Почему мне нравится бродить по кладбищам? Не потому ли, что помнить — самое сложное ремесло из возможных, помнить — длить нить чужой жизни и скорбь утраты. Почему в нашем городе нет места для скорби? Каким могло бы быть общее место скорби? Общее для всех — католиков, лютеран, евреев, православных, мусульман — может быть, это мог быть длинный кухонный стол с удобными стульями. И все они, утратившие кого-то, садились бы напротив друг друга, чтобы оплакать потерю вместе, мы бы рассказывали вслух истории про самых любимых, говорили бы по очереди, не перебивая, наши сердца разрывались бы от боли, наши тела — от усталости. Закончив истории, мы ложились бы на грубую поверхность дубового стола, чтобы дышать в такт дереву. Мы бы делали глубокий вдох и очень долгий выдох, глубокий вдох, похожий на дно всякого водоема, и долгий выдох, схожий с ожиданием ребенка. А может быть, общее место для скорби — это текст? В моем случае текст тридцатилетней женщины, потерявшей брата пять лет назад, женщины безработной и измотанной, почти не выходящей из дома. Я рассказываю вслух историю, мое сердце разрывается от боли, тело — от усталости, когда я закончу этот текст, он станет грубой поверхностью дубового стола. Я, наконец, сделаю глубокий вдох и очень долгий выдох.
Почему мне нравится бродить по кладбищам? Не потому ли, что помнить — самое сложное ремесло из возможных, помнить — длить нить чужой жизни и скорбь утраты. Почему в нашем городе нет места для скорби? Каким могло бы быть общее место скорби? Общее для всех — католиков, лютеран, евреев, православных, мусульман — может быть, это мог быть длинный кухонный стол с удобными стульями. И все они, утратившие кого-то, садились бы напротив друг друга, чтобы оплакать потерю вместе, мы бы рассказывали вслух истории про самых любимых, говорили бы по очереди, не перебивая, наши сердца разрывались бы от боли, наши тела — от усталости. Закончив истории, мы ложились бы на грубую поверхность дубового стола, чтобы дышать в такт дереву. Мы бы делали глубокий вдох и очень долгий выдох, глубокий вдох, похожий на дно всякого водоема, и долгий выдох, схожий с ожиданием ребенка. А может быть, общее место для скорби — это текст? В моем случае текст тридцатилетней женщины, потерявшей брата пять лет назад, женщины безработной и измотанной, почти не выходящей из дома. Я рассказываю вслух историю, мое сердце разрывается от боли, тело — от усталости, когда я закончу этот текст, он станет грубой поверхностью дубового стола. Я, наконец, сделаю глубокий вдох и очень долгий выдох.
The Security Service of Ukraine said in a tweet that it was able to effectively target Russian convoys near Kyiv because of messages sent to an official Telegram bot account called "STOP Russian War." Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. "The result is on this photo: fiery 'greetings' to the invaders," the Security Service of Ukraine wrote alongside a photo showing several military vehicles among plumes of black smoke. For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said.
from us
