Я знала, что не вернусь в Сенегал, Диеган: разрыв с родиной был слишком глубок, и я чувствовала, что это недоразумение не рассосется со временем. Наоборот, оно усугублялось. Именно этому недоразумению я обязана тем, что состоялась как писатель, и тем, что продолжаю писать. Все мои книги – я чувствовала это изначально, еще не успев написать ни одной, – должны быть посвящены разрыву с моей страной, с людьми, которых я там знала, с моим отцом, с моими мачехами, Мам Куре, Йайе Нгоне, Та Диб, со всеми мужчинами, с которыми я знакомилась на улице или встречалась в университете хотя бы на одну ночь. Я должна была написать обо всем этом, и меня никто не понял бы, зато все возненавидели, и по очень простой причине: я предаю их не только тем, что пишу, но и тем, что пишу за пределами Сенегала. Ну и пусть, думала я, пусть: я буду писать, как предают родину, как выбирают себе страну не по рождению, а по воле судьбы, страну, которой ты предназначен всем своим существом, свою внутреннюю родину, родину теплых воспоминаний и ледяного мрака, детских снов, страхов, стыда, каким истекает душа, родину всех бездомных собак, бродящих в сине-зеленой ночи, белых улиц, городов, откуда сбежали бы даже призраки, родину видений любви и невинности, обретших форму, родину веселого безумия и пирамид из черепов, родину беспощадной проницательности, разъедающей печень, родину всего вообразимого одиночества и всего доступного молчания, единственную родину, в которой можно жить (которую нельзя потерять или возненавидеть, нельзя унижать сентиментальной и поверхностной ностальгией, нельзя использовать как повод или как заложницу, чтобы обернуть статус изгнанника к своей выгоде, и которую, наконец, не надо защищать, потому что она и так защищена своими неприступными крепостями и не требует, чтобы ради нее мы жертвовали чем-то, кроме лени и желания заниматься любовью с утра до вечера). Что это за страна? Ты ее знаешь: конечно же, это страна книг, книг прочитанных и любимых, книг прочитанных и отвергнутых, книг, которые мечтаешь написать, ничтожных книг, которые сразу забываешь и не помнишь даже, открывал ты их когда-нибудь или нет, книг, которые ты якобы прочел, книг, которые никогда не прочтешь, но с которыми не расстанешься ни за что на свете, книг, которые терпеливо ждут своего часа в темноте, перед ослепительными сумерками чтения на рассвете. Да, говорила я, да: я буду гражданкой этой страны, я стану подданной этого королевства, королевства книжных полок.
Я знала, что не вернусь в Сенегал, Диеган: разрыв с родиной был слишком глубок, и я чувствовала, что это недоразумение не рассосется со временем. Наоборот, оно усугублялось. Именно этому недоразумению я обязана тем, что состоялась как писатель, и тем, что продолжаю писать. Все мои книги – я чувствовала это изначально, еще не успев написать ни одной, – должны быть посвящены разрыву с моей страной, с людьми, которых я там знала, с моим отцом, с моими мачехами, Мам Куре, Йайе Нгоне, Та Диб, со всеми мужчинами, с которыми я знакомилась на улице или встречалась в университете хотя бы на одну ночь. Я должна была написать обо всем этом, и меня никто не понял бы, зато все возненавидели, и по очень простой причине: я предаю их не только тем, что пишу, но и тем, что пишу за пределами Сенегала. Ну и пусть, думала я, пусть: я буду писать, как предают родину, как выбирают себе страну не по рождению, а по воле судьбы, страну, которой ты предназначен всем своим существом, свою внутреннюю родину, родину теплых воспоминаний и ледяного мрака, детских снов, страхов, стыда, каким истекает душа, родину всех бездомных собак, бродящих в сине-зеленой ночи, белых улиц, городов, откуда сбежали бы даже призраки, родину видений любви и невинности, обретших форму, родину веселого безумия и пирамид из черепов, родину беспощадной проницательности, разъедающей печень, родину всего вообразимого одиночества и всего доступного молчания, единственную родину, в которой можно жить (которую нельзя потерять или возненавидеть, нельзя унижать сентиментальной и поверхностной ностальгией, нельзя использовать как повод или как заложницу, чтобы обернуть статус изгнанника к своей выгоде, и которую, наконец, не надо защищать, потому что она и так защищена своими неприступными крепостями и не требует, чтобы ради нее мы жертвовали чем-то, кроме лени и желания заниматься любовью с утра до вечера). Что это за страна? Ты ее знаешь: конечно же, это страна книг, книг прочитанных и любимых, книг прочитанных и отвергнутых, книг, которые мечтаешь написать, ничтожных книг, которые сразу забываешь и не помнишь даже, открывал ты их когда-нибудь или нет, книг, которые ты якобы прочел, книг, которые никогда не прочтешь, но с которыми не расстанешься ни за что на свете, книг, которые терпеливо ждут своего часа в темноте, перед ослепительными сумерками чтения на рассвете. Да, говорила я, да: я буду гражданкой этой страны, я стану подданной этого королевства, королевства книжных полок.
As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike. And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30. To that end, when files are actively downloading, a new icon now appears in the Search bar that users can tap to view and manage downloads, pause and resume all downloads or just individual items, and select one to increase its priority or view it in a chat. If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. The picture was mixed overseas. Hong Kong’s Hang Seng Index fell 1.6%, under pressure from U.S. regulatory scrutiny on New York-listed Chinese companies. Stocks were more buoyant in Europe, where Frankfurt’s DAX surged 1.4%.
from us
