111 лет назад сербский националист Гаврило Принцип застрелил в Сараево австро-венгерского эрцгерцога с супругой.
Сараевское убийство стало поводом к началу Первой мировой войны, который так долго искали европейские державы, чтобы наконец-то решить назревшие внешнеполитические проблемы.
28 июня 1914 года в оккупированном австро-венгерскими войсками Сараево прогремел взрыв. Бомба террориста из организации «Чёрная рука» не достигла цели, заговорщики были пойманы, а эрцгерцог отделался испугом. После произнесения речи автомобиль Франца-Фердинанда делал разворот перед лавкой, в которую зашёл Гаврило Принцип, считавший покушение оконченным. Воспользовавшись промедлением водителя, он тут же достал свой «браунинг» и дважды выстрелил — в эрцгерцога, а также наместника Боснии. Франц-Фердинанд был убит, а вот вместо наместника пуля попала в супругу эрцгерцога, герцогиню Гогенбург, убив и её.
Толпа требовала расправы над ним, но по законам империи 19-летний убийца считался несовершеннолетним, и его осудили на 20 лет заключения. Но важнее была его национальность — серб, которому сочувствовали многие политики Сербии. Австро-Венгрия потребовала от Сербии ответить за убийство, выставив в июле ультиматум из 10 пунктов. По настоянию России приняты были все, кроме пункта о допуске имперских служащих на территорию Сербии для искоренения антиавстрийской деятельности, что стало поводом для начала войны.
Можно ли было избежать этого? — вопрос практически риторический.
До этого политического кризиса враждующие стороны уже замяли Марокканский кризис, не влезли в Балканские войны, а Великобритания с Италией всем видом давали понять, что драться не особо-то и хотят. Многие считают, что без Сараевского убийство войны бы просто не было, но многое говорит об обратном: межнациональный кризис внутри Австро-Венгрии выплёскивался наружу, кайзер Германии уже давно находился в экономической изоляции и жаждал приступить к бою, а французам не терпелось вернуть потерянные во франко-прусской войне земли. Все основные союзы к тому времени уже были заключены, и наличие у врага большой армии стимулировало не взвешивать политические заявления, а наращивать такую же огромную армию у себя. А повод же при таких предпосылках —дело нехитрое, найдётся.
Сараевское убийство стало поводом к началу Первой мировой войны, который так долго искали европейские державы, чтобы наконец-то решить назревшие внешнеполитические проблемы.
28 июня 1914 года в оккупированном австро-венгерскими войсками Сараево прогремел взрыв. Бомба террориста из организации «Чёрная рука» не достигла цели, заговорщики были пойманы, а эрцгерцог отделался испугом. После произнесения речи автомобиль Франца-Фердинанда делал разворот перед лавкой, в которую зашёл Гаврило Принцип, считавший покушение оконченным. Воспользовавшись промедлением водителя, он тут же достал свой «браунинг» и дважды выстрелил — в эрцгерцога, а также наместника Боснии. Франц-Фердинанд был убит, а вот вместо наместника пуля попала в супругу эрцгерцога, герцогиню Гогенбург, убив и её.
Толпа требовала расправы над ним, но по законам империи 19-летний убийца считался несовершеннолетним, и его осудили на 20 лет заключения. Но важнее была его национальность — серб, которому сочувствовали многие политики Сербии. Австро-Венгрия потребовала от Сербии ответить за убийство, выставив в июле ультиматум из 10 пунктов. По настоянию России приняты были все, кроме пункта о допуске имперских служащих на территорию Сербии для искоренения антиавстрийской деятельности, что стало поводом для начала войны.
Можно ли было избежать этого? — вопрос практически риторический.
До этого политического кризиса враждующие стороны уже замяли Марокканский кризис, не влезли в Балканские войны, а Великобритания с Италией всем видом давали понять, что драться не особо-то и хотят. Многие считают, что без Сараевского убийство войны бы просто не было, но многое говорит об обратном: межнациональный кризис внутри Австро-Венгрии выплёскивался наружу, кайзер Германии уже давно находился в экономической изоляции и жаждал приступить к бою, а французам не терпелось вернуть потерянные во франко-прусской войне земли. Все основные союзы к тому времени уже были заключены, и наличие у врага большой армии стимулировало не взвешивать политические заявления, а наращивать такую же огромную армию у себя. А повод же при таких предпосылках —
Forwarded from Первая мировая война
Австро-венгерские солдаты Standschütze из 3-го Инсбрукского батальона на итальянском фронте, 22 июня 1917 года.
Standschützen были подразделением в составе австро-венгерской армии ополчения в горном регионе Тироль на границе с Италией. До войны их рассматривали скорее как спортивные клубы и патриотические объединения. Однако после вступления Италии в войну в мае 1915 года они были срочно мобилизованы и включены в состав оборонительных сил Южного Тироля.
Командование столкнулось с дефицитом резервов и потому вынуждено было прибегнуть к ополчению. В их рядах оказались не только бывшие охотники и ремесленники, но и юноши, не достигшие призывного возраста, и пожилые мужчины. По сохранившимся документам, встречались бойцы в возрасте от 14 до более 80 лет — хоть и в исключительных случаях.
С первых дней мобилизации Standschützen оказались на передовой. Они защищали перевалы и высоты, такие как Монте-Скорлуццо и Монте-Пьяно, и часто сражались бок о бок с профессиональными частями, включая горных стрелков Landesschützen и Alpen Korps.
Из-за возрастного состава и трудностей с пополнением, их всё чаще назначали на инженерные и оборонительные задачи: рытьё траншей, строительство землянок, укрепление позиций. Тем не менее, во многих случаях они успешно отражали атаки противника и заслужили репутацию стойких защитников.
Несмотря на боевые заслуги, отношение к Standschützen со стороны регулярной армии оставалось скептическим. В ноябре 1915 года фельдмаршал-лейтенант Виктор Данкль издал приказ, запрещающий офицерам других подразделений насмехаться над Standschützen под угрозой дисциплинарного взыскания.
Тем не менее, дискриминация и унижения продолжались: Standschützen получали меньшее довольствие, испытывали трудности с обмундированием и снабжением. Это все подрывало боевой дух.
К концу 1916 года командование пришло к выводу, что пожилые бойцы не выдерживают условий горной войны. Стресс, болезни, демотивация и нехватка продовольствия привели к поэтапной демобилизации старших возрастных групп. К 1917 году значительная часть из них была заменена более молодыми рекрутами или частями регулярной армии, однако в некоторых секторах фронта старики продолжали службу вплоть до 1918 года.
Их знание местности, самоотверженность и сплочённость позволили сдерживать наступление превосходящих итальянских сил. Несмотря на ироничное отношение современников, они доказали свою ценность и стали частью военной истории региона.
#заметки@wwimemes
Standschützen были подразделением в составе австро-венгерской армии ополчения в горном регионе Тироль на границе с Италией. До войны их рассматривали скорее как спортивные клубы и патриотические объединения. Однако после вступления Италии в войну в мае 1915 года они были срочно мобилизованы и включены в состав оборонительных сил Южного Тироля.
Командование столкнулось с дефицитом резервов и потому вынуждено было прибегнуть к ополчению. В их рядах оказались не только бывшие охотники и ремесленники, но и юноши, не достигшие призывного возраста, и пожилые мужчины. По сохранившимся документам, встречались бойцы в возрасте от 14 до более 80 лет — хоть и в исключительных случаях.
С первых дней мобилизации Standschützen оказались на передовой. Они защищали перевалы и высоты, такие как Монте-Скорлуццо и Монте-Пьяно, и часто сражались бок о бок с профессиональными частями, включая горных стрелков Landesschützen и Alpen Korps.
Из-за возрастного состава и трудностей с пополнением, их всё чаще назначали на инженерные и оборонительные задачи: рытьё траншей, строительство землянок, укрепление позиций. Тем не менее, во многих случаях они успешно отражали атаки противника и заслужили репутацию стойких защитников.
Несмотря на боевые заслуги, отношение к Standschützen со стороны регулярной армии оставалось скептическим. В ноябре 1915 года фельдмаршал-лейтенант Виктор Данкль издал приказ, запрещающий офицерам других подразделений насмехаться над Standschützen под угрозой дисциплинарного взыскания.
Тем не менее, дискриминация и унижения продолжались: Standschützen получали меньшее довольствие, испытывали трудности с обмундированием и снабжением. Это все подрывало боевой дух.
К концу 1916 года командование пришло к выводу, что пожилые бойцы не выдерживают условий горной войны. Стресс, болезни, демотивация и нехватка продовольствия привели к поэтапной демобилизации старших возрастных групп. К 1917 году значительная часть из них была заменена более молодыми рекрутами или частями регулярной армии, однако в некоторых секторах фронта старики продолжали службу вплоть до 1918 года.
Их знание местности, самоотверженность и сплочённость позволили сдерживать наступление превосходящих итальянских сил. Несмотря на ироничное отношение современников, они доказали свою ценность и стали частью военной истории региона.
#заметки@wwimemes
Как Российская империя и европейские страны восприняли начало Первой мировой войны
Общество (та часть, что имела образование) было к 1914 году чрезвычайно политизировано, и патриоты всех стран нередко публично возмущались тому, как долго длится ненавистный мир с врагом. Британцы были недовольны усилением немцев и вероятному ослаблению своих мировых позиций, французы жаждали вернуть Эльзас и дать реванш в целом за последнюю бездарно проигранную войну, австро-венгры жаждали расправиться с докучливыми славянами, а русские хотели... всего понемногу. И логика в этом была.
Многие были злы на Берлинский конгресс 1878 года, разрушивший плоды последней войны с турками, невероятно успешной на поле боя, но разочаровывающей на поле дипломатическом. Вступление в войну слабых в военном плане Османов считалось лишь делом времени, и потому отдельные политологи потирали руки: уж их-то разобьём и поделим, да поживимся за счёт черноморских проливов! — каждый утюг в империи голосил о том, что всё это нужно для экономического блага, всё окупится с лихвой, и империя останется по итогу едва ли не колониальной державой. Что ж, говорить об освобождении славян от их ига было бы, в самом деле, пошло: накануне они сами сначала наподдали туркам, а затем не стеснялись с ними объединяться друг против друга в балканских войнах. Так что хотя бы в этом направлении лейтмотив священного спасения дружественного народа касался только армян, до той поры мало интересовавших империю.
Зато об освобождении славян вспоминали в разговорах об Австро-Венгрии, желая наподдать ей — и посильнее.
Имелись у патриотов давние обиды на старика-императора Франца-Иосифа, во время Крымской войны фактически разорвавшего союз и пригрозившего напасть в случае продолжения сопротивления англо-французским силам. Усилилась нелюбовь эта отказов Вены давать автономию своим многочисленным славянским территориями, союзом с Германией и проведением мероприятий в Галиции по постепенной культурной ассимиляции дальних территорий с Австро-Венгрией. Накануне Германия была готова включить в Тройственный Союз и Россию, но её борьба с Австро-Венгрией на Балканах зашла слишком далеко и уже не могла окончиться без территориальных уступок. И потому кайзер остался в союзе с Веной, а сторонники русского реванша то и дело повторяли: Галиция! Галиция! ГАЛИЦИЯ! — и на польский вопрос. само собой, вместе с царским обещанием дать полякам за помощь максимальную автономию, старались не припоминать. Обещать — не значит жениться, как доказали и британцы с французами, наобещавшие свободу своим колониям, и всеми силами постаравшиеся после победы тему эту замять.
С Германией же было в понимании современников эпохи ещё веселее:
— Мы давно жаждем Немецкой крови! Наконец-то мы дорвались до нее! Как несдержанно хочется мне Немецкой крови.
Буквально так отреагировала черносотенная газета «Голос русского» 24 июля 1914 года на конфронтацию между европейскими державами. В понимании простого человека немцы заигрались в дипломатию, во время упомянутого выше Берлинского конгресса негласно предали Россию, и потому стали своего рода олицетворением всего зла на свете. Немцев кругом было много, все они образовывали Мительевропу, и все...представляли опасность. И потому-то много где начало войны русский человек встретил немецкими погромами и переименованием Санкт-Петербурга в Петроград, испытывая злость к этим слишком уж предприимчивым и подозрительно успешным инородцам, а уже потом — за мобилизацию и войну.
Впрочем, как и сегодня, спешили на фронт уже далеко не все недавние патриоты, а после Великого отступления 1915 года воинственных настроений в народе заметно поубавилось. Впрочем, это относилось ко всем воюющим странам Европы — каждая встретила начало войны восторгом, но очень быстро он прошёл. Наверное, только Сербия и Бельгия подобными настроениями не болели: им приходилось спасаться от почти неизбежной оккупации, и они понимали сразу, что к чему
Общество (та часть, что имела образование) было к 1914 году чрезвычайно политизировано, и патриоты всех стран нередко публично возмущались тому, как долго длится ненавистный мир с врагом. Британцы были недовольны усилением немцев и вероятному ослаблению своих мировых позиций, французы жаждали вернуть Эльзас и дать реванш в целом за последнюю бездарно проигранную войну, австро-венгры жаждали расправиться с докучливыми славянами, а русские хотели... всего понемногу. И логика в этом была.
Многие были злы на Берлинский конгресс 1878 года, разрушивший плоды последней войны с турками, невероятно успешной на поле боя, но разочаровывающей на поле дипломатическом. Вступление в войну слабых в военном плане Османов считалось лишь делом времени, и потому отдельные политологи потирали руки: уж их-то разобьём и поделим, да поживимся за счёт черноморских проливов! — каждый утюг в империи голосил о том, что всё это нужно для экономического блага, всё окупится с лихвой, и империя останется по итогу едва ли не колониальной державой. Что ж, говорить об освобождении славян от их ига было бы, в самом деле, пошло: накануне они сами сначала наподдали туркам, а затем не стеснялись с ними объединяться друг против друга в балканских войнах. Так что хотя бы в этом направлении лейтмотив священного спасения дружественного народа касался только армян, до той поры мало интересовавших империю.
Зато об освобождении славян вспоминали в разговорах об Австро-Венгрии, желая наподдать ей — и посильнее.
Имелись у патриотов давние обиды на старика-императора Франца-Иосифа, во время Крымской войны фактически разорвавшего союз и пригрозившего напасть в случае продолжения сопротивления англо-французским силам. Усилилась нелюбовь эта отказов Вены давать автономию своим многочисленным славянским территориями, союзом с Германией и проведением мероприятий в Галиции по постепенной культурной ассимиляции дальних территорий с Австро-Венгрией. Накануне Германия была готова включить в Тройственный Союз и Россию, но её борьба с Австро-Венгрией на Балканах зашла слишком далеко и уже не могла окончиться без территориальных уступок. И потому кайзер остался в союзе с Веной, а сторонники русского реванша то и дело повторяли: Галиция! Галиция! ГАЛИЦИЯ! — и на польский вопрос. само собой, вместе с царским обещанием дать полякам за помощь максимальную автономию, старались не припоминать. Обещать — не значит жениться, как доказали и британцы с французами, наобещавшие свободу своим колониям, и всеми силами постаравшиеся после победы тему эту замять.
С Германией же было в понимании современников эпохи ещё веселее:
— Мы давно жаждем Немецкой крови! Наконец-то мы дорвались до нее! Как несдержанно хочется мне Немецкой крови.
Буквально так отреагировала черносотенная газета «Голос русского» 24 июля 1914 года на конфронтацию между европейскими державами. В понимании простого человека немцы заигрались в дипломатию, во время упомянутого выше Берлинского конгресса негласно предали Россию, и потому стали своего рода олицетворением всего зла на свете. Немцев кругом было много, все они образовывали Мительевропу, и все...представляли опасность. И потому-то много где начало войны русский человек встретил немецкими погромами и переименованием Санкт-Петербурга в Петроград, испытывая злость к этим слишком уж предприимчивым и подозрительно успешным инородцам, а уже потом — за мобилизацию и войну.
Впрочем, как и сегодня, спешили на фронт уже далеко не все недавние патриоты, а после Великого отступления 1915 года воинственных настроений в народе заметно поубавилось. Впрочем, это относилось ко всем воюющим странам Европы — каждая встретила начало войны восторгом, но очень быстро он прошёл. Наверное, только Сербия и Бельгия подобными настроениями не болели: им приходилось спасаться от почти неизбежной оккупации, и они понимали сразу, что к чему
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Великая Война
Не совсем удачная аварийная посадка французского самолета после попытки налета на немецкие ангары с цеппелинами в районе Брюсселя. 1915 год.
Пилоту удалось дотянуть до своей территории, но топливо закончилось задолго до родного аэродрома
#Франция #FlyingCircus
Пилоту удалось дотянуть до своей территории, но топливо закончилось задолго до родного аэродрома
#Франция #FlyingCircus