В 350 километрах на юг от Буэнос-Айреса находится городок Тандиль. Он был основан 200 лет назад, в нем живет 150 000 человек, и мы внезапно встречаем здесь Новый год. (На самом деле не внезапно, так было запланировано, но все равно – как это странно встречать Новый год здесь, с оливье без огурцов, но с яблоками, в жаре - такой сценарий моя жизнь вряд ли могла предположить еще три года назад).
Здесь есть исторический центр с музеями, есть хорошие рестораны, есть стильные кофейни. Все, конечно, дорого, но сейчас в Аргентине все везде дорого. Хотя овощная смесь из горошка с кукурузой за 10 долларов – которая в России стоит сколько, 200 рублей? – все равно впечатляет.
Вокруг Тандиля – горы. Скалы усыпаны желтыми цветами. Местами совершенно фантастические пейзажи, которые понравились бы Паоло Соррентино. На одной из гор стоит гигантский крест с Иисусом Христом.
Городок чем-то похож на ракушку: в самом центре исторические дома, главный собор, ратуша, затем – современные многоэтажки. Ну а за ними идет «частный сектор», как мы бы это назвали. Он весь утопает в цветах – честно говоря, я даже не думал, что кусты могут быть настолько усыпаны цветами. Ветки буквально гнутся под их тяжестью, и это не метафора. Каждый дом отличается от другого, и все – красивые. Я даже не поленился, посмотрел сколько стоит такой маленький домик с крохотным участком в этих краях. Что сказать – будь у меня лишние 350 000 долларов, я бы здесь смог что-то купить из самого недорого.
- Откуда у аргентинцев столько денег? – пишу я Диего.
- Это очень старые деньги, Серхио, и таких семей здесь полным-полно.
- Что ж, мы рады за них, но не от всего сердца, - отвечаю ему я.
Когда гуляешь по этим улицам с апельсиновыми деревьями – не только по окраине города, но и по центру, по району мгоноэтажек – нельзя не думать о том, как бы сложилась твоя жизнь, если бы ты родился здесь, а не там, где родился. Плюс-минус в похожем социальном слое, речь не идет о богатствах, дело не в этом. Как бы оно все было? Как бы я ходил по ровно тем же улицам, по которым хожу сейчас, но смотрел бы на них через призму детства? Тут я покупал сдобные медиалуны, когда был маленьким, а вот за той квадрой – стоматолог, которого я до жути боялся и к которому ходил с мамой.
Конечно, я был бы совсем другим человеком.
Конечно, я был бы все тем же самым.
#аргентина
Здесь есть исторический центр с музеями, есть хорошие рестораны, есть стильные кофейни. Все, конечно, дорого, но сейчас в Аргентине все везде дорого. Хотя овощная смесь из горошка с кукурузой за 10 долларов – которая в России стоит сколько, 200 рублей? – все равно впечатляет.
Вокруг Тандиля – горы. Скалы усыпаны желтыми цветами. Местами совершенно фантастические пейзажи, которые понравились бы Паоло Соррентино. На одной из гор стоит гигантский крест с Иисусом Христом.
Городок чем-то похож на ракушку: в самом центре исторические дома, главный собор, ратуша, затем – современные многоэтажки. Ну а за ними идет «частный сектор», как мы бы это назвали. Он весь утопает в цветах – честно говоря, я даже не думал, что кусты могут быть настолько усыпаны цветами. Ветки буквально гнутся под их тяжестью, и это не метафора. Каждый дом отличается от другого, и все – красивые. Я даже не поленился, посмотрел сколько стоит такой маленький домик с крохотным участком в этих краях. Что сказать – будь у меня лишние 350 000 долларов, я бы здесь смог что-то купить из самого недорого.
- Откуда у аргентинцев столько денег? – пишу я Диего.
- Это очень старые деньги, Серхио, и таких семей здесь полным-полно.
- Что ж, мы рады за них, но не от всего сердца, - отвечаю ему я.
Когда гуляешь по этим улицам с апельсиновыми деревьями – не только по окраине города, но и по центру, по району мгоноэтажек – нельзя не думать о том, как бы сложилась твоя жизнь, если бы ты родился здесь, а не там, где родился. Плюс-минус в похожем социальном слое, речь не идет о богатствах, дело не в этом. Как бы оно все было? Как бы я ходил по ровно тем же улицам, по которым хожу сейчас, но смотрел бы на них через призму детства? Тут я покупал сдобные медиалуны, когда был маленьким, а вот за той квадрой – стоматолог, которого я до жути боялся и к которому ходил с мамой.
Конечно, я был бы совсем другим человеком.
Конечно, я был бы все тем же самым.
#аргентина
Существует не так много книг, в которых главный герой был бы уж совсем неприятным типом. Прямо отталкивающим. Я не говорю, что их нет, но все же их меньшинство. Недавно пытался вспомнить парочку, не смог, зато вспомнил про давно отложенный, но так и непрочитанный роман «Мой год отдыха и релакса» Отессы Мошфег – и быстро его прочитал. И, слава богу, нашел неприятного главного героя. Вернее, героиню, конечно.
Роман Мофшег, которая с другой своей книжкой как-то попала в шорт-лист Букера, лет 5 назад много обсуждали, особенно на западе. И до сих пор в студенческих газетах или на сайтах с рецензиями нет-нет да и напишут что-то про «Мой год». Довольно длинная жизнь для романа по нашим-то стремительным временам.
Книжка была опубликована в 2018-м и ее, я уверен, читали и Салли Руни, и Мелисса Бродер, и Кристен Рупеньян, и много кто еще из тех, без кого разговаривать об образе современной героини в литературе, конечно, можно, но сложно. Одна из примечательных особенностей такой прозы заключается в том, что прочтение романа о запутанности нашей жизни не приводит ни к тому, что ты приближаешься к выпутыванию из нее, ни к тому, что ты еще больше в ней запутываешься. Ты просто как бы лишний (или не лишний) раз констатируешь: вот это, блин, да – сложная какая штука эта ваша жизнь.
В разных рецензиях в адрес Мофшег сказано много хороших слов – кто-то, например, усмотрел в романе феминизм. В России, кстати, книгу рекламировали как «Обломова» нового поколения, с антидепрессантами, психоаналитиками и токсичными отношениями. Что ж, в принципе, феминизм можно увидеть и в том, что лежать на диване теперь имеет право не только мужчина, но и женщина, и быть при этом вполне себе символом времени. Справедливо.
Героиня романа – благополучно устроенная девушка. (Снова во мне говорит классовое чувство, простите). Она может не работать и не то что не умирать с голода, но даже покупать себе красивую одежду и заказывать доставку из ресторанов. Это с одной стороны. С другой, у нее не так давно умерли родители. С третьей стороны, родителей этих она не любила и эта нелюбовь была абсолютно взаимной, так что горевать особенно не о чем – ну, разве что об изначальном отсутствии нормальной семьи. (Сочувствуем).
Собственно, об этом она и горюет: она находит себе безумную психотерапевтку, которая выписывает ей винегрет из таблеток, и этот винегрет нужен героине для того, чтобы засыпать в любой момент времени и выпадать из реальности на долгий срок (и тут же выпил, как говорится). В идеале, она планирует провести в забытьи целый год, а потом, точно гусеница, выкарабкаться из своего сонного кокона уже самой настоящей бабочкой – и полететь куда глаза глядят.
Пожалуй, единственный человек, который ее периодически выдергивает из сонного паралича, это ее подруга, Рива. Девушка из небогатой семьи, несуразная, в отличие от нашей Спящей красавицы (кстати, так называется одна из рецензий на книгу), она докучает своей дружбой героине, точно назойливая муха. Рассказывает ей о том, что не может похудеть, что аффирмации из глянца ей не помогают, что любовник ее бросает, что у ее мамы рак и та умирает. Короче говоря, жалкое зрелище, и героиня так и смотрит на свою подругу – свысока. Даже на похоронах той самой матери она описывает бедную квартиру Ривы, скудный гардероб, эти дешевые банальные всхлипы.
Трудно сказать, задумывалось ли так изначально (в интервью писательницы ответа я не нашел), но именно Рива придает книге если не какой-то смысл, то хотя бы интерес. Динамика отношений между подругой и главной героиней сильнее высвечивают печальную бессмысленность жизни второй (и это достойно искреннего сожаления). Такую звенящую пустоту редко где встретишь – ну, разве что герой Марка Эдельштейна из фильма Шона Бейкера (или сам этот фильм, или сама эта Анора) может с ней потягаться. Ну, или аргентинская пампа, наконец: ни лесочка не встретишь на километрах пути, ни цветочка, только равнина, равнина, степь да степь, и коровы пасутся.
#книги
Роман Мофшег, которая с другой своей книжкой как-то попала в шорт-лист Букера, лет 5 назад много обсуждали, особенно на западе. И до сих пор в студенческих газетах или на сайтах с рецензиями нет-нет да и напишут что-то про «Мой год». Довольно длинная жизнь для романа по нашим-то стремительным временам.
Книжка была опубликована в 2018-м и ее, я уверен, читали и Салли Руни, и Мелисса Бродер, и Кристен Рупеньян, и много кто еще из тех, без кого разговаривать об образе современной героини в литературе, конечно, можно, но сложно. Одна из примечательных особенностей такой прозы заключается в том, что прочтение романа о запутанности нашей жизни не приводит ни к тому, что ты приближаешься к выпутыванию из нее, ни к тому, что ты еще больше в ней запутываешься. Ты просто как бы лишний (или не лишний) раз констатируешь: вот это, блин, да – сложная какая штука эта ваша жизнь.
В разных рецензиях в адрес Мофшег сказано много хороших слов – кто-то, например, усмотрел в романе феминизм. В России, кстати, книгу рекламировали как «Обломова» нового поколения, с антидепрессантами, психоаналитиками и токсичными отношениями. Что ж, в принципе, феминизм можно увидеть и в том, что лежать на диване теперь имеет право не только мужчина, но и женщина, и быть при этом вполне себе символом времени. Справедливо.
Героиня романа – благополучно устроенная девушка. (Снова во мне говорит классовое чувство, простите). Она может не работать и не то что не умирать с голода, но даже покупать себе красивую одежду и заказывать доставку из ресторанов. Это с одной стороны. С другой, у нее не так давно умерли родители. С третьей стороны, родителей этих она не любила и эта нелюбовь была абсолютно взаимной, так что горевать особенно не о чем – ну, разве что об изначальном отсутствии нормальной семьи. (Сочувствуем).
Собственно, об этом она и горюет: она находит себе безумную психотерапевтку, которая выписывает ей винегрет из таблеток, и этот винегрет нужен героине для того, чтобы засыпать в любой момент времени и выпадать из реальности на долгий срок (и тут же выпил, как говорится). В идеале, она планирует провести в забытьи целый год, а потом, точно гусеница, выкарабкаться из своего сонного кокона уже самой настоящей бабочкой – и полететь куда глаза глядят.
Пожалуй, единственный человек, который ее периодически выдергивает из сонного паралича, это ее подруга, Рива. Девушка из небогатой семьи, несуразная, в отличие от нашей Спящей красавицы (кстати, так называется одна из рецензий на книгу), она докучает своей дружбой героине, точно назойливая муха. Рассказывает ей о том, что не может похудеть, что аффирмации из глянца ей не помогают, что любовник ее бросает, что у ее мамы рак и та умирает. Короче говоря, жалкое зрелище, и героиня так и смотрит на свою подругу – свысока. Даже на похоронах той самой матери она описывает бедную квартиру Ривы, скудный гардероб, эти дешевые банальные всхлипы.
Трудно сказать, задумывалось ли так изначально (в интервью писательницы ответа я не нашел), но именно Рива придает книге если не какой-то смысл, то хотя бы интерес. Динамика отношений между подругой и главной героиней сильнее высвечивают печальную бессмысленность жизни второй (и это достойно искреннего сожаления). Такую звенящую пустоту редко где встретишь – ну, разве что герой Марка Эдельштейна из фильма Шона Бейкера (или сам этот фильм, или сама эта Анора) может с ней потягаться. Ну, или аргентинская пампа, наконец: ни лесочка не встретишь на километрах пути, ни цветочка, только равнина, равнина, степь да степь, и коровы пасутся.
#книги
Впрочем, написана книжка хорошо. Есть очень смешные моменты – ну а психтерапевтка героини вообще украла мое сердце. Если бы за третьестепенных персонажей в романе можно было бы давать «Золотой глобус», я бы его отдал именно ей.
— Самая большая угроза для мозга в наши дни — все эти микроволновые печи, — объяснила мне в тот вечер по телефону доктор Таттл. — Микроволны, радиоволны. Еще вышки сотовой связи, пронизывающие нас неизвестно какими частотами. Впрочем, это не моя область знаний. Я лечу психические заболевания. Вы работаете в полиции? — поинтересовалась она.
— Нет, я работаю у арт-дилера в Челси, в одной галерее.
— Вы из ФБР?
— Нет.
— Из ЦРУ?
— Нет, а что?
— Я просто обязана задать эти вопросы. Вы из наркоконтроля? Из Управления по контролю за продуктами и лекарствами? Из Бюро страховых преступлений? Из Национальной организации по борьбе с мошенничеством в сфере здравоохранения? Вы частный детектив, нанятый частным лицом или властью? Вы работаете на медицинскую страховую компанию? Вы наркодилер? Наркозависимая? Вы врач? Вы студентка медицинского колледжа? Хотите достать таблетки и накормить ими агрессивного бойфренда или босса? Вы из НАСА?
— По-моему, у меня бессонница. Вот моя основная проблема.
— И к тому же у тебя зависимость от кофеина? Я угадала?
— Не знаю.
— Вот и продолжай пить кофе. Так будет лучше всего. Если ты сейчас бросишь, то просто слетишь с катушек. У людей с настоящим расстройством сна бывают галлюцинации, они теряют представление о времени, и обычно у них плохая память. Это сильно портит им жизнь. У тебя похожая картина?
— Иногда я чувствую себя мертвой, — сказала я ей, — и ненавижу весь мир. Это идет в зачет?
— Самая большая угроза для мозга в наши дни — все эти микроволновые печи, — объяснила мне в тот вечер по телефону доктор Таттл. — Микроволны, радиоволны. Еще вышки сотовой связи, пронизывающие нас неизвестно какими частотами. Впрочем, это не моя область знаний. Я лечу психические заболевания. Вы работаете в полиции? — поинтересовалась она.
— Нет, я работаю у арт-дилера в Челси, в одной галерее.
— Вы из ФБР?
— Нет.
— Из ЦРУ?
— Нет, а что?
— Я просто обязана задать эти вопросы. Вы из наркоконтроля? Из Управления по контролю за продуктами и лекарствами? Из Бюро страховых преступлений? Из Национальной организации по борьбе с мошенничеством в сфере здравоохранения? Вы частный детектив, нанятый частным лицом или властью? Вы работаете на медицинскую страховую компанию? Вы наркодилер? Наркозависимая? Вы врач? Вы студентка медицинского колледжа? Хотите достать таблетки и накормить ими агрессивного бойфренда или босса? Вы из НАСА?
— По-моему, у меня бессонница. Вот моя основная проблема.
— И к тому же у тебя зависимость от кофеина? Я угадала?
— Не знаю.
— Вот и продолжай пить кофе. Так будет лучше всего. Если ты сейчас бросишь, то просто слетишь с катушек. У людей с настоящим расстройством сна бывают галлюцинации, они теряют представление о времени, и обычно у них плохая память. Это сильно портит им жизнь. У тебя похожая картина?
— Иногда я чувствую себя мертвой, — сказала я ей, — и ненавижу весь мир. Это идет в зачет?
Когда эйчара Рутуба попросили избавиться от англицизмов, но что-то пошло не так.
С Самантой Швеблин – пожалуй, самой признанной в мире современной аргентинской писательницей – у меня долгое время не складывалось. Сперва я попробовал прочитать ее «Кентуки» – роман о странных гаджетах, таких симпатичных игрушках, которые повсюду завоевали популярность. Фишка этих игрушек была в том, что каждой из них управлял какой-то человек, которого владелец игрушки совсем не знал – и жить этот человек мог вообще в другой стране и не говорить на твоем языке. Собственно, на этом оригинальном заходе все интересное в книге заканчивалось – «Кентуки» стал одним из тех редчайших текстов, который я бросил, хотя я этого почти никогда не делаю.
Затем было несколько ее текстов, прочитанных мной уже на испанском. В одном из них, «В степи», рассказывается о паре, которая никак не могла забеременеть, и поэтому муж с женой выслеживали по ночам странных то ли детей, то ли зверей, в дикой природе, и пытались их похитить. У их новых знакомых была та же проблема, но они оказались удачливее в своей «охоте», правда, заарканили они в итоге «не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку».
Саманта Швеблин родилась в 1978 году в очень хорошей аргентинской семье, она получила прекрасное образование, а уже позже как писательница была отмечена разными литературными премиями. Швеблин давно не живет в Аргентине – она переехала в Германию. Впрочем, писательница периодически возвращается на родину и проводит «мастерские» – ей можно отправить заявку, и если она тебя выберет, то ты с ней и еще парочкой счастливчиков проведешь несколько дней в уединенном доме на лоне аргентинской природы.
Стиль письма Швеблин долгое время для меня сводился к тому, что она изобретает какую-то интересную идею – вот, например, что детей в случае чего можно ловить в степи – и, в принципе, на хождении вокруг этой идеи писательница и строит потом текст. Добавить к этому можно разве лишь то, что она очень осторожно пользуется языком – что называется, она большая минималистка.
Самый знаменитый роман Швеблин – «Дистанция спасения». Последнее время мне то и дело попадалось это название на глаза. Среди прочего, про него мне говорила преподавательница испанского, писавшая по нему диссертацию, о нем нет-нет да и вспомнит Сережа Лебеденко у себя в канале. В общем, крехтя сердцем, я решил его прочитать – и вообще ни разу не пожалел.
Роман строится вокруг Аманды, молодой матери, которая приехала отдохнуть в деревушку вместе со своей маленькой дочерью. В деревушке этой происходит что-то неладное, и еще что-то неладное происходит с новой подругой главной героини, Карлой, и ее сыном, Давидом. Что-то неладное примерно сразу начинает происходить и с Амандой – она почему-то слышит голос Давида у себя в голове, и, собственно, через диалог героини с ним мы и узнаем о происходящих вокруг событиях.
Этот небольшой текст, который можно отнести и к драме, и к хоррору (нескольких видов сразу), я могу посоветовать прочитать примерно всем – с одной стороны, даже если вам не понравится, то времени много не потеряете. С другой, мне трудно себе представить читателя, который остался бы совсем равнодушным к этому роману. Текст настолько плотный, что от него трудно оторваться. Швеблин виртуозно играет с читательскими ожиданиями, постоянно сбивая с толку разными версиями происходящего, более того, разными голосами, которые об этом происходящем говорят. Поэтому, кстати, «Дистанцию спасения» можно смело рекомендовать всем, кто сам пишет тексты – при всей трагичности истории, книга удивительно вдохновляющая: Швеблин показывает, что из ничего, буквально из палок и грязи, можно построить целый дом, целое произведение.
#книги
Затем было несколько ее текстов, прочитанных мной уже на испанском. В одном из них, «В степи», рассказывается о паре, которая никак не могла забеременеть, и поэтому муж с женой выслеживали по ночам странных то ли детей, то ли зверей, в дикой природе, и пытались их похитить. У их новых знакомых была та же проблема, но они оказались удачливее в своей «охоте», правда, заарканили они в итоге «не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку».
Саманта Швеблин родилась в 1978 году в очень хорошей аргентинской семье, она получила прекрасное образование, а уже позже как писательница была отмечена разными литературными премиями. Швеблин давно не живет в Аргентине – она переехала в Германию. Впрочем, писательница периодически возвращается на родину и проводит «мастерские» – ей можно отправить заявку, и если она тебя выберет, то ты с ней и еще парочкой счастливчиков проведешь несколько дней в уединенном доме на лоне аргентинской природы.
Стиль письма Швеблин долгое время для меня сводился к тому, что она изобретает какую-то интересную идею – вот, например, что детей в случае чего можно ловить в степи – и, в принципе, на хождении вокруг этой идеи писательница и строит потом текст. Добавить к этому можно разве лишь то, что она очень осторожно пользуется языком – что называется, она большая минималистка.
Самый знаменитый роман Швеблин – «Дистанция спасения». Последнее время мне то и дело попадалось это название на глаза. Среди прочего, про него мне говорила преподавательница испанского, писавшая по нему диссертацию, о нем нет-нет да и вспомнит Сережа Лебеденко у себя в канале. В общем, крехтя сердцем, я решил его прочитать – и вообще ни разу не пожалел.
Роман строится вокруг Аманды, молодой матери, которая приехала отдохнуть в деревушку вместе со своей маленькой дочерью. В деревушке этой происходит что-то неладное, и еще что-то неладное происходит с новой подругой главной героини, Карлой, и ее сыном, Давидом. Что-то неладное примерно сразу начинает происходить и с Амандой – она почему-то слышит голос Давида у себя в голове, и, собственно, через диалог героини с ним мы и узнаем о происходящих вокруг событиях.
Этот небольшой текст, который можно отнести и к драме, и к хоррору (нескольких видов сразу), я могу посоветовать прочитать примерно всем – с одной стороны, даже если вам не понравится, то времени много не потеряете. С другой, мне трудно себе представить читателя, который остался бы совсем равнодушным к этому роману. Текст настолько плотный, что от него трудно оторваться. Швеблин виртуозно играет с читательскими ожиданиями, постоянно сбивая с толку разными версиями происходящего, более того, разными голосами, которые об этом происходящем говорят. Поэтому, кстати, «Дистанцию спасения» можно смело рекомендовать всем, кто сам пишет тексты – при всей трагичности истории, книга удивительно вдохновляющая: Швеблин показывает, что из ничего, буквально из палок и грязи, можно построить целый дом, целое произведение.
#книги
Ну и отдельно скажу про финал – то, как точно писательница находит слова для рассказа о своей умирающей героине, завораживает.
- Да, только вот времени остается совсем мало. Остается всего лишь несколько секунд света.
- Поэтому, когда заговорит мой отец, не отвлекайся.
- У тебя ослабел голос, я с трудом тебя слышу.
- Будь внимательна, Аманда, это займет всего несколько секунд. Ты что-нибудь видишь сейчас?
- Это мой муж.
- Я подталкиваю тебя вперед, вперед, видишь?
- Да.
- Это будет последним твоим усилием. И последним что произойдет.
- Да, я его вижу. Это мой муж, он сидит за рулем нашей машины. Он въезжает в поселок. Это происходит в реальности?
- Не останавливайся, рассказывай дальше.
- Я вижу его очень отчетливо, прекрасно вижу.
- Не поворачивай назад.
- Это мой муж.
- Под конец меня там уже не будет.
- Да, только вот времени остается совсем мало. Остается всего лишь несколько секунд света.
- Поэтому, когда заговорит мой отец, не отвлекайся.
- У тебя ослабел голос, я с трудом тебя слышу.
- Будь внимательна, Аманда, это займет всего несколько секунд. Ты что-нибудь видишь сейчас?
- Это мой муж.
- Я подталкиваю тебя вперед, вперед, видишь?
- Да.
- Это будет последним твоим усилием. И последним что произойдет.
- Да, я его вижу. Это мой муж, он сидит за рулем нашей машины. Он въезжает в поселок. Это происходит в реальности?
- Не останавливайся, рассказывай дальше.
- Я вижу его очень отчетливо, прекрасно вижу.
- Не поворачивай назад.
- Это мой муж.
- Под конец меня там уже не будет.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Кстати, в 2021 году на Нетфликсе вышла экранизация романа – и она очень неплоха. Пожалуй, фильм получился чуть больше хоррором, чем драмой (в отличие от оригинала), и некоторые точки над i расставлены с большей одназначностью, чем в тексте, но все равно это очень бережная работа, как по мне.
Занятная книга выходит в НЛО: "Становление писательницы: Мифы и факты викторианского книжного рынка" Линды Петерсон.
XIX столетие стало веком стремительного развития печатной культуры и профессионализации писательского труда. Какую роль в этом процессе играли женщины-авторы? Вопреки устойчивым стереотипам о викторианской эпохе, где женщинам якобы отводилась лишь роль хранительниц очага, обеспечивающих литераторам-мужчинам надежный тыл, книга Линды Петерсон доказывает, что писательницы были полноценными акторами книжного рынка: своим литературным трудом им удавалось завоевывать славу, устойчивый доход, а часто и положение в обществе. Главное внимание в монографии акцентируется на том, как писательницы викторианской эпохи, создавая и публикуя свои произведения, формировали образ пишущей женщины, тем самым выстраивая траектории литературного пути. Петерсон обращается к авторским стратегиям Гарриет Мартино, Мэри Хоувитт, Элизабет Гаскелл (и через нее — Шарлотты Бронте), Элис Мейнелл, Шарлотты Ридделл и Мэри Чамли. Творческие биографии этих женщин охватывают период с 30 х годов XIX до начала XX века, показывая, как менялось отношение к пишущей женщине и как они сами переопределяли понятие «быть женщиной-автором». Линда Петерсон (1948–2015) — историк литературы, специалист по викторианской эпохе, профессор Йельского университета.
#книги
XIX столетие стало веком стремительного развития печатной культуры и профессионализации писательского труда. Какую роль в этом процессе играли женщины-авторы? Вопреки устойчивым стереотипам о викторианской эпохе, где женщинам якобы отводилась лишь роль хранительниц очага, обеспечивающих литераторам-мужчинам надежный тыл, книга Линды Петерсон доказывает, что писательницы были полноценными акторами книжного рынка: своим литературным трудом им удавалось завоевывать славу, устойчивый доход, а часто и положение в обществе. Главное внимание в монографии акцентируется на том, как писательницы викторианской эпохи, создавая и публикуя свои произведения, формировали образ пишущей женщины, тем самым выстраивая траектории литературного пути. Петерсон обращается к авторским стратегиям Гарриет Мартино, Мэри Хоувитт, Элизабет Гаскелл (и через нее — Шарлотты Бронте), Элис Мейнелл, Шарлотты Ридделл и Мэри Чамли. Творческие биографии этих женщин охватывают период с 30 х годов XIX до начала XX века, показывая, как менялось отношение к пишущей женщине и как они сами переопределяли понятие «быть женщиной-автором». Линда Петерсон (1948–2015) — историк литературы, специалист по викторианской эпохе, профессор Йельского университета.
#книги
Все поклонники поп-музыки наверняка в курсе, кроме меня - ну да ладно: оказывается, милейшая Дуа Липа регулярно берет интервью у писателей. Последняя на данный момент ее гостья - Ольга Токарчук. А до этого были Оушен Вуонг (ах) и Джордж Сондерс.
Нашел практически идеальную книжку для чтения на два вечера (хотя можно и за один справиться при желании) и обсуждения за бокалом вина (ну, или что вы предпочитаете). «Цветы смерти» Ли Тонгона нельзя назвать полноценным триллером или даже романом – это скорее сценарий для триллера, настолько здесь схематично описаны персонажи. В то же время, сама завязка столь многообещающа, и молодой автор (ему 25) так симпатично играет переживаниями читателя, что бросить книжку правда сложно, пусть в ней многое и хромает на обе ноги.
Сюжет строится вокруг задержанного убийцы: сперва есть данные, что он убил всего несколько человек, а затем вскрывается правда похуже – оказывается, его жертв больше двух сотен. Но убивал он не просто так, а ради науки – паренек говорит, что благодаря всем своим зверствам открыл уникальный метод лечения вообще всех болезней на свете (и нет, это не отрубание головы). И в качестве подтверждения приводит пару пациентов, которых он излечил.
Таким образом, в обществе разворачивается дискуссия – что делать-то с этим талантливым маньяком? Парень требует, чтобы его оправдали, и тогда он поделится своими медицинскими чудесами. Половина общества его поддерживает, как и поддерживает его адвокат, у которого есть тяжелобольная дочь. Другая же половина общества (и родственники, собственно, убитых) требует смертной казни. Их выразителем мнений становится прокурор, чьих родителей в детстве убил какой-то маньяк.
В общем, завязка триггерная, прямо как из учебников по сценарному мастерству, два противоборствующих героя с объяснимой и понятной читателям мотивацией тоже есть. Это, к сожалению, все, что исправно работает в романе, но в качестве развлечения на выходные – очень и очень симпатичная книга. И сможете потом поспорить с друзьямио слезинке ребенка и счастье всего мира. Кстати, в финале писатель изящно разрешает поставленную им самим моральную дилемму, и за это ему тоже можно поставить лайк))
#книги
Сюжет строится вокруг задержанного убийцы: сперва есть данные, что он убил всего несколько человек, а затем вскрывается правда похуже – оказывается, его жертв больше двух сотен. Но убивал он не просто так, а ради науки – паренек говорит, что благодаря всем своим зверствам открыл уникальный метод лечения вообще всех болезней на свете (и нет, это не отрубание головы). И в качестве подтверждения приводит пару пациентов, которых он излечил.
Таким образом, в обществе разворачивается дискуссия – что делать-то с этим талантливым маньяком? Парень требует, чтобы его оправдали, и тогда он поделится своими медицинскими чудесами. Половина общества его поддерживает, как и поддерживает его адвокат, у которого есть тяжелобольная дочь. Другая же половина общества (и родственники, собственно, убитых) требует смертной казни. Их выразителем мнений становится прокурор, чьих родителей в детстве убил какой-то маньяк.
В общем, завязка триггерная, прямо как из учебников по сценарному мастерству, два противоборствующих героя с объяснимой и понятной читателям мотивацией тоже есть. Это, к сожалению, все, что исправно работает в романе, но в качестве развлечения на выходные – очень и очень симпатичная книга. И сможете потом поспорить с друзьями
#книги
Посмотрел интервью с Самантой Швеблин, которое она дала совсем недавно, навещая Аргентину. Разговор очень симпатичный, и если вы понимаете по-испански, советую его послушать. А если нет, то вот пара моментов, которые понравились лично мне.
Швеблин, которая уже довольно давно живет в Германии, говорит, что сейчас ей особенно сложно писать, то есть подбирать слова. Она говорит, что на испанском в Берлине в основном общается с чилийцами, колумбийцами (и, собственно, испанцами), а в аргентинское комьюнити вхожа не особо. Поэтому она теряет свой «аргентинский диалект», а никакого другого полноценного диалекта у нее нет, да и, собственно, она именно аргентинская писательница. А как быть аргентинской писательницей, если твой язык уже не совсем аргентинский? Поэтому, чтобы писать, ей приходится концентрироваться на выборе слов гораздо сильнее, чем раньше – потому что ни в каком слове она не уверена до конца.
(Я, кстати, очень понимаю это ее чувство, хоть я по-русски говорю куда больше, чем она на своем родном языке. И все же сомневаться в выборе слов в момент письма мне сейчас приходится чаще, чем раньше).
Она рассказывает, что вообще всегда была очень застенчивым человеком, пряталась (и порой прячется) за книжками в людных местах, и предпочитает писать, а не говорить. Даже так: она пишет, чтобы поменьше говорить. Поэтому Швеблин не любит давать интервью. «Ну, знаете, все эти вопросы – расскажите о “Дистанции спасения”… боже, да я же целую книжку об этом написала, можно просто ее прочитать».
Сама она, кстати, предпочитает не открывать свои уже изданные книги. Закончить любой текст вообще сложно, потому что сегодня тебе все в нем нравится, завтра реальность смещается, ты меняешься, и вот уже подобранные слова совсем не кажутся идеальными. Хочется что-то поправить, и когда ты понимаешь, что поправить ничего нельзя – ведь книга издана! – ты испытываешь колоссальный дискомфорт. Поэтому Швеблин может перечитывать лишь какие-то отдельные сцены и то по делу.
(Понимаем и сочувствуем, Саманта).
Отдельно меня тронуло, как она говорит о литературе. Литература, по ее мнению, это не сами книги, а то, что происходит между книгой и читателем в момент, когда он эту книгу открывает. Поэтому один и тот же текст для каждого человека – разный, и он будет разным еще и в разные моменты жизни читателя. И эта изменчивость литературы особенно ценна для Швеблин. Сама она, к слову, читает довольно много, параллельно несколько книг. Что-то бросает по ходу без зазрения совести, к чему-то потом возвращается, и думает – ну как я могла бросить такую классную книгу, а!!
В общем, милейшая дама.
Швеблин, которая уже довольно давно живет в Германии, говорит, что сейчас ей особенно сложно писать, то есть подбирать слова. Она говорит, что на испанском в Берлине в основном общается с чилийцами, колумбийцами (и, собственно, испанцами), а в аргентинское комьюнити вхожа не особо. Поэтому она теряет свой «аргентинский диалект», а никакого другого полноценного диалекта у нее нет, да и, собственно, она именно аргентинская писательница. А как быть аргентинской писательницей, если твой язык уже не совсем аргентинский? Поэтому, чтобы писать, ей приходится концентрироваться на выборе слов гораздо сильнее, чем раньше – потому что ни в каком слове она не уверена до конца.
(Я, кстати, очень понимаю это ее чувство, хоть я по-русски говорю куда больше, чем она на своем родном языке. И все же сомневаться в выборе слов в момент письма мне сейчас приходится чаще, чем раньше).
Она рассказывает, что вообще всегда была очень застенчивым человеком, пряталась (и порой прячется) за книжками в людных местах, и предпочитает писать, а не говорить. Даже так: она пишет, чтобы поменьше говорить. Поэтому Швеблин не любит давать интервью. «Ну, знаете, все эти вопросы – расскажите о “Дистанции спасения”… боже, да я же целую книжку об этом написала, можно просто ее прочитать».
Сама она, кстати, предпочитает не открывать свои уже изданные книги. Закончить любой текст вообще сложно, потому что сегодня тебе все в нем нравится, завтра реальность смещается, ты меняешься, и вот уже подобранные слова совсем не кажутся идеальными. Хочется что-то поправить, и когда ты понимаешь, что поправить ничего нельзя – ведь книга издана! – ты испытываешь колоссальный дискомфорт. Поэтому Швеблин может перечитывать лишь какие-то отдельные сцены и то по делу.
(Понимаем и сочувствуем, Саманта).
Отдельно меня тронуло, как она говорит о литературе. Литература, по ее мнению, это не сами книги, а то, что происходит между книгой и читателем в момент, когда он эту книгу открывает. Поэтому один и тот же текст для каждого человека – разный, и он будет разным еще и в разные моменты жизни читателя. И эта изменчивость литературы особенно ценна для Швеблин. Сама она, к слову, читает довольно много, параллельно несколько книг. Что-то бросает по ходу без зазрения совести, к чему-то потом возвращается, и думает – ну как я могла бросить такую классную книгу, а!!
В общем, милейшая дама.