К.С. Льюис о своем первом знакомстве с творчеством Макдональда:
Должно быть, уже более тридцати лет назад я купил – почти неохотно, ибо ранее я уже глядел на этот том в том книжном киоске и отказывался взять его целую дюжину раз – карманное издание «Фантастеса». Несколько часов спустя я уже знал, что пересек великий рубеж. К тому моменту я был уже по пояс в романтизме; и весьма вероятно, что я в любой момент мог сбиться к сторону его наиболее темных и зловещих форм, скатившись вниз по лестнице, которая ведет от любви к странностям – к любви к эксцентричности и затем к извращенности. «Фантастес» был вполне сознательно создан как романтическое произведение; но тут была разница. В то время ничто не было дальше от моих мыслей, чем христианство, и потому я не имел никакого понятия о том, что это была за разница. Я просто осознавал, что если этот новый мир был странным, но в то же время был уютным и скромным; что если это был сон, то это был сон, в котором, по крайней мере, чувствуешь себя необычайно бодрствующим; что во всей книге было нечто вроде прохладной, утренней невинности, а также, бесспорно, определенное качество Смерти, благой Смерти. Что эта книга сделала со мной? Она обратила в христианство, даже крестила (там, где вошла Смерть) мое воображение. Она никак не повлияла ни на мой интеллект, ни (в то время) на мою совесть. Этот поворот произойдет намного позже и под влиянием многих других книг и людей. Но когда этот процесс завершился – под этим я имею в виду, конечно, «когда он по-настоящему начался» – я обнаружил, что я все еще остался с Макдональдом и что он сопровождал меня на всем моем пути, и что теперь я наконец-то стал готов выслушать от него многое, что он не мог сказать мне в нашу первую встречу. Но, в определенном смысле, теперь он рассказывал мне то же самое, что он говорил с самого начала. Не стоял вопрос о том, чтобы пробраться к ядру и отбросить кожуру; не стоял вопрос о позолоченной пилюле. Вся пилюля была из чистого золота.
Качества, которые очаровали меня в его воображаемых мирах, оказались качества нашей настоящей вселенной – божественной, волшебной, ужасающей и исступленной действительности, в которой все мы живем. Должно быть, я был бы шокирован, если бы в годы отрочества мне сказали, что то, что я научился любить в «Фантастесе» – это добродетель. Но теперь, когда я знаю, то вижу, что здесь не было обмана. Обман – это все остальное вокруг: обман – в том прозаическом морализме, который ограничивает добродетель сферами Закона и Долга, который никогда не позволяет нам почувствовать свежий ветер, дующий в лицо из «страны праведности», никогда не приоткрывает ту неуловимую Форму, которая, однажды увиденная, неизбежно станет желанной всеми способами, кроме чувственного желания – ту вещь, которая, говоря словами Сапфо, «более золотая, чем золото».
К.С. Льюис о своем первом знакомстве с творчеством Макдональда:
Должно быть, уже более тридцати лет назад я купил – почти неохотно, ибо ранее я уже глядел на этот том в том книжном киоске и отказывался взять его целую дюжину раз – карманное издание «Фантастеса». Несколько часов спустя я уже знал, что пересек великий рубеж. К тому моменту я был уже по пояс в романтизме; и весьма вероятно, что я в любой момент мог сбиться к сторону его наиболее темных и зловещих форм, скатившись вниз по лестнице, которая ведет от любви к странностям – к любви к эксцентричности и затем к извращенности. «Фантастес» был вполне сознательно создан как романтическое произведение; но тут была разница. В то время ничто не было дальше от моих мыслей, чем христианство, и потому я не имел никакого понятия о том, что это была за разница. Я просто осознавал, что если этот новый мир был странным, но в то же время был уютным и скромным; что если это был сон, то это был сон, в котором, по крайней мере, чувствуешь себя необычайно бодрствующим; что во всей книге было нечто вроде прохладной, утренней невинности, а также, бесспорно, определенное качество Смерти, благой Смерти. Что эта книга сделала со мной? Она обратила в христианство, даже крестила (там, где вошла Смерть) мое воображение. Она никак не повлияла ни на мой интеллект, ни (в то время) на мою совесть. Этот поворот произойдет намного позже и под влиянием многих других книг и людей. Но когда этот процесс завершился – под этим я имею в виду, конечно, «когда он по-настоящему начался» – я обнаружил, что я все еще остался с Макдональдом и что он сопровождал меня на всем моем пути, и что теперь я наконец-то стал готов выслушать от него многое, что он не мог сказать мне в нашу первую встречу. Но, в определенном смысле, теперь он рассказывал мне то же самое, что он говорил с самого начала. Не стоял вопрос о том, чтобы пробраться к ядру и отбросить кожуру; не стоял вопрос о позолоченной пилюле. Вся пилюля была из чистого золота.
Качества, которые очаровали меня в его воображаемых мирах, оказались качества нашей настоящей вселенной – божественной, волшебной, ужасающей и исступленной действительности, в которой все мы живем. Должно быть, я был бы шокирован, если бы в годы отрочества мне сказали, что то, что я научился любить в «Фантастесе» – это добродетель. Но теперь, когда я знаю, то вижу, что здесь не было обмана. Обман – это все остальное вокруг: обман – в том прозаическом морализме, который ограничивает добродетель сферами Закона и Долга, который никогда не позволяет нам почувствовать свежий ветер, дующий в лицо из «страны праведности», никогда не приоткрывает ту неуловимую Форму, которая, однажды увиденная, неизбежно станет желанной всеми способами, кроме чувственного желания – ту вещь, которая, говоря словами Сапфо, «более золотая, чем золото».
BY Zаписки традиционалиста
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Asked about its stance on disinformation, Telegram spokesperson Remi Vaughn told AFP: "As noted by our CEO, the sheer volume of information being shared on channels makes it extremely difficult to verify, so it's important that users double-check what they read." On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. "There are several million Russians who can lift their head up from propaganda and try to look for other sources, and I'd say that most look for it on Telegram," he said. Markets continued to grapple with the economic and corporate earnings implications relating to the Russia-Ukraine conflict. “We have a ton of uncertainty right now,” said Stephanie Link, chief investment strategist and portfolio manager at Hightower Advisors. “We’re dealing with a war, we’re dealing with inflation. We don’t know what it means to earnings.” This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children.
from vn
