Публикуем редчайшее по своей тематической направленности сочинение 1939 г. Николая Ивановича Багрова, посвящённое юридическим и социальным причинам Русской Смуты.

Замечательное по слогу и содержанию введение автора публикуем частично здесь:

"При беглом взгляде на Русскую историю, постороннему наблюдателю может легко показаться, что Русская Смута является перманентным состоянием русской души, что русский бунт — неизбежный придаток всей русской жизни, объясняемый наклонностью россиян к беспорядку.

Однако, при более внимательном изучении социально-политических и хозяйственных условий русской жизни, произведенном за несколько столетий, мы должны будем убедиться, что не от характера русского человека, а именно от этих условий исторически зависело постоянство русского бунта. На протяжении веков причины Русской Смуты не только оставались в своих главных чертах нетронутыми, но напротив, с течением времени они обострились, как мы это видим на усилении крепостного права, которое, постепенно нарастая, получило свое разрешение только во второй половине 19-го столетия, и это было слишком поздно.

Изучая русский бунт, мы можем видеть, что политически и хозяйственный прогресс русской народной жизни в известные периоды истории правительством задерживался, и вместо него появлялся крутой поворот назад, — реакция, рождавшая в народной душе вполне понятные чувства глубокой и болезненной неудовлетворенности. Непосредственной задачей, которую мы здесь себе поставили, и является установление связи, которая соединяет современный нам русский бунт с его историческим прошлым, отыскание тех источников бунта, которые, вылившись из глубокой древности нашего народа и государства, влились и в нашу современность.

В сущности говоря, подобное исследование должен предпринимать о себе каждый народ, потому что мы не знаем государства, где бы не было периодически народных восстаний и революций, иногда по многу раз. Из европейских государств укажем на Англию, которая уже рубила однажды своему королю голову. То же самое делала и Франция. Однако, несмотря на это, мы видим, что Англия до сей поры пользуется прочно установившимся в ней монархическим строем, а Франция после казни Луи XVI-го — была несколько раз монархией и даже Империей. И хотя благодаря революциям колеблются и падают троны, но не вечна и сама низвергающая их власть революций : когда она отбушует и время её пройдет, государство вновь возвращается к своей исторически обоснованной жизни, которой разрушить нельзя, потому что все в мире зиждется исключительно на традиции, порядке и логике событий, на законах народной жизни — духовных и материальных, которых обойти никак нельзя. И сколь ты ни будь ловким акробатом, но на голове долго не устоишь.

Сам по себе бунт никогда не являлся духовной потребностью миролюбивого и кроткого русского человека, жителя необозримых равнинных просторов, с их бесконечными пашнями, заливными лугами серебристыми реками и таинственными дубравами, со всем тем, что неизбежно воспитывает в их обитателе широкий кругозор, мечтательность характера, терпимость и мягкость души, свойства, который Россия передавала даже и живущим в ней иностранцам, свойства столь далёкие от тех страшных потрясений, на которые русского человека порою толкает острая нужда и безысходность социального положения.

При этом, Русскому Народу приходилось быстро разочаровываться в тех якобы новых формах жизни, который открывал ему заманчиво бунт: сознав свои ошибки и поняв всю мимолетность событий, сопровождавших бунт, народ, после тяжкого похмелья, неизменно возвращался к исконным религиозно-национальным устоям своей жизни, в которых возрос и окреп гений Русского Народа, окреп и его поступательный культурно-прогрессивный импульс".

ИОСИФ УНГЕР О ПРЕДМЕТЕ И ОБЪЕКТЕ ПРАВ

Одну из первых попыток разобраться в установившейся сбивчивой терминологии сделал Унгер, который обсуждает вопрос об объектах прав в связи с вопросом о предмете частных прав. "Выражение "предмет права" (Gegenstand des Rechtes), - говорит он, - благодаря различному смыслу, которым обладает термин "предмет" вообще, служит для обозначения нескольких существенно отличных друг от друга понятий". В частности, он различает следующие комбинации. Во-первых, говорит он, "субъективное право есть власть, которую имеет одна воля над другими волями: в силу признанного за нами права воля других лиц подчиняется нашей воле.

И вот, поскольку всякое господство предполагает нечто, что господствует, и нечто, над чем господствует, и поскольку то, над чем господствует, в качестве объекта господства составляет предмет его (das Beherrschte als das Objekt der Herrschaft Gegenstand derselben genannt), можно сказать, что общим предметом всякого права является воля третьих лиц". Во-вторых, продолжает Унгер, "выражение "предмет" часто обозначает и то, на что нечто направлено (dasjenige, worauf etwas gerichtet ist)".

В этом смысле, поясняет он, говорят, напр., о действии как о предмете обязательственного права и даже о (полном или частичном) господстве над телесной вещью как о предмете вещного права. "В этом смысле предмет означает то, что человек при посредстве (своего) права в состоянии достигнуть, что в силу своего права он может предпринять или чего он может потребовать от других, т.е. в этих случаях предмет означает то же, что иначе обозначают словом "содержание" (in diesen Fallen bedeutet Gegenstand dasjenige was man sonst mit dem Ausdruck Inhalt bezeichnet)".

Так, действие составляет содержание обязательственного права, господство над телесной вещью составляет содержание вещного права и т.д.Наконец, в-третьих, "выражение "предмет права" в совершенно особом смысле употребляется для обозначения субстрата, над которым ближайшим образом и непосредственно проявляется покоящееся на праве и охраняемое правом физическое господство. Здесь предмет права означает подчиненные нашему физическому господству объекты чувственного мира, т.е. (телесные) вещи, над которыми человек осуществляет свое господство".

О предмете в этом смысле, замечает Унгер, можно говорить только в применении к вещному праву: "...ни у какого другого права не имеется такой отдельный от воли третьих лиц, самостоятельный субстрат, над которым могли бы проявиться наша власть и господство". "Неправильно поэтому говорить, - прибавляет Унгер, - хотя это часто и делается, будто в обязательственном праве непосредственным предметом права является действие, в вещном праве - вещь.

Дело в том, что действие нельзя ставить в один ряд с вещью, так как оно не есть реально существующий субстрат, над которым могли бы быть проявлены власть или господство... В обязательственном праве нет вовсе субстрата права, действие составляет предмет права лишь постольку, поскольку над предметом понимают содержание права..." Переходя затем к анализу понятия "объект права", Унгер отмечает, что и
этот термин не имеет установившегося значения.

"Некоторые прилагают выражение "объект права" только к (телесным) вещам, но в большинстве случаев этот термин служит для обозначения как (телесных) вещей, которые составляют субстрат нашего физического и юридического господства, так и действий (бестелесных предметов прав), которых мы в силу нашего права можем требовать от других".

Цит.: Д.Д. Гримм, К учению об объектах прав, Вестник права. Журнал юридического общества при Императорском С.-Петербургском университете.
1905. N 7, сентябрь.

В.П. Безобразов о причинах непопулярности ипотечного обеспечения в Великобритании

Англия и Шотландия вовсе не знают земских или ипотечных банков, а между тем конечно нет страны в Европе, где бы сельские хозяева имели более свободный доступ к кредиту и где бы пользование кредитом было более распространено в земледельческом быту, нежели в Англии и Шотландии. Кредитный сделки до такой степени вошли в нравы и обычаи этих стран, даже в низших слоях сельского народонаселения , что в последнее время даже арендаторы , которых весь годичный денежный оборот составляет не более 60 Ф. ст. (около 400 р. сер.), производят все свои операции через посредство банкирских домов и имеют в них открытые счета, по которым пользуются личным открытым (бланковым) кредитом на значительные суммы.

Мы полагаем, что собственно земские банки, или специальные кредитные учреждения для выдачи ссуд под залог недвижимых имуществ, не могли возникнуть в Англии и Шотландии главнейше — по трем причинам. Во-первых, когда личный кредит достигает такого обширного развития, как в этих странах, то он поглощает собою ипотечный или вещественный кредит, который является уже делом весьма второстепенным. Когда промышленная личность хозяина, его личная состоятельность , сделалась сама по себе прочным обеспечением для его кредита и когда капиталист, кредитуя, принимает в соображение преимущественно эту коммерческую состоятельность своего дебитора, то возможность обратить взыскание долга на ту или другую часть его имущества не имеет для него большой важности.

Во-вторых, банки (собственно банкирские дома) до крайности локализированы в Англии и Шотландии, то есть не сосредоточены в нескольких обширных кредитных учреждениях, а рассеяны по всей земле и по всем местам населения. Когда банк находится в таком тесном и непрестанном соприкосновении с своим потребителем (потребителем кредита), то он всегда знает коммерческое положение потребителя и может за ним всегда следить, без особенных вещественных доказательств цифры его имущества.

Банкир обращается при этом, как бы в казначея или кассира каждого соседнего сельского хозяина, делается посредником всех его предприятий и только в особенных случаях берет от него закладную запись для обеспечения кредита. Ссуды английских и шотландских банков под ипотечные обеспечения составляют весьма НИЧТОЖНУЮ часть их операций и нет практической возможности отделить такие ссуды от множества иных кредитных сделок, в которые банки входят с сельскими хозяевами, фабрикантами, купцами и проч.

Наконец упомянем и о третьем обстоятельстве, препятствовавшем образованию в Великобритании земских банков. Поземельная собственность, как известно, чрезвычайно редко переходит здесь из рук в руки и еще менее дробится. Каждый житель Великобритании старается употребить свой капитал на приобретение земли в собственность — или на обработку её, на хозяйство, или на свои обороты по промышленному предприятию. Потому здесь совершенно отпадает назначение поземельного кредита — служить способом (посредством долгосрочных займов) к приобретению поземельной собственности, к разделам наследства, к округлению владений и т. д.,— назначение поземельного кредита, играющее столь важную роль на континенте. В Великобритании потребность в оборотном капитале в сельском хозяйстве совершенно преобладает над потребностью в основном и постоянном капитале.

Цит.: В.П. Безобразов, Поземельный кредит и его современная организация в Европе: С приложением уставов ипотечных кредитных учреждений в Германии, Царстве Польском и Остзейском крае, 1860 г.

В.В. Розанов: Один юридический вопрос

Из длинной рубрики постановлений, сделанных на «Всероссийском съезде делегаток равноправности женщин», только что состоявшемся в Москве, позволю себе остановиться на одном, касающемся особенно застарелой и особенно болящей язвы общества: так называемых «белых невольниц», «жертв общественного темперамента» и проч. Съезд постановил высказаться «за отмену исключительных законов о проститутках».

Это слишком платонично. Хотя в очень небольшом числе, женщины получили в западноевропейских университетах полное юридическое образование. Отчего эти женщины не остановятся на мысли перевести весь вопрос об «исключительных законах о проститутках» с почвы филантропии и унизительного выпрашивания «милости» на более осязательную почву права, юридического иска? Мне думается, при этой перемене фундамента всего дела, вопрос мог бы быть доведен до «вожделенного окончания» не более как через 2-3 года полемики в повременной печати, статей научных и философских.

Года три назад я получил из одного южнорусского города письмо-рассказ о том, как были захвачены дозором на улице в поздний вечерний час три девушки. Они просто гуляли; может быть, шалили, разговаривали громко, дурачились. Весьма возможно, что имели провожатых, — рабочих с одного двора или мастеровых из соседнего ремесленного заведения. Ни смеха, ни поздних вечерних прогулок по улице я не оправдываю, но не думаю, чтобы хотя единый судья в мире, хотя единый законодатель в серьезном законодательном учреждении или какой-нибудь человек с совестью — решился высказать, что «прогулка по улице с провожатыми, смех и разговор» составляют уголовное преступление или серьезное гражданское преступление. Просто это «быт», «нравы», «уличная картинка», сюжет беллетриста, а не законодателя.

Письмо-рассказ оканчивалось уведомлением, что все три девушки, получив наутро желтые билеты взамен отобранных у них обыкновенных гражданских, покончили с собою: одна удавилась «от срама», а две от того же отравились. Письмо мною сохранено, и я мог бы его напечатать; словом, -тут нет ни одного слова выдуманного. Если они «от срама отравились», то очевидно, что «срама проституции» они не хотели, что в их намерение не входило делаться проститутками? Кажется, ясно! И кажется, ясно для всякого судьи и законодателя, для всякого гражданина, что они были насильственно обращены в проституток, что им было навязано или они были насильственно принуждены к взятию этого ремесла в пропитание себе. С тем вместе они были выключены из гражданского состояния, перестали быть гражданками. Так или нет? Вот это и желательно было бы выяснить юридически.

Мне кажется, «гражданского состояния» проститутки не имеют. Это суть государственные профессионалки, обслуживающие нужды армии, флота и «общества», «учащейся молодежи» и пр.; т. е. это суть полупансионерки, полуузницы, но только живущие «на отпуске», на несколько приотпушенном аркане, который потянуть и сократить насколько угодно может тот «дозор», который им выдал «желтые билеты». Какое же это «общегражданское состояние», когда никто таковую не возьмет более ни в какое услужение и ни на какую работу? Когда ее не пустят на квартиру ни в какой порядочный дом? Да и, наконец, самая форма билета или паспорта, по коему рассматриваются «права» и «состояние» каждого человека, определяется принадлежность его к «сословию» и пр.; самый этот вид билета не только иного содержания, но и иного цвета, позорного, с коим человека никуда не пустят, — все свидетельствует ясно, что обладатель его утерял свои гражданские права. Такая-то, положим, «мещанка» или «дворянка», получив желтый билет, — сохраняет ли «права» мещанки и дворянки, право вотировать и проч. и проч.? Мне передавал один весьма образованный человек, — чему я отказываюсь поверить, — будто таковая несчастная, раз получив желтый билет, не вправе, кто бы к ней ни обратился, какой бы это ни был пьяный и омерзительный человек, отказать ему в своих специальных услугах?! Не верю, чтобы это было так «по закону»: такого чудовищного закона, мне кажется, не может существовать и не существует.

Но оставляю филантропию и перехожу к юриспруденции. Юристы и обязаны поднять вопрос, может ли в стране, где действуют суд и администрация разных ярусов и компетенции, кто-либо быть «лишен гражданских прав» и «исключен из сословия», с «принудительным зачислением его в ремесло», — без всяких процессуальных судебных форм, без судоговорения, обвинения и выслушания оправдания, без прокурора и защитника? Словом, без всякого, без всякого суда!!! Хорошо известно, и я не протестую, что «сельский сход может выслать из деревни дурного члена», но это действие коллективной общины, и тут есть разговор, «суждения», слушаются «свидетели» и «очевидцы». Мне думается, на господине министре юстиции лежит священный нравственный долг разобраться в этих вопросах, не обсуждавшихся просто по непривлечению к ним внимания. Но нам, гражданам, решительно несносно видеть, что все-таки наши сестры, пусть очень бедные и несчастные, пусть, наконец, даже дурные (и мы сами не очень хороши), в совершенно неопределенном количестве и неизвестно кто и когда вылетают из «гражданского строя», из нашего, позволю сказать, «гражданского братства» (ибо все граждане — братья) без всякого «суда и следствия» над ними, без вмешательства судебного следователя, в учено-бесстрастном приговоре которого не отказано даже убийце, грабителю на большой дороге; фальшивому монетчику, государственному преступнику, даже когда все они суть по рождению из крестьян и мещан, как большинство «взятых в проституцию».

Мне кажется, должно быть поставлено следующее:

1) Желтый билет или вообще «особый этот профессиональный» может быть выдан только по формальному прошению получающего его лица. Ибо в Российской империи «навязанных ремесл», «принудительных работ» иначе как в отбывание наказания по суду не существует и в государственных законах этого не прописано.

2) Государство, охраняя здоровье общества, может подчинять «лиц этого ремесла» особенному медицинскому надзору, но не иначе как по судебному расследованию, в установленных формах: 1) следствия, 2) обвинения и 3) защиты, которые удостоверили нанесение ущерба здоровью кому-нибудь от такого-то лица.

Я не смею предложить 3-го правила, которое мне очень хочется предложить:

3) Так как все дело в охранении здоровья, в медицине и санитарии, и так как для государства и отечества решительно все одно, от какого лица таковой «ущерб» получается, то «пол» не должен иметь никакой роли в «выдаче по суду» такового особливого билета: его может получить всякая женщина по указанию и доказательству заболевшего от нее мужчины, но равно и мужчина по указанию и доказательству зараженной от него женщины. Это до того элементарно, что об этом не стоило бы и спорить. Все дело — здоровье, польза, и больше ничего. Кто меня убил, мужчина или женщина, — все равно. Я кричу, а суд должен слушать. Женщины так же вправе кричать на «безобразия» кавалеров, ну, скажем, молодых учащихся юристов, медиков, законоведов и членов судебного персонала, как все сии кричат на «нездоровых женщин», и даже кричать: «Смотри, полиция, здорова ли такая-то: я хочу с нею побезобразничать».

И «дозор» слушает! Какое унижение, какая роль полиции! «Ваше благородие, пожалуйте: ручаемся за безопасность». Фу!

Кажется, достаточно назвать этот факт, чтобы выплюнуть его из законодательства или из «специальных полицейских правил» (не знаем, кажется, все «ведомства» в этом «благоустройстве» грешили).

Давно пора сознать, что единственное условие сокращения разврата -это чтобы «правительство не гарантировало добротность товара», кстати, — всегда фальшиво: ибо больницы все-таки полны. И чтобы вообще отменена была государственная проституция, чтобы правительство очистило руки от этого добра, распустило своих пансионерок; ибо очевидно — кто надзиратель, тот и заведующий, кто «заведующий» — тот и директор. Это «директорство над проститутками» государству следует вовсе оставить, просто по неприличию всего дела.

Затем, люди рассортируются — поверьте. Будет меньше распущенности, ибо меньше «удостоверения в безопасности», «правительственной бандероли» (= желтый билет), удостоверяющей: «осмотрена и годна». А где она останется, и останется все же в очень большом количестве по случаю «армии, флота и учебных заведений», — там пусть ремесленничают отдельные лица на свой страх и риск, без правительственного запрещения хоть на время прерывать несчастное и унизительное ремесло или не предаваться ему с тем сгущенным усердием, лихорадочной жадностью, каков всякий единственный способ ежедневного пропитания.

Господа юристы, потрудитесь; господа мудрецы, подумайте.

Впервые опубликовано: Новое Время. 1905.13 мая. № 10485.

ВАЛЕНТИН ПИНЕЛЬ ЛЕ ДРЕ О СВОБОДЕ ЗАВЕЩАНИЯ В РЕВОЛЮЦИОННОМ И НАПОЛЕОНОВСКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ

Предлагаем к прочтению работу из Журнала Фонда Савиньи по истории права за авторством Валентина Пинеля ле Дре о свободе завещания в революционном и наполеоновском законодательстве. Из статьи вы узнаете, что:

• Вопреки статьям 2 и 17 Декларации прав человека и гражданина, где собственность была возведена в ранг естественного права, революционные и наполеоновские законодатели не считали право свободно распоряжаться имуществом после смерти самоочевидным.
• На юге Франции существовала давняя традиция наследования по завещанию, но это привело к противостоянию с обычаями северных провинций.
• На юге завещание было возможно, а на севере — нет.

• Некоторые регионы предоставляли равные доли в завещании, что требовало отчета за подарки.
• Большинство обычаев не были строго эгалитарными, что создавало противоречия.
• Наследницы женского пола часто получали меньшую долю.

• Революция бросила вызов фундаментальным аспектам политического проекта, и вопрос о правопреемстве стал ключевым.
• При реформе наследования необходимо было сбалансировать право собственности с идеалом благородства.
• Важно было предотвратить концентрацию собственности в руках немногих.
• Необходимо было избежать внутрисемейной несправедливости и конфликтов.

• Филипп-Антуан Мерлен де Дуэ предложил реформу закона о наследовании.
• Согласно этому закону провозглашался принцип равенства наследников.
• Мирабо и другие выступали за ограничение свободы завещания.

• Некоторые избиратели, особенно с Юга, выступали против принципа равенства.
• Жан-Жозеф Мужен де Рокфор и другие поддерживали свободу завещания.

• Равенство наследников было установлено лишь при отсутствии завещания.
• Революция отменила учреждения, такие как фидеикомиссы, и ввела радикальную форму равного правопреемства.
• Закон от 6 января 1794 года подтвердил принцип равенства наследников и расширил его.
• Закон установил, что можно распоряжаться имуществом только в пользу прямых наследников.

• Закон от 26 октября 1793 года имел обратную силу до 14 июля 1789 года.
• Закон от 6 января 1794 года распространил действие на имущество, открытое после 14 июля 1789 года.
• Закон подвергся критике за его обратную силу и за право распоряжаться имуществом.

• Кодекс расширил сферу применения закона от 6 января 1794 года.
• Составители Гражданского кодекса опирались на принципы древнего права и революционное законодательство.
• Они приняли принцип равенства при завещании и свободу условий для вступления в наследство.
• Правила управления дарами и завещаниями были реформированы.

• В Гражданском кодексе завещания и дары были концептуализированы как акты, посредством которых можно безвозмездно распоряжаться имуществом.
• Завещания рассматривались как акты, которые можно отозвать, а дары как акты, которые нельзя отозвать.

• Подарки и завещания рассматривались как промежуточные средства приобретения собственности.
• Подарки были описаны как контракты, а завещания как односторонние договоры.
• Составители Гражданского кодекса не интегрировали закон о наследовании по завещанию в закон о договорах.

• Жан Домат оказал значительное влияние на составителей Гражданского кодекса.
• Домат рассматривал наследование по завещанию и дары как отдельные подотрасли права.
• Франсуа Буржон и Роберт-Жозеф Потье также обсуждали наследование по закону отдельно от даров и завещаний.

• Гражданский кодекс различает законных и назначенных наследников.
• Законные наследники получают имущество ipso iure, но обязаны оплатить расходы по наследованию.
• Назначенные наследники должны требовать передачи имущества, если оно не передано законным наследникам.

• Родительские семьи наделены авторитарными полномочиями.
• Завещания рассматриваются как инструменты для обеспечения общественного порядка.
• Свобода родительских семей ограничена, чтобы предотвратить злоупотребления.

• В революционном законодательстве женщины упоминаются редко, а наполеоновское законодательство ориентировано на мужчин.
• Наполеон считал, что свобода завещания необходима для укрепления отцовской власти.

• В 1803 году в Совете министров обсуждались вопросы свободы завещания.
• Малевиль выступал за ограничение свободы завещания, утверждая, что это необходимо для поддержания порядка в обществе.
• Малевиль ссылался на Монтескье, который считал, что отцы обязаны кормить и защищать своих детей, но не обязаны делать их наследниками.

• Малевиль утверждал, что свобода завещания должна быть пропорциональна обязанностям отцов.
• Он приводил примеры из римского права, где половина наследства была предназначена для исправления несправедливостей.
• Малевиль подчеркивал важность отцовской власти для поддержания порядка в обществе.

• Революция усилила важность отцовской власти, так как увеличилось число преступлений среди молодежи.

• В крупных городах, где торговля важна, а богатство состоит из движимого имущества, меньшая доля наследства не вызывает неудобств.
• В провинциях, где торговля незначительна, а богатство состоит из земли, каждая передача наследства приводит к дроблению имущества, что разрушает сельское хозяйство и семьи.

• Тронше утверждал, что римляне не могут служить примером, так как они были верховными законодателями в своих семьях и имели неограниченную власть над детьми.
• Реаль поддерживал Тронше, утверждая, что свобода завещания приведет к разрушению сельского хозяйства и семей.

• Порталис утверждал, что свобода завещания необходима для общества, так как позволяет отцу распределять имущество пропорционально потребностям детей.
• Он подчеркивал, что свобода завещания особенно важна для низших классов, где отец должен иметь больше власти для распределения имущества.

• Составители Гражданского кодекса решили принять идею Жана-Жака Режи де Камбасереса о прогрессивной доле наследства.
• Судьба незаконнорожденных детей была источником разногласий.

• Гражданский кодекс возвысил брак как структурообразующий элемент семьи.
• Незаконнорожденные дети не имели прав на имущество своих родителей.
• Закон предоставлял им права на имущество только при признании их отцами.

• Революционные элиты стремились ограничить свободу завещания.
• Консульские законодатели восстановили свободу завещания для обеспечения авторитета государства.
• Все согласились с необходимостью регулирования завещаний для поддержания мира в семьях и обществе.

• Менее десятой части наследственных прав передавались по завещанию.
• Французы постепенно привыкали к новой модели наследования по закону.