ХОРОШО БЫ ЗАМЕРЗНУТЬ НАСМЕРТЬ
Про некрореализм написано много хороших статей. Даже копаться не надо — забиваете в поисковике, и в первых строках выдачи они самые. И все толково рассказано, только есть ощущение, что дело не в немецком импрессионизме, соцреализме и угнетающей атмосфере конца 1980-х.
Когда наконец пришло время читать платоновский "Чевенгур", все встало на свои места. Русская культура, в первую очередь, — литературная. Читая "Чевенгур", вы вдруг вступаете в печальное безвременное царство, где смерть - не конец, а состояние. В самом начале романа рыбак, очарованный загадкой смерти, топится в реке. Ему хочется знать то же, что и рыбы, владеющие секретом смерти. Главный герой, сын рыбака, роет себе могилу рядом с отцовской, чтобы перенестись на ту сторону и составить компанию явно скучающему папе. Ближе к концу, комментируя смерть ребенка, герои умиляются: при коммунизме смерть дозволена и никем не ограничена.
Это не смакование умирания, а перемещение смерти из категории запредельного, исключающего в разряд обыденного, естественного и приемлемого.
Так сорные травы платоновских степей бесконечно перешептываются о своем, важном, а затем покорно принимают зимнюю смерть.
Сложно теперь уже выяснить, читал ли Евгений Юфит Платонова. Но во время просмотра его наиболее зрелой вещи, "Папа, дед Мороз умер", понимаешь: проросло платоновское семечко. Сквозь годы, смену поколений, долгий бойкот писателя и тяжелый безжизненный пласт советской культуры. Лишенный намека на динамику, внятного сюжета и (практически) диалогов, фильм напоминает сон после запойного чтения "Чевенгура".
А это роднит работу Юфита с еще одним примечательным фильмом — "Окраиной" Петра Луцика. Степенное повествование, так же помещенное в безвременное сказочное пространство, включает несколько эпизодов спокойной и как будто бы естественной жестокости. И, конечно, смерти.
Но death is not the end, поет зарубежный эстрадный исполнитель Николай Пещера.
Про некрореализм написано много хороших статей. Даже копаться не надо — забиваете в поисковике, и в первых строках выдачи они самые. И все толково рассказано, только есть ощущение, что дело не в немецком импрессионизме, соцреализме и угнетающей атмосфере конца 1980-х.
Когда наконец пришло время читать платоновский "Чевенгур", все встало на свои места. Русская культура, в первую очередь, — литературная. Читая "Чевенгур", вы вдруг вступаете в печальное безвременное царство, где смерть - не конец, а состояние. В самом начале романа рыбак, очарованный загадкой смерти, топится в реке. Ему хочется знать то же, что и рыбы, владеющие секретом смерти. Главный герой, сын рыбака, роет себе могилу рядом с отцовской, чтобы перенестись на ту сторону и составить компанию явно скучающему папе. Ближе к концу, комментируя смерть ребенка, герои умиляются: при коммунизме смерть дозволена и никем не ограничена.
Это не смакование умирания, а перемещение смерти из категории запредельного, исключающего в разряд обыденного, естественного и приемлемого.
Так сорные травы платоновских степей бесконечно перешептываются о своем, важном, а затем покорно принимают зимнюю смерть.
Сложно теперь уже выяснить, читал ли Евгений Юфит Платонова. Но во время просмотра его наиболее зрелой вещи, "Папа, дед Мороз умер", понимаешь: проросло платоновское семечко. Сквозь годы, смену поколений, долгий бойкот писателя и тяжелый безжизненный пласт советской культуры. Лишенный намека на динамику, внятного сюжета и (практически) диалогов, фильм напоминает сон после запойного чтения "Чевенгура".
А это роднит работу Юфита с еще одним примечательным фильмом — "Окраиной" Петра Луцика. Степенное повествование, так же помещенное в безвременное сказочное пространство, включает несколько эпизодов спокойной и как будто бы естественной жестокости. И, конечно, смерти.
Но death is not the end, поет зарубежный эстрадный исполнитель Николай Пещера.
group-telegram.com/kitezh23/53
Create:
Last Update:
Last Update:
ХОРОШО БЫ ЗАМЕРЗНУТЬ НАСМЕРТЬ
Про некрореализм написано много хороших статей. Даже копаться не надо — забиваете в поисковике, и в первых строках выдачи они самые. И все толково рассказано, только есть ощущение, что дело не в немецком импрессионизме, соцреализме и угнетающей атмосфере конца 1980-х.
Когда наконец пришло время читать платоновский "Чевенгур", все встало на свои места. Русская культура, в первую очередь, — литературная. Читая "Чевенгур", вы вдруг вступаете в печальное безвременное царство, где смерть - не конец, а состояние. В самом начале романа рыбак, очарованный загадкой смерти, топится в реке. Ему хочется знать то же, что и рыбы, владеющие секретом смерти. Главный герой, сын рыбака, роет себе могилу рядом с отцовской, чтобы перенестись на ту сторону и составить компанию явно скучающему папе. Ближе к концу, комментируя смерть ребенка, герои умиляются: при коммунизме смерть дозволена и никем не ограничена.
Это не смакование умирания, а перемещение смерти из категории запредельного, исключающего в разряд обыденного, естественного и приемлемого.
Так сорные травы платоновских степей бесконечно перешептываются о своем, важном, а затем покорно принимают зимнюю смерть.
Сложно теперь уже выяснить, читал ли Евгений Юфит Платонова. Но во время просмотра его наиболее зрелой вещи, "Папа, дед Мороз умер", понимаешь: проросло платоновское семечко. Сквозь годы, смену поколений, долгий бойкот писателя и тяжелый безжизненный пласт советской культуры. Лишенный намека на динамику, внятного сюжета и (практически) диалогов, фильм напоминает сон после запойного чтения "Чевенгура".
А это роднит работу Юфита с еще одним примечательным фильмом — "Окраиной" Петра Луцика. Степенное повествование, так же помещенное в безвременное сказочное пространство, включает несколько эпизодов спокойной и как будто бы естественной жестокости. И, конечно, смерти.
Но death is not the end, поет зарубежный эстрадный исполнитель Николай Пещера.
Про некрореализм написано много хороших статей. Даже копаться не надо — забиваете в поисковике, и в первых строках выдачи они самые. И все толково рассказано, только есть ощущение, что дело не в немецком импрессионизме, соцреализме и угнетающей атмосфере конца 1980-х.
Когда наконец пришло время читать платоновский "Чевенгур", все встало на свои места. Русская культура, в первую очередь, — литературная. Читая "Чевенгур", вы вдруг вступаете в печальное безвременное царство, где смерть - не конец, а состояние. В самом начале романа рыбак, очарованный загадкой смерти, топится в реке. Ему хочется знать то же, что и рыбы, владеющие секретом смерти. Главный герой, сын рыбака, роет себе могилу рядом с отцовской, чтобы перенестись на ту сторону и составить компанию явно скучающему папе. Ближе к концу, комментируя смерть ребенка, герои умиляются: при коммунизме смерть дозволена и никем не ограничена.
Это не смакование умирания, а перемещение смерти из категории запредельного, исключающего в разряд обыденного, естественного и приемлемого.
Так сорные травы платоновских степей бесконечно перешептываются о своем, важном, а затем покорно принимают зимнюю смерть.
Сложно теперь уже выяснить, читал ли Евгений Юфит Платонова. Но во время просмотра его наиболее зрелой вещи, "Папа, дед Мороз умер", понимаешь: проросло платоновское семечко. Сквозь годы, смену поколений, долгий бойкот писателя и тяжелый безжизненный пласт советской культуры. Лишенный намека на динамику, внятного сюжета и (практически) диалогов, фильм напоминает сон после запойного чтения "Чевенгура".
А это роднит работу Юфита с еще одним примечательным фильмом — "Окраиной" Петра Луцика. Степенное повествование, так же помещенное в безвременное сказочное пространство, включает несколько эпизодов спокойной и как будто бы естественной жестокости. И, конечно, смерти.
Но death is not the end, поет зарубежный эстрадный исполнитель Николай Пещера.
BY КИТЕЖ
Share with your friend now:
group-telegram.com/kitezh23/53