Что происходит с российской оппозицией за рубежом?

За последние несколько лет значительная часть оппозиционных сил оказалась в эмиграции. Вместо консолидации мы наблюдаем фрагментацию и вечные конфликты, что многих разочаровывает. Давайте разберемся, почему так происходит.

Еще несколько лет назад у политических организаций внутри страны даже в условиях недемократии были довольно очевидные маркеры поддержки: отдельные электоральные успехи, наличие разветвленной политической инфраструктуры в регионах, эффективно работающая финансовая модель по привлечению ресурсов через фандрайзинг и краудфандинг. Однако государственная репрессивная активность во многом свела на нет эти явления: многим политическим проектам пришлось покинуть страну и перестроить принципы работы.

Во-первых, многие привычные способы политического участия оказались для них больше недоступны — следовательно, сложно понять, насколько те или иные организации реально пользуются поддержкой россиян. Косвенным маркером могут служить разве что данные по охватам и подпискам в соцсетях — что характерно скорее для оценок эффективности медиа, а не политических организаций.

Во-вторых, из-за разных нехороших статусов и политических потрясений сломалась привычная финансовая модель. С одной стороны, люди внутри страны не могут столь активно финансово поддерживать организации, как это было раньше. С другой стороны, уехавшие граждане постепенно ассимилируются и отрываются от российской политики (подробнее о российской диаспоре можно почитать тут, тут, тут, тут, тут). В результате организациям приходится привлекать иностранное финансирование — как я уже ранее писал, кроме позитивных эффектов в виде, собственно, наличия денег, это несет в себе и негатив: обострение конкуренции друг с другом за ресурсы, а также смещение фокуса на выполнение обязательств перед донорами, а не на расширение аудитории. Таким образом, в среде оппозиции за рубежом не формируются стабильные горизонтальные связи.

В-третьих, наблюдается обострение поляризации, хотя этот тезис сложнее всего подкрепить количественными данными. В эмиграции многие структуры, а также сами люди, начинают выражать более радикальные позиции, что отторгает значительную долю умеренной аудитории. В чем-то это напоминает кейс венесуэльской оппозиции в изгнании после 2019 года.

В-четвертых, не стоит запоминать и о психологических факторах. В работе "The Activist Personality: Extraversion, Agreeableness, and Opposition Activism in Authoritarian Regimes" (2023) Ян Матти Доллбаум и Грэм Б. Робертсон пишут о том, какие личностные качества побуждают людей становиться оппозиционными активистами в условиях риска репрессивного и социального давления. Исследование показало, что сочетание экстраверсии (общительность, энергичность) и низкой дружелюбности (готовность к конфликтам), делает людей более склонными к оппозиционной деятельности в авторитарных режимах. Первая черта помогает активистам преодолевать страх перед репрессиями, тогда как вторая позволяет им справляться с социальным осуждением и изоляцией. Несложно догадаться, что ровно эти же качества могут мешать им выстраивать широкие коалиции и обращаться к массовой аудитории.

Поэтому нынешнее положение российской оппозиции в изгнании скорее является нормальным и закономерным, а не чем-то необычным. Надеюсь, этим постом я закрою эту для кого-то токсичную тему и больше не буду к ней возвращаться.

Репрессии как сигнал обществу

Тут в AJPS два месяца назад вышла статья 🔑 про новую функцию государственных репрессий. Авторы полагают, что репрессии в автократиях – это не попытка точечно наказать активистов и даже не способ запугать людей, а объяснить, какое поведение является нежелательным, чтобы так больше не делали. Так граждане, гражданки и все остальные понимают, чего от них точно не хочет государство.

Исследователи использовали интересный дизайн: обеим группам были представлены 6 случаев действий граждан, после каждого из которых задавался вопрос: были ли граждане арестованы за своё поведение? Тритмент-группе сказали, что все 6 случаев спровоцировали арест, контрольной группе не стали раскрывать эту информацию, после чего в обеих группах + порядок случаев был рандомизирован (вопросы задавались в случайном порядке).

Последующих вопросов тоже было 6, и приводить все результаты было бы слишком громоздко, поглядите сами, но в общем в тритмент-группе по всем вопросам наблюдается большая уверенность в том, что похожее поведение будет наказуемо и его следует избегать, так что гипотеза вполне подтверждается.

В авторитарных режимах законодательство часто обновляется, а доверие к его исполнению низкое, поэтому люди не всегда понимают, что можно, а что нет (тем более, эти грани "можно-нельзя" постоянно меняются). С помощью репрессий-сигналов общественность может обновлять свои убеждения и перестраивать своё поведение на лояльное.

Миграция и явка: бразильский кейс

Александр Кустов выкатил драфт ресёрча 🔑 про то, как межрегиональная миграция влияет на явку. Кейс интересный: голосование в Бразилии обязательное, неявка карается штрафом + нет строгих требований к постоянной регистрации, что приводит к тому, что избирателей гоняют от одного региона к другому, как стадо, чтобы они проголосовали и уехали, об этом тоже была статья.

Однако результаты Кустова показывают иное: доля миграции существенно снижает явку, проверено регрессией на 5000 бразильских муниципалитетах.

Проще говоря, раньше считалось, что мигранты просто не могут голосовать по юридическим причинам. Это исследование показывает, что даже при наличии такой возможности и штрафах за неявку мигрантам вообще не до голосования. Объяснительный механизм этого явления на пикче в таблице.

Ну что, товарищи, товарки и все прочие. Пришло время поздравить всех нас и подвести некоторые итоги!

В этом году я несколько отошёл от академии и совместно с коллежанками зафигачил несколько журналистских исследований. А ещё под конец года поучаствовал в создании игры в чат-боте для 7x7, поэтому буду очень рад, если вы его постестите!

Сдал итальянский на А2, провёл несколько публичных лекций в Тбилиси и два курса для Первым рейсом и для Свободного. Но ничего, сейчас в Болонском университете вернусь и к академической деятельности.

И одно из главных моих достижений к 2025 году: 2025 подписчи:ц на канале, за что я вас крайне благодарю. В следующем году постов будет больше, а старых перепостов меньше, не сомневайтесь!

Всех с наступающим 🎉

30 лет списочных экспериментов

Споры о надёжности соцопросов вечны, особенно когда речь идёт об опросах в автократиях. Списочный эксперимент – один из способов избежать искажения в вопросах, которые могут восприниматься как чувствительные. Как именно это происходит, я уже описывал здесь (и вот здесь на российских данных)

А сейчас хочу поделиться вот таким метаисследованием🔑: авторы собрали 264 списочных эксперимента и разделили их по группам, чтобы проверить, в каких из них больше различий между контрольной и экспериментальной группами

Оказалось, что чувствительность чувствительности рознь. Если вопросы касались честности выборов и электоральных предпочтений, разница наблюдалась, но списочные эксперименты абсолютно не работали в вопросах, касающихся расовых и гендерных отношений – на такие отвечали вполне честно

Вывод, который делаю я: если есть реальная опасность получить по шапке, предпочтения будут искажаться. Если максимум, что грозит – это общественное осуждение, то бояться нечего, и отвечают честнее

Вера в честные выборы

Крайне любопытная статья Пиппы Норрис про то, как граждане воспринимают честность выборов, что на это влияет и насколько сильно это соотносится с реальностью. Исследование межнациональное. Метод: многоуровневая регрессия (переменная второго уровня: страна). Выводы такие:

1) В целом, люди вполне правдоподобно оценивают положение дел. Если выборы честные, они и оцениваются как честные. Если выборы нечестные, то граждане всё понимают и не считают их честными.

2) Искажает предыдущий вывод только эффект победителя/проигравшего. Если близкая политическая сила проигрывает, происходит искажение: выборы классифицируются как более нечестные, чем на самом деле. И наоборот, если идеологически близкая политическая сила выигрывает, выборы воспринимаются как более честные, чем они есть на самом деле. В этом ничего удивительного нет.

3) Удивительно то, что предыдущее искажение тоже имеет разную силу в зависимости от количества дезинформации. Если уровень дезинформации высокий, эффект становится сильнее более чем в пять раз.

Единственное, что (на мой взгляд) не учла Пиппа, что дезинформация тоже может зависеть от степени политической поляризации. Проблему эндогенности никто не отменял, и мне-то кажется, что дезинфа как раз наоборот не должна влиять там, где выборы воспринимаются как честные.

Посты про исследования будут, но, поскольку дедлайн уже через 5 дней, я хочу рассказать вам, что в этом семестре я веду курс в Свободном про выборы и избирательные системы.

Электоральная инженерия – довольно важная часть политологии. На курсе мы сосредоточимся на том, почему политики выбирают те или иные избирательные системы и каковы последствия этих выборов для граждан:ок.

Подробнее можно посмотреть в силлабусе, ну и вообще, участие бесплатное, присоединяйтесь, дедлайн подачи заявок 18 января!

Неакадемическая, но от этого не менее интересная статья NY Times с опросом американ:ок про их гипотетическую партийную принадлежность.

У меня какая-то иррациональная неприязнь к двухпартийным системам. Во-первых, они плохо отображают предпочтения граждан. Внутри партий есть свои разногласия, однако они разрешаются по своим процедурам без участия граждан. Даже если посмотреть на праймериз и последствия, где избиратель:ницы вынуждены голосовать за неприятного им президента, потому что он был выдвинут приятной (или по крайней мере наименее неприятной) партией. Ну бред же!

Во-вторых, двухпартийная система создаёт либо чудовищную поляризацию (как сейчас в США), либо партии становятся неотличимыми друг от друга бюрократическими аппаратами (как было в нулевые в США). Точек соприкосновения минимум, представительства интересов тоже. По факту работает только территориальное представительство через парламент, и то с существенными оговорками в виде необходимости выбирать между двумя кандидат:ками, у остальных шансов нет.

Так вот, ну вот опрос показывает разные политические предпочтения, и появление таких партий сильно улучшило бы региональное представительство. Однако предпосылок к этому не предвидится в силе ещё одной проблемы: двухпартийная система консервативна, устойчива и её олигополия никого не пустит на политическое поле без интеграции партий. Раскол одной из партий возможен, и он уже случался в истории США, но привёл к тому, что победила нерасколовшаяся партия, поскольку голоса остальных двух размылись. Избирательная система так устроена, ю ноу.

Так что такие вопросы в целом полезны только для понимания идеологических предпочтений, но не для логики институциональных изменений. Но статью всё равно почитайте, визуализация там хорошая.

Клиентелизм в Румынии: проверяем через conjoint experiment

Электоральный клиентелизм (в который входит как подкуп избирателей, так и принуждение голосовать) был и отчасти остаётся моим исследовательским интересом, тем интереснее разбирать статьи о нём, тем более с экспериментальными опросами. Однако статья "Partisanship and Tolerance for Clientelism: Evidence from a Conjoint Experiment in Romania" (2023) изучает не столько сами механизмы обмена голосов на блага, сколько отношение избирателей к факту подобной электоральной манипуляции со стороны избирателей. К тому же действие происходит в Румынии, где подобные практики процветают, несмотря на относительно недавнюю демократизацию.

Метод conjoint experiment подразумевает рандомизированный опрос, где разные характеристики перемешиваются случайным образом, чтобы оценить их влияние друг на друга. Респондентам представили выбор из воображаемых кандидатов, обладающих разными качествами (гендер, партия, факт скупки кандидатом голосов и др.) и предложили ответить, выбрали бы они этого кандидата или нет. В результате тех кандидатов, про которых было известно, что они занимались подкупом избирателей, выбирали на 30% реже.

Также важно, что косвенный клиентелизм (не прямой подкуп, а помощь с социальными благами/услугами) воспринимался респондентами намного мягче. Однако самое интересное в том, что если партийная принадлежность респондента и кандидата совпадала, то отношение к подкупу было уже не таким уж и категоричным и снижало отвержение кандидата более чем в два раза.

Вот так общая идеология и партия существенно увеличивает лояльность по отношению к электоральным манипуляциям. Однако важно, что это клиентелизм неустойчивой демократии, где партии имеют реальное идеологическое наполнение и политическую поддержку. Как мне кажется, в случае той же РФ связь была бы куда слабее, поскольку партийная принадлежность в случае доминирующей партии говорит скорее об одобрении власти в целом, чем о реальной идеологической заряженности. В период расцвета российского политического машиностроения сети лояльного электората были подобны крепостным крестьянам, которых в случае смены владельца спокойно "передавали" от одной партии к другой.

Как вы думаете, чему посвящён этот график? Астрономии и созвездиям? Геометрическим задачам? Нет, это иллюстрация влияния строительства железных дорог на вероятность сепаратизма в государствах Европы XIX-XX вв из препринта этого года. Давайте же разберём эту непонятную схему по частям. Как именно это влияние происходило? Разберём в посте ниже:

M1: Доступ к рынку и социальные коммуникации. Перемещение товаров и людей на большие расстояния способствовало формированию интегрированной рыночной экономики и трудовой миграции из аграрных городов в индустриализирующиеся города, увеличению доли занятости в промышленном секторе. ЖД линии впервые
соединили крупнейшие индустриальные города внутри страны.

M2: Государственное влияние и прямое управление. Государствам необходимо проникать в периферийные районы, чтобы проводить предпочтительную политику, контролировать назначенных государством бюрократов и, при необходимости, подавлять неуправляемые местные элиты и население. Перспектива государственных репрессий увеличивает стоимость сепаратистской мобилизации и снижает вероятность успеха сепаратистов.

M3: Внутренние связи и социальная мобилизация. Улучшается координация и коллективные действия периферийных оппозиционных движений. Местные железные дороги в субрегионе с культурной самобытностью улучшают внутренние связи его жителей.

Метод: многократный DiD с поэтапным добавлением тритмента (то есть постепенное сравнение регионов имеющих и не имеющих доступа к ЖД + очень много контроля + двухэтапные оценки, как мне кажется, вполне достоверно). В результате выявлено 195% увеличение вероятности сепаратизма по сравнению с выборкой без ЖД (или 158% при замене года на фиксированные эффекты страны-года).

Эти результаты показывают, что в среднем и вопреки наивным интерпретациям теории модернизации доступ к железной дороге способствовал сепаратистской мобилизации, а не укреплению национальной сплоченности и политической стабильности в районах проживания этнических меньшинств. Держим в уме, что это пока препринт без пир-рецензирования, но выглядит весьма достойно!

Сурс: "The Train Wrecks of Modernization: Railway Construction and Separatist Mobilization in Europe" (2025) 🔑

Контрмажоритаризм как благо и угроза современной демократии

Шок, сенсация: НЕколичественная статья на Political Sins! Разберём статью (которая больше позиционирует себя как эссе) Стивена Левицки (да-да, того самого) и его соавтора-ноунейма (извините) "When Should the Majority Rule?" (2025) 🔑.

Авторы вводят термин "контрмажоритаризм", то есть практики и институты, не позволяющие большинству сконцентрировать всю власть даже при электоральной поддержке. Сюда входят на первый взгляд абсолютно несовместимые аспекты государства: конституционные ограничения и правило сверхбольшинства для их изменений, неизбираемые органы с правом вето (суды, монархи, военные), квоты для меньшинств, федерализм... Все эти институты объединяются своей ролью сдержек против политического доминирования большинства посредством выборов. Однако какие из этих институтов вредят демократии, а какие защищают её?

Исследователи справедливо замечают, что выборы это не тот институт, который может организовать идеальное представительство большинства. Наоборот, чаще всего, особенно в мажоритарных системах, большинство создано искусственно. Например, во всех округах за одну и ту же партию проголосовали 33%, но, поскольку остальные в этих округах набрали ещё меньше, эти 33% превращаются в 100%.

Хотя авторы при этом очень хвалят парламентаризм и пропорциональное представительство, от себя добавлю, что эти системы лучше, но и в них есть шороховатости при формировании правительства. Липсет и Лейпхарт много писали о 2,5-партийной системе, когда у самая маленькая партия получает огромное влияние, поскольку от того, к какой партии она примкнёт, зависит будущее правительства или принятие закона. Она является тем небольшим грузом, который обеспечивает перевес, поэтому влияние возрастает в разы.

И ещё интересная мысль про контрмажоритарные институты, которые мешают демократии: они были созданы как компромисс и вариант сохранения влияния для авторитарных групп. Чем больше автократы боятся потерять власть, тем сильнее они будут за неё цепляться. Напротив, если предоставить им альтернативу в виде закрепления некоторых "рычагов" государства только за ними, переход к демократии более вероятен. Это видно на примере конституционных монархий и некоторых южноамериканских демократий, где военные сохранили право вето. Исключением является разве что Таиланд, где у монарха слишком много полномочий и половина парламента (как у Николая II в первых вариантах ГосДумы), что не позволило стране демократизироваться.

Такие дела. В общем, главное, убрать те контрмажоритарные институты, которые искажают волю большинства, но оставить те, которые не дают абсорбировать всю власть – вывод, что называется, "капитанский" (слишком очевидный), но всё интересное всегда лежит на поверхности, пока не начинаешь об этом задумываться.

Вчера Ирину Бусыгину признали иноагенткой, а между тем её вклад в изучение региональной политики РФ и постсоветского пространства сложно переоценить, хотя в канале я, кажется, ни разу на неё и не ссылался. Сегодня я хочу заполнить эту лакуну и сделать небольшой обзор её работ, которые кажутся мне наиболее интересными:

1. Non-Democratic Federalism and Decentralization in Post-Soviet States (2023).
Федерализм бывает не только демократическим, но и авторитарным, в этой книге тема раскрыта подробно на примере двух вызовов для РФ: пандемии COVID-19 и мобилизации на фронт. Федерализм позволяет автократам смещать издержки на региональный уровень, предоставляя парламентам некоторые манёвры для нормотворчества и создавая дополнительные стимулы, что разгружает одни каналы власти за счёт других. Есть такая метафора: зачем автократу две лояльных партии? Чтобы встать на одну ногу, когда вторая затекла. Вот региональное измерение выполняет тут схожую функцию, но в горизонтальном ключе. А, ну и там ещё про Украину и Казахстан интересно написано про децентрализацию, хотя я, конечно, не уверен, что между федерализмом и децентрализацией так много общего, как это изложено в книге.

2. Regional governors and the Kremlin: the ongoing battle for power (2002)
Я фокусировался на взаимодействии федеральной и региональной властей с 2000-ых, а между тем в 90-ых происходило важное формирование системы сигналов и взаимодействий между разными уровнями власти. Если Гэйл или Хэтченсон концентрировались на "политическом машиностроении", Бусыгина ставит вопрос: почему федеральной власти так и не удалось подчинить себе губернаторов в 90-ые? Несмотря на очень активные попытки Ельцина заставить губернаторов агитировать за себя в 1996 году, получилось это далеко не во всех регионах. В общем, статья олд, бат голд.

3. The calculus of non-protest in Russia: Redistributive expectations from political reforms (2017)
Если посмотреть на историю протестных акций с 2000-2013 годы, можно заметить, что акции, направленные на локальные преобразования пользуются гораздо большей поддержкой граждан, чем те, которые направлены на трансформацию политической системы в целом, хотя чаще всего эти две повестки связаны друг с другом достаточно плотно. Есть очевидный ответ: "мол, своя рубашка ближе к телу, протест против свалки под окном понятнее, чем какое-то эфемерное представительство интересов". Однако Бусыгина идёт дальше этого поверхностного взгляда и показывает, что "все всё понимают", что люди вполне способны понять, как должна быть устроена политическая система в идеале, но они так же понимают (и это уже, к сожалению, не заблуждение), что демократизация не принесёт сиюминутной экономической выгоды, а в худшем случае может привести к новому авторитарному коллапсу. Это подтверждает то, то Владимир Гельман называет "мрачным консенсусом": ползучее ухудшение жизни предсказуемо, с ним можно свыкнуться, тогда как ситуация неопределённости, даже если она несёт потенциальные выгоды, пугает.

"Вне политики"? Эвиденс фром Камерун

Для автократий с выборами принято считать, что единственная мотивация политического участия "извлечение выгоды". Однако в чём тогда причина выбирать оппозиционные партии, шансы которых очевидно ниже? Попытка ответа в статье Partisanship and Political Socialization in Electoral Autocracies (2024) 🔑

Гипотеза: с целью социализации люди перенимают те же партийные идентичности, что и их друзья и семьи. Микс метод ресёрч: 12 глубинных интервью + опрос 1200 респонтент:ок (правда, всего в 4 регионах из 10, но я не знаю, насколько это серьёзное ограничение в условиях Камеруна). Вывод: на выбор партии влияет партийная однородность окружения.

Выбор партии в электоральной автократии – это как выбор любимой футбольной команды, за которую ты болеешь. Ты не бросаешь её, если она постоянно проигрывает, ты поддерживаешь её, потому что она тебе близка, и это действительно часть социализации. Но когда людей спрашивают "почему именно она вам близка?" – люди, как правило, разводят руками.

Альтернатива для Германии нарастила поддержку в наиболее бедных регионах, тогда как социал-демократы, напротив, теряют этот электорат.

Эти выборы только подтвердили то, о чем уже давно говорят социальные ученые: за левых голосуют образованные и обеспеченные элиты, а правым, наоборот, отходят голоса "рабочего класса".

Еще в 1958 году британский социолог и левый активист Майкл Янг в своей книге "Подъем меритократии" выразил сомнения в способности лейбористов удержать голоса рабочего класса. По его мнению, ключевой причиной этого является меритократическая идеология.

Получая высшее образование, левые активисты начинают гордиться своей эрудицией и академическими достижениями, что создает пропасть между ними и теми, чьи интересы они намерены представлять.