есть на руках следы небольших порезов
как муравьи бегущие по делам
в море опасно без волнорезов
вам ли не знать? и не знать ли нам?

что же тогда скребется сквозь эти бронхи
то ли болезнь, то ли чертик стучит
но у всего есть разумные сроки
но только всё как обычно молчит

с той стороны на эту
с берега на другой
надписи на конверте
письма перед войной

письма с войны без даты
времени нет совсем
как же мы виноваты
тьма забирает в плен

пыльное лето парижа
господи, ну потише
пыльное лето москвы

как мы тебя встречали как мы тебя любили
только теперь в печали дети твои в могиле
что же ты будешь делать ну помолись сосне
ну помолись березе той что стоит в совхозе на деловом учете будто она майор
тише побудь немного господи ради бога сделайся мышкой-полевкой и убегай в нору
небо сегодня славное самое может главное вырубить в сердце дыру
и забросать опилками листьев сухих прожилками и никогда не петь
может тогда попозже прямо верхом на лошади в белом ситцевом платье та кому скажешь хватит и никогда не хватит та что зовется смерть
может и вовсе забудет не поцелует но сдует с сердца весь этот мусор а ты оставаясь трусом спрячешься в лунном свете где-то на сорок лет

ребята! приходите завтра в Île Thélème (ул. правды 24/11) на показ фильма «Одинокий голос человека» Александра Сокурова. вот билеты: https://na-kolenke-zin.timepad.ru/event/3315662/

(все собранные средства пойдут на подготовку и издание новых книг в рамках нашего издательского кооператива журнала на коленке)

потому что не скажешь так прямо иначе еще обидят чужие
потому что приходится думать о боге в душе и молчать пока дразнятся ветры
потому что не камень — но нежная ткань атласная
потому что удариться легче чем убивать кого-то
потому что убиться хочется чаще
чем все исправить и тихо поплакать с любимым
потому что любимых и нет — только мысль о любимых
потому что и мысли куда-то пропали
остались чужие веточки вербы

потому что еще вдруг приходят они
и тогда уже всё как-то слишком

и молчание иерихонской трубы
заменяет молчание мира
что бы значило это? что бы значило это...

нас не ждали мы приехали
не одни — с трубой и громом
и концертными оркестрами
скажем не о чем-то новом
а о старом: том что раньше
говорить бы не пришлось
про любовь, про мир и дальше
список выплаканных слез

мы потом от вас уедем — вы не бойтесь, господа
не останемся с медведями ни за что и никогда
только ночью лунно-трепетной посмотреть бы на звезду —
ту, что вечно светит нам. ту, что вечно на посту

не возьмёшь с собой фломастеры — хоть возьми карандаши
дело спорится за мастером если дело для души
будем рисовать проталинки и снежинки на окне
для друзей для самых маленьких и для тех кто на войне

будто нет кому получше вроде нет таких людей
дети бегают по лужам дети всех светлей честней
нарисуй кружок и лучики чтобы вышло солнышко
раз пока на время тучи и гробовые колышки

только не впадай в уныние только сильным самым будь
что расскажет твое имя мне? что покажет млечный путь?

Читаем в «Лаборатории» подборку Стаса Мокина «человек ушедший в полночь». Это ранимые и доверчивые тексты — о потерях, личной и чужой сломленности, памяти и одиночестве. Мотивы прощания («помолись о нем как можешь»), поиска новой мотивации жизни, чтобы ответить миру, который говорит с тобой. Страха, который необходимо преодолеть.

Контрапунктом выглядит текст-монолог Лоры Палмер, в котором отстранённо показана трагедия тонкого/ранимого и непонятого человека. Её — и не только — страх выглядеть как все. Быт, в который падаешь, как в прорубь, в котором можно пропасть так, что ни один Дэвид Линч не найдёт ответ на вопрос «кто?» — и ни один вигвам в голове не поможет закрыть саднящую форточку боли.

***

человек ушедший в полночь
безымянный и немой
кто к нему придет на помощь
кто подскажет что живой
кто обнимет крепко-крепко
и накормит манной кашей
человек ушедший в пекло
человек по горло в саже
помолись о нем как можешь
помолись и вновь живи

Читать подборку полностью.

Обновляем «Мастерскую» и читаем подборку Александра Клямкина с комментарием Стаса Мокина:

«Думается, что стихи Саши всё-таки уязвимо-нежные, их нельзя вскрыть как вены или как консервную банку. И мы смотрим на них издалека. И, наверное, в этом есть сила слабости»

.

Лай собак —
те же молитвословы,
с каждого угла —
по последнему крику.

Эхом звонятся закоулки
и неведомые тропы,
Морем разливается темнота,
а ты возьми (ладонь)
и перейди.

Глаза видны из-под век,
сквозь снег,

прорываются подземные сады —
так матери зовут детей,
и дети идут —
мать убить.

повсюду пух повсюду бог
и колокольный звон повсюду
в весеннем ливне спрятаться в метро
я счастлив был и счастлив я уже не буду
мне все равны и всё равно

подумав как смешно писать об этом в двадцать
бежишь под дождь — и жизнь вся впереди
еще есть время плакать и смеяться
еще есть время господи прости

С другом и однокурсником Вадимом ездили на площадь Александра Невского — нужно было подписать всякие отчеты по производственной практике. Рядом хлебокомбинат — поэтому на улице пахнет творожными булочками. Сначала это вызывает умиление, но уже через пять минут начинает страшно раздражать. Сладкий запах творога в воздухе. Помимо пыли, бесконечной весенней пыли города Петербурга. А еще — звон колоколов. В первую неделю после Пасхи разрешается звонить в колокола всем желающим. Видимо, желающих много, поэтому звон повсюду. Вот три свойства сегодняшнего времени, пойманного на площади Александра Невского: запах творога, пыль, колокольный звон.

В метро по пути домой зашел в вагон полный каких-то первоклассников в светоотражающих жилетах. Женщина средних лет стала что-то громко говорить одному из них. Думалось, что это учительница или мама — общается с мальчиком. Прислушиваюсь. «Вас в школе не учат, что нужно уступать место старшим? Ты чего молчишь? Ты видишь, что я тебя старше? Почему не уступаешь?» — к последней фразе она уже кричит. Другая женщина, находящаяся рядом, говорит, что в вагоне много других людей сидит, вот, например, парень — а парень и правда сидит совсем напротив, читает книжку. «Да таких уже ничему не научишь, они уже взрослые, они никогда не будут нас уважать! Так может эти маленькие чему-то научатся?» И снова она кричит на ребенка в светоотражающем жилете.

Я вышел из вагона, хотя была не моя станция. Я не мог терпеть этого крика. И не мог никого ни от чего спасти. Мне было грустно, что учительница смотрела и молчала. А потом еще глупо подумалось, что все в детстве были унижены и оскорблены — так почему привилегия добра должна достаться каким-то новым людям? Это глупо, это зависть и ревность любви.

Дорогие дети, впереди еще много лет унижения и сопротивления. Вас будут пытаться сломать примерно всю жизнь. И скорее всего вам никто никогда не поможет. Удачи!

кажется я мимо проходил
там где мой народ к несчастью был
сладкий дым отечества вдыхал
полюбился сумрачным лесам

зла не делал но не делал и добра
знал лишь: осень — дождь, и снег идет с утра
звёзды — ночь, кромешный сумрак ночи
если любишь — никогда не скажешь «очень»
время жатвы, поле перейти, убить в себе себя
хошь-не-хочешь, а народ тебе — семья

и его друг мой не выбирают
с ним живут-живут — и умирают

душа всё не может без нового горя
скитается где-то впотьмах
и слово не найдено, слово такое
чтоб отзвуком в шахтах и рудниках
прорваться на волю на чистое поле
и песню горькую спеть

слышно звучание труб иерихонских
слышно молчание трупов людских
тише, душа, скоро новые будут
горести тысяч свежих могил

в простоте забывчивого дня
все любимые оставили меня
все ушли или погибли на войне
или стали рыбами в неве
или в кошек обратились
в глупых но красивых львов
чтобы не осталось больше слов
чтобы только даниил и львиный ров

господи, чего еще они не знали?