Почему работы пациентов психбольницы на Пряжке так похожи на базовый продукт выпускников арт-школ. Вопрос возник сегодня на выставке в «Третьем месте» под кураторством Кати Таракиной. В руинированных залах показывают отобранные работы пациентов больницы Святого Николая Чудотворца — той самой, где лежали Бродский, Хармс, Цой, жена Чайковского. Ну, кто живет в Петербурге, тот понимает, что Пряжка — это имя нарицательное.

Интересно, что в кураторском тексте, рассказывающем о Дебюффе и ар-брюте подчеркивается, что люди, которые делают эти работы находятся вне контекста арт-рынка и арт-движа в целом, не думают о зрителе, а значит не испытывают тех рамок и ограничений, что есть у «нормальных»художников. Но почему эти работы, созданные в рамках арт-терапии в психушке (сорри за такое название) кажутся такими конвенциональными? Часть можно просто отправить на Blazar или арт-ярмарку, которая проходит в самом «Третьем месте». Особенно обратила внимание на работы с замками — тема сейчас популярная (хоть у Малышек, хоть у Анастасии Рыбаковой). Не хочется банально писать, что мир стал похож на психбольницу, а все больше людей из арт-тусовки открыли для себя консультации у психиатров.

Кстати, галерея «Стыд», которую мы делали два года, находилась по соседству с этой психбольницей — помню, неприятный чел, сдававший помещение на просьбу снять с окон решетки ответил: «тут психи рядом, опасно». На что я ответила, что психи и опасность будут как раз внутри.