Самое интересное (как мы решили с домашним специалистом по философии перевода) замечание в тексте замечательной Арины Атик — замечание о "непереводимости" анекдотов, в противовес мемам. Только дело тут не в логоцентричности анекдотов и полимодальности мемов.
Анекдот — это действительно фольклор, который растет в конкретной культуре и поэтому оч контекстуален (а за пределами постсовка вообще есть такой феномен как анекдоты, отличимые от просто joke?). А вот мемы сначала становятся универсальными и только потом локальными.
Мемы — это почти деньги, универсальные знаки, создающие пространство, где обменивается все на все. А метаирония начинается, когда из этих универсальных штук оказывается можно собирать локальные сообщества, сложные конструкции "не для всех" и проч.
Потому что первичное движение мема — это как раз разложение сложного на единицы, индивиды.
Крч, анекдоты растут из локального, они тру локальные. А вот мемы это глобальный метаязык, провоцирующий локальное, искусственно навязывающееся локальное. Но милое и смешное
Самое интересное (как мы решили с домашним специалистом по философии перевода) замечание в тексте замечательной Арины Атик — замечание о "непереводимости" анекдотов, в противовес мемам. Только дело тут не в логоцентричности анекдотов и полимодальности мемов.
Анекдот — это действительно фольклор, который растет в конкретной культуре и поэтому оч контекстуален (а за пределами постсовка вообще есть такой феномен как анекдоты, отличимые от просто joke?). А вот мемы сначала становятся универсальными и только потом локальными.
Мемы — это почти деньги, универсальные знаки, создающие пространство, где обменивается все на все. А метаирония начинается, когда из этих универсальных штук оказывается можно собирать локальные сообщества, сложные конструкции "не для всех" и проч.
Потому что первичное движение мема — это как раз разложение сложного на единицы, индивиды.
Крч, анекдоты растут из локального, они тру локальные. А вот мемы это глобальный метаязык, провоцирующий локальное, искусственно навязывающееся локальное. Но милое и смешное
In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed. Two days after Russia invaded Ukraine, an account on the Telegram messaging platform posing as President Volodymyr Zelenskiy urged his armed forces to surrender. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. Lastly, the web previews of t.me links have been given a new look, adding chat backgrounds and design elements from the fully-features Telegram Web client.
from vn
