В новом сериале «Преступление и наказание», который, кажется, не понравился никому, кроме меня, есть меж тем несколько вещей, достойных упоминания.
В целом я давний фанат театральных постановок Мирзоева, поэтому и в его фильмах люблю эту театральную условность, долгие паузы, яркие костюмы, актёров, замерших в странных позах, дух артхауса, а в этом конкретном фильме — ещё и долгие блуждания в точно воссозданном выморочном пространстве сна и бреда. То есть примерно всё то, что, как я понимаю, обеспечило сериалу феноменально низкие рейтинги (зритель ждал очевидно чего-то другого: атмосферы триллера, куда более стремительного развития событий или в крайнем случае пиетета и вежливых расшаркиваний перед классиком), — мне как раз близко. Впрочем, даже я предпочла бы, чтобы фильм был чуть менее вязким, кажется, сократи его на треть — было бы лучше.
Кстати, про вежливые расшаркивания, точнее их отсутствие. Недовольная публика уже попеняла режиссёру и сценаристу на то, что прямые цитаты, то есть архаичная речь героев на фоне современных декораций выглядит неорганично. Что внутренние терзания героя они превратили в недвусмысленную шизофрению и разговоры с воображаемым другом-бесом. Теперь, когда вышли последние серии, есть повод повозмущаться, как они смели изменить концовку. Я опять же возмущаться не буду, такой исход выглядит чуть ли не более логичным.
Ещё такое впечатление, что съёмочная группа дала обет не покидать пределов округа Коломна (хотя и дом Раскольникова, и дом Алёны Ивановны расположены по соседству, но не в Коломне), более того, не отходить дальше 300 м от нашего дома, благодаря чему в кадр попала наша помойка, наша баскетбольная площадка и ближайшая к нам заправка на Матисовом острове)).
Много отличных актёрских работ. Мне и Раскольников понравился (поехавший интеллигентный мальчик удался Ивану Янковскому куда лучше, чем афганец Вова Адидас), и вечно-на-грани-нервного-срыва Снигирь, сделавшая из жены Свидригайлова этакую повзрослевшую Настасью Филипповну. Но больше всех поразила Виктория Толстоганова в роли Катерины Ивановны Мармеладовой. Это вообще ключевой для меня персонаж, я шутила как-то, что в хорошие дни я чувствую себя рвущейся всех спасать Катериной Ивановной из «Братьев Карамазовых», а в плохие я Катерина Ивановна из «Преступления и наказания». Замородованная и доведённая до крайней степени отчаяния нищетой и неустроенностью женщина, толкнувшая падчерицу на панель и грызущая себя за это, пытающаяся сохранить среди чудовищного быта (муж пропил последние её чулки) остатки шика, стеной встающая на защиту Сони, когда её обвиняют в воровстве, женщина, чей рассудок в конце концов не выдерживает попыток совместить идеалистические фантазии и неприглядную реальность, где люди могут совершить подлость просто так и не сделать добра, хотя могли бы. Виктория Толстоганова блестяще всё это воплотила. Вот в этой сцене: «Вот вы, наверно, думаете, как и все, что я с ним слишком строга была, — продолжала она, обращаясь к Раскольникову. — А ведь это не так! Он меня уважал, он меня очень, очень уважал! Доброй души был человек! И так его жалко становилось иной раз! Сидит, бывало, смотрит на меня из угла, так жалко станет его, хотелось бы приласкать, а потом и думаешь про себя: «приласкаешь, а он опять напьется», только строгостию скольконибудь и удержать можно было», — просто дыхание замирало от того, как она это сделала. Ну и стишок капитана Лебядкина про таракана, положенный на мотив «Во французской стороне», который Катерина Ивановна с детьми исполняет, прося милостыню — просто шедевр.
Кому бы я порекомендовала посмотреть: любителям театральности и избыточности в кино и незашоренным ценителям текстов Достоевского.
В новом сериале «Преступление и наказание», который, кажется, не понравился никому, кроме меня, есть меж тем несколько вещей, достойных упоминания.
В целом я давний фанат театральных постановок Мирзоева, поэтому и в его фильмах люблю эту театральную условность, долгие паузы, яркие костюмы, актёров, замерших в странных позах, дух артхауса, а в этом конкретном фильме — ещё и долгие блуждания в точно воссозданном выморочном пространстве сна и бреда. То есть примерно всё то, что, как я понимаю, обеспечило сериалу феноменально низкие рейтинги (зритель ждал очевидно чего-то другого: атмосферы триллера, куда более стремительного развития событий или в крайнем случае пиетета и вежливых расшаркиваний перед классиком), — мне как раз близко. Впрочем, даже я предпочла бы, чтобы фильм был чуть менее вязким, кажется, сократи его на треть — было бы лучше.
Кстати, про вежливые расшаркивания, точнее их отсутствие. Недовольная публика уже попеняла режиссёру и сценаристу на то, что прямые цитаты, то есть архаичная речь героев на фоне современных декораций выглядит неорганично. Что внутренние терзания героя они превратили в недвусмысленную шизофрению и разговоры с воображаемым другом-бесом. Теперь, когда вышли последние серии, есть повод повозмущаться, как они смели изменить концовку. Я опять же возмущаться не буду, такой исход выглядит чуть ли не более логичным.
Ещё такое впечатление, что съёмочная группа дала обет не покидать пределов округа Коломна (хотя и дом Раскольникова, и дом Алёны Ивановны расположены по соседству, но не в Коломне), более того, не отходить дальше 300 м от нашего дома, благодаря чему в кадр попала наша помойка, наша баскетбольная площадка и ближайшая к нам заправка на Матисовом острове)).
Много отличных актёрских работ. Мне и Раскольников понравился (поехавший интеллигентный мальчик удался Ивану Янковскому куда лучше, чем афганец Вова Адидас), и вечно-на-грани-нервного-срыва Снигирь, сделавшая из жены Свидригайлова этакую повзрослевшую Настасью Филипповну. Но больше всех поразила Виктория Толстоганова в роли Катерины Ивановны Мармеладовой. Это вообще ключевой для меня персонаж, я шутила как-то, что в хорошие дни я чувствую себя рвущейся всех спасать Катериной Ивановной из «Братьев Карамазовых», а в плохие я Катерина Ивановна из «Преступления и наказания». Замородованная и доведённая до крайней степени отчаяния нищетой и неустроенностью женщина, толкнувшая падчерицу на панель и грызущая себя за это, пытающаяся сохранить среди чудовищного быта (муж пропил последние её чулки) остатки шика, стеной встающая на защиту Сони, когда её обвиняют в воровстве, женщина, чей рассудок в конце концов не выдерживает попыток совместить идеалистические фантазии и неприглядную реальность, где люди могут совершить подлость просто так и не сделать добра, хотя могли бы. Виктория Толстоганова блестяще всё это воплотила. Вот в этой сцене: «Вот вы, наверно, думаете, как и все, что я с ним слишком строга была, — продолжала она, обращаясь к Раскольникову. — А ведь это не так! Он меня уважал, он меня очень, очень уважал! Доброй души был человек! И так его жалко становилось иной раз! Сидит, бывало, смотрит на меня из угла, так жалко станет его, хотелось бы приласкать, а потом и думаешь про себя: «приласкаешь, а он опять напьется», только строгостию скольконибудь и удержать можно было», — просто дыхание замирало от того, как она это сделала. Ну и стишок капитана Лебядкина про таракана, положенный на мотив «Во французской стороне», который Катерина Ивановна с детьми исполняет, прося милостыню — просто шедевр.
Кому бы я порекомендовала посмотреть: любителям театральности и избыточности в кино и незашоренным ценителям текстов Достоевского.
Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. Although some channels have been removed, the curation process is considered opaque and insufficient by analysts. If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform.
from vn
