «иметь» как более привлекательную альтернативу модусу «быть». В лекциях о новом капитализме Ричард Сеннет пишет о потребителях потенциала или возможностей («consumers of potency»), поскольку ускорение циклов производства/потребления в динамике ультрабыстрых трендов снижает наслаждение обладанием и смещает фокус на эфемерное впечатление лишь от мимолётного соприкосновения с модными вещами. Это похоже на китайские стриминги, где модели невероятно быстро переодеваются, а затем зрители должны как можно скорее перейти по ссылке, чтобы успеть купить предложенный образ. Чтобы не упустить возможность быть модным именно в это мгновение.

Ультрабыстрые тренды гипертрофированно акцентируют ценность новизны в качестве основной и единственно важной, создавая конвейерное производство вспыхивающих образов, эфемерность которых релевантна текучей идентичности потребителя возможностей. Образы сменяются один за другим, а вещам уготована короткая жизнь с одноразовым появлением в коротком видео в несколько секунд.

Из статьи «Капитализм возможностей и гиперотчуждение субъекта выгорания».

Есть ли что-то общее, что объединяет множество уникальных городов? В конце концов, каковы условия возможности города? Егор Курышов перевёл текст Жака Деррида, в котором французский философ создаёт набросок «трансцендентального субъекта», скрывающегося за маской города. С точки зрения Деррида, первым на существование такого субъекта пытался указать Франц Кафка, а сюжет о «Вавилонской башне» лежит у истоков человеческой общности.

Диктатуры ренты и диктатуры власти

Существует довольно устойчивое представление, которое характеризует авторитарные политические режимы (а также их гибридные разновидности), как системы, стремящиеся к клептократии. Иными словами "Власть ворует!".

Это представление сильно въелось в околополитический дискурс, что регулярно отражается в тех же социологических опросах. Однако клептократические режимы — едва ли не самое лучшее, на что могут рассчитывать жители, которым посчастливилось быть подданными какого-нибудь обладателя "сильной руки".

Исследователь диктатур Робер Уинтроуб, в частности, определил два типа диктаторов: "кубышка" и "тоталитарист". Согласно его теории, диктаторам прежде всего важны две сущности: потребление и власть. Они управляют с помощью двух инструментов: подавления и задабривания. Иными словами, кнут и пряник.

Диктаторы-кубышки — это и есть классические клептократы. Они максимизируют потребление, власть важна им постольку, поскольку обеспечивает потребление. Эти диктаторы любят благоприятное экономическое положение, которое позволяет им собирать ренту и относительно не "объедать" подданных. Поэтому если "кубышка" подсел, скажем, на нефтяную иглу, он будет на ней сидеть, как героиновый наркоман, и все остальное ему будет не так интересно.

Более суровую реальность демонстрируют своим подданным диктаторы-тоталитаристы. Их интересует прежде всего власть. поэтому они стремятся подавлять любое сопротивление. Если "кубышка" может допустить существование оппозиции, которая не пытается утащить у него ренту, то "тоталитарист" уничтожит оппозицию просто потому, что она есть. Улучшение экономического положения тоже не поможет — в этом случае тоталитарист усиливает репрессии. Как ни странно, такие диктаторы сникают в случае ухудшения экономического положения.

Так что если власть просто ворует, это еще полбеды. Беда наступает, когда приумножение власти становится главной целью

Подписаться на Заметки на полях