Сегодня — неожиданный опрос и заодно тизер. Какое название для книги в списке вам кажется самым нелепым, высокопарным и претенциозным?
Anonymous Poll
39%
Лабиринт бесчеловечности
11%
Анатомия пустоты
44%
Меланхолия песка
6%
Они все классные, а ты, Катя, ничего не понимаешь в книжных названиях!
"В тайниках памяти", Мохамед Мбугар Сарр (La Plus Secrete Memoire Des Hommes, Mohamed Mbougar Sarr)
Молодому сенегальскому писателю, живущему в Париже, попадает в руки загадочная книга под названием "Лабиринт бесчеловечности". Она была опубликована в 1938 году и принадлежит перу еще одного писателя из Сенегала, ныне совершенно забытого. В попытках выяснить больше о судьбе давно исчезнувшего писателя главный герой разгадывает одну зловещую загадку за другой. Идя по следам писателя и собирая информацию о его жизни по крупицам, он начинает подозревать, что в этой истории не обошлось без черной магии и пугающих проклятий. Слишком уж много смертей сопровождает историю этой книги и всех, кто интересовался ей и писал о ней. Готовьтесь к тому, что читать вам порой будет до мурашек страшно.
Самой интересной лично для меня в книге стала тема постколониализма. Теперь мне стали понятны сомнения и метания молодых писателей из Африки, пишущих на французском, английском и других языках колонизаторов. Очень сложно сохранить верность своей культуре, при этом отдавая должное великим достижениям другой, но и отказываться от всех этих достижений глупо и бессмысленно. Поэтому творческий путь всех этих людей напоминает прогулку по острию лезвия и порой приносит им немало страданий. А еще эта книга будет понятна и близка всем, кто хоть раз пробовал сам что-нибудь написать и задавал себе самый важный из вопросов: писать или не писать?
Единственная моя претензия к книге – это названия вымышленных книг, описанных на её страницах. На мой личный взгляд, они все просто ужасны. Хотя нет, вру! Я бы охотно прочитала книгу, которую написала героиня романа по имени Ева Туре:
В нашей группе молодых писателей выделялась еще Ева (или Ава) Туре, влиятельная дама из французской Гвинеи, о которой можно сказать много – и в то же время мало. Ева Туре участвует в любой разновидности борьбы за правое дело, какая ведется сейчас в мире; кроме того, она предприниматель, тренер по личностному росту, plus-size-модель и вообще само совершенство. А поскольку в наше время литературное недержание стало одной из самых распространенных болезней, то не следует удивляться, что Ева взялась за перо. В итоге появилась «Любовь – это какао-боб», которую я считаю методическим отрицанием самой идеи литературы. Сочетание мощного снотворного эффекта с абсолютной пустотой. Но этот роман стал бестселлером. Дело в том, что у Евы Туре было двести тысяч подписчиков, и для ее преданной аудитории все, что от нее исходило, было как манна небесная. Перед этой ордой фанатичных поклонниц отступали самые свирепые критики. На еретиков, посмевших подойти к творению богини с обычными мерками, ее жрицы обрушивали в социальных сетях лавины дерьма. Даже Санца, чтобы избежать этой участи, не стал публиковать уже написанную рецензию на «Любовь – это какао-боб».
Молодому сенегальскому писателю, живущему в Париже, попадает в руки загадочная книга под названием "Лабиринт бесчеловечности". Она была опубликована в 1938 году и принадлежит перу еще одного писателя из Сенегала, ныне совершенно забытого. В попытках выяснить больше о судьбе давно исчезнувшего писателя главный герой разгадывает одну зловещую загадку за другой. Идя по следам писателя и собирая информацию о его жизни по крупицам, он начинает подозревать, что в этой истории не обошлось без черной магии и пугающих проклятий. Слишком уж много смертей сопровождает историю этой книги и всех, кто интересовался ей и писал о ней. Готовьтесь к тому, что читать вам порой будет до мурашек страшно.
Самой интересной лично для меня в книге стала тема постколониализма. Теперь мне стали понятны сомнения и метания молодых писателей из Африки, пишущих на французском, английском и других языках колонизаторов. Очень сложно сохранить верность своей культуре, при этом отдавая должное великим достижениям другой, но и отказываться от всех этих достижений глупо и бессмысленно. Поэтому творческий путь всех этих людей напоминает прогулку по острию лезвия и порой приносит им немало страданий. А еще эта книга будет понятна и близка всем, кто хоть раз пробовал сам что-нибудь написать и задавал себе самый важный из вопросов: писать или не писать?
Единственная моя претензия к книге – это названия вымышленных книг, описанных на её страницах. На мой личный взгляд, они все просто ужасны. Хотя нет, вру! Я бы охотно прочитала книгу, которую написала героиня романа по имени Ева Туре:
В нашей группе молодых писателей выделялась еще Ева (или Ава) Туре, влиятельная дама из французской Гвинеи, о которой можно сказать много – и в то же время мало. Ева Туре участвует в любой разновидности борьбы за правое дело, какая ведется сейчас в мире; кроме того, она предприниматель, тренер по личностному росту, plus-size-модель и вообще само совершенство. А поскольку в наше время литературное недержание стало одной из самых распространенных болезней, то не следует удивляться, что Ева взялась за перо. В итоге появилась «Любовь – это какао-боб», которую я считаю методическим отрицанием самой идеи литературы. Сочетание мощного снотворного эффекта с абсолютной пустотой. Но этот роман стал бестселлером. Дело в том, что у Евы Туре было двести тысяч подписчиков, и для ее преданной аудитории все, что от нее исходило, было как манна небесная. Перед этой ордой фанатичных поклонниц отступали самые свирепые критики. На еретиков, посмевших подойти к творению богини с обычными мерками, ее жрицы обрушивали в социальных сетях лавины дерьма. Даже Санца, чтобы избежать этой участи, не стал публиковать уже написанную рецензию на «Любовь – это какао-боб».
Я знала, что не вернусь в Сенегал, Диеган: разрыв с родиной был слишком глубок, и я чувствовала, что это недоразумение не рассосется со временем. Наоборот, оно усугублялось. Именно этому недоразумению я обязана тем, что состоялась как писатель, и тем, что продолжаю писать. Все мои книги – я чувствовала это изначально, еще не успев написать ни одной, – должны быть посвящены разрыву с моей страной, с людьми, которых я там знала, с моим отцом, с моими мачехами, Мам Куре, Йайе Нгоне, Та Диб, со всеми мужчинами, с которыми я знакомилась на улице или встречалась в университете хотя бы на одну ночь. Я должна была написать обо всем этом, и меня никто не понял бы, зато все возненавидели, и по очень простой причине: я предаю их не только тем, что пишу, но и тем, что пишу за пределами Сенегала. Ну и пусть, думала я, пусть: я буду писать, как предают родину, как выбирают себе страну не по рождению, а по воле судьбы, страну, которой ты предназначен всем своим существом, свою внутреннюю родину, родину теплых воспоминаний и ледяного мрака, детских снов, страхов, стыда, каким истекает душа, родину всех бездомных собак, бродящих в сине-зеленой ночи, белых улиц, городов, откуда сбежали бы даже призраки, родину видений любви и невинности, обретших форму, родину веселого безумия и пирамид из черепов, родину беспощадной проницательности, разъедающей печень, родину всего вообразимого одиночества и всего доступного молчания, единственную родину, в которой можно жить (которую нельзя потерять или возненавидеть, нельзя унижать сентиментальной и поверхностной ностальгией, нельзя использовать как повод или как заложницу, чтобы обернуть статус изгнанника к своей выгоде, и которую, наконец, не надо защищать, потому что она и так защищена своими неприступными крепостями и не требует, чтобы ради нее мы жертвовали чем-то, кроме лени и желания заниматься любовью с утра до вечера). Что это за страна? Ты ее знаешь: конечно же, это страна книг, книг прочитанных и любимых, книг прочитанных и отвергнутых, книг, которые мечтаешь написать, ничтожных книг, которые сразу забываешь и не помнишь даже, открывал ты их когда-нибудь или нет, книг, которые ты якобы прочел, книг, которые никогда не прочтешь, но с которыми не расстанешься ни за что на свете, книг, которые терпеливо ждут своего часа в темноте, перед ослепительными сумерками чтения на рассвете. Да, говорила я, да: я буду гражданкой этой страны, я стану подданной этого королевства, королевства книжных полок.
(с) "В тайниках памяти", Мохамед Мбугар Сарр
(с) "В тайниках памяти", Мохамед Мбугар Сарр
Подписана в фб на Барбару Кингсолвер, и сегодня узнала целую кучу новых для себя фактов из одного её поста:
📚 20 ноября в 8 вечера по Нью-Йорку состоится церемония награждения National Book Awards
📚 Которую, оказывается, зовут Bookworm Oscars!
📚 Можно будет смотреть прямую трансляцию церемонии на сайте https://www.nationalbook.org/awards2024/ и болеть за любимчиков (лично я буду болеть за All Fours и Миранду Джулай)
📚 У меня и Барбары Кингсолвер одинаковый вкус, когда речь заходит о туфлях!
📚 20 ноября в 8 вечера по Нью-Йорку состоится церемония награждения National Book Awards
📚 Которую, оказывается, зовут Bookworm Oscars!
📚 Можно будет смотреть прямую трансляцию церемонии на сайте https://www.nationalbook.org/awards2024/ и болеть за любимчиков (лично я буду болеть за All Fours и Миранду Джулай)
📚 У меня и Барбары Кингсолвер одинаковый вкус, когда речь заходит о туфлях!
“Дуа за неверного”, Егана Джаббарова
В день, когда автогероине романа исполнилось семь лет, в дверь позвонили. Она решила, что кто-то пришел её поздравить, и весело побежала открывать, но на пороге стояла незнакомая женщина с серым лицом, а следом за ней в их дом вошел грустный, растерянный мальчик. Так она узнала, что у неё есть старший брат. Он был тайным ребенком её азербайджанского отца от русской матери, которого тот скрывал от своей семьи на протяжении двенадцати лет. Иногда он навещал мальчика в убогой комнатке общаги, где тот жил с матерью-алкоголичкой, но когда её приговорили к долгому тюремному заключению за распространение наркотиков, та привела ребенка к отцу. Больше идти ей было некуда.
Так начинается эта пронзительная и душераздирающе печальная история о любви совсем разных детей друг к другу. Дети одного отца, Сережа и Егана были во всех смыслах из разных миров, их растили и воспитывали совершенно по-разному, даже когда они жили под одной крышей. Отец представлял для сына блестящее будущее юриста в чистом костюме с выглаженным воротничком, но этим мечтам не суждено было сбыться. Сын выбрал для себя совсем другую жизнь и погиб молодым, но был ли это в самом деле его выбор, или всё решили за него лишенное любви и полное боли детство и нескончаемая череда потерь?..
Роман произвел на меня такое же мощное впечатление, как и “Руки женщин моей семьи были не для письма”. Этот автофикшн – совсем другой по настроению и тематике, но их связывают общие герои и переплетение жизненных историй, от которых на сердце становится то невыносимо тяжело, то катарсически легко. Очень сложно описать, какой это текст. Поэтичный, освобождающий, прорывающий все преграды и барьеры – возраста, пола, национальности, религии, образованности. Но при этом плотный и тяжелый, как кирпичная кладка, полный безнадежности и глухой тоски. Общее место для скорби, от которой нам всем сейчас не спастись. Скорби, которая нам нужна. Скорби, которая объединяет.
В день, когда автогероине романа исполнилось семь лет, в дверь позвонили. Она решила, что кто-то пришел её поздравить, и весело побежала открывать, но на пороге стояла незнакомая женщина с серым лицом, а следом за ней в их дом вошел грустный, растерянный мальчик. Так она узнала, что у неё есть старший брат. Он был тайным ребенком её азербайджанского отца от русской матери, которого тот скрывал от своей семьи на протяжении двенадцати лет. Иногда он навещал мальчика в убогой комнатке общаги, где тот жил с матерью-алкоголичкой, но когда её приговорили к долгому тюремному заключению за распространение наркотиков, та привела ребенка к отцу. Больше идти ей было некуда.
Так начинается эта пронзительная и душераздирающе печальная история о любви совсем разных детей друг к другу. Дети одного отца, Сережа и Егана были во всех смыслах из разных миров, их растили и воспитывали совершенно по-разному, даже когда они жили под одной крышей. Отец представлял для сына блестящее будущее юриста в чистом костюме с выглаженным воротничком, но этим мечтам не суждено было сбыться. Сын выбрал для себя совсем другую жизнь и погиб молодым, но был ли это в самом деле его выбор, или всё решили за него лишенное любви и полное боли детство и нескончаемая череда потерь?..
Роман произвел на меня такое же мощное впечатление, как и “Руки женщин моей семьи были не для письма”. Этот автофикшн – совсем другой по настроению и тематике, но их связывают общие герои и переплетение жизненных историй, от которых на сердце становится то невыносимо тяжело, то катарсически легко. Очень сложно описать, какой это текст. Поэтичный, освобождающий, прорывающий все преграды и барьеры – возраста, пола, национальности, религии, образованности. Но при этом плотный и тяжелый, как кирпичная кладка, полный безнадежности и глухой тоски. Общее место для скорби, от которой нам всем сейчас не спастись. Скорби, которая нам нужна. Скорби, которая объединяет.
Почему мне нравится бродить по кладбищам? Не потому ли, что помнить — самое сложное ремесло из возможных, помнить — длить нить чужой жизни и скорбь утраты. Почему в нашем городе нет места для скорби? Каким могло бы быть общее место скорби? Общее для всех — католиков, лютеран, евреев, православных, мусульман — может быть, это мог быть длинный кухонный стол с удобными стульями. И все они, утратившие кого-то, садились бы напротив друг друга, чтобы оплакать потерю вместе, мы бы рассказывали вслух истории про самых любимых, говорили бы по очереди, не перебивая, наши сердца разрывались бы от боли, наши тела — от усталости. Закончив истории, мы ложились бы на грубую поверхность дубового стола, чтобы дышать в такт дереву. Мы бы делали глубокий вдох и очень долгий выдох, глубокий вдох, похожий на дно всякого водоема, и долгий выдох, схожий с ожиданием ребенка. А может быть, общее место для скорби — это текст? В моем случае текст тридцатилетней женщины, потерявшей брата пять лет назад, женщины безработной и измотанной, почти не выходящей из дома. Я рассказываю вслух историю, мое сердце разрывается от боли, тело — от усталости, когда я закончу этот текст, он станет грубой поверхностью дубового стола. Я, наконец, сделаю глубокий вдох и очень долгий выдох.
(с) “Дуа за неверного”, Егана Джаббарова
(с) “Дуа за неверного”, Егана Джаббарова
Уже завтра начинается адвент, который я всегда очень жду. В последние два года в этом канале весь декабрь проходил книжный адвент, и я каждый день рассказывала о какой-нибудь хорошей книге. В этом году я поняла, что мне такое не потянуть, но зато смотрите, какой отличный проект придумала моя любимая школа текстов «Мне есть что сказать»! Я уже подписалась и с нетерпением жду завтрашнего поста!
Forwarded from Мне есть что сказать
Пора зажигать свечи и включать рождественский плейлист — месяц Адвента начинается 💫
Собрали несколько идей известных писательниц и писателей о том, как создать новогоднее настроение. А еще весь декабрь каждый день мы будем читать истории, выполнять мини-задания с нашим Адвент-календарем и делиться воспоминаниями из детства в закрытом чате. Припомним аромат приглашенного Деда Мороза, вкус маминого «Оливье» и то, кто громче всех подпевал хитам из «Старых песен о главном».
☺️ Купить Адвент-календарь можно в @adventwts_bot. Стоимость — 1450 рублей.
Первая история придёт уже 1 декабря.
Собрали несколько идей известных писательниц и писателей о том, как создать новогоднее настроение. А еще весь декабрь каждый день мы будем читать истории, выполнять мини-задания с нашим Адвент-календарем и делиться воспоминаниями из детства в закрытом чате. Припомним аромат приглашенного Деда Мороза, вкус маминого «Оливье» и то, кто громче всех подпевал хитам из «Старых песен о главном».
Первая история придёт уже 1 декабря.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Тёмная сторона Хюгге (антология современной датской прозы)
Антология, похожая на шведский стол, только он датский, а не шведский. Тут есть и рассказы, и совсем короткие зарисовки, и фрагменты романов. И натуралистичный реализм, который скандинавам всегда отлично удается, и полный абсурд и сюрреализм, и нечто среднее. Целых двадцать три писателя и писательницы собраны вместе под одной обложкой, и о каждом можно получить более-менее полное представление, сперва прочитав краткую биографию, а потом один или несколько их текстов. И сразу становится легко решить, с кем будет интересно продолжить знакомство. Если есть какая-то одна мысль, объединяющая весь этот сборник, то это: "Жить — нелегко". Даже в благополучной Дании, на родине хюгге, люди страдают, мечутся, совершают ошибки и горько о них жалеют, не вписываются в социум, переживают за болеющих детей и партнеров, тяжело болеют сами.
Начинается сборник с двух отрывков из романа "Туну" Кима Ляйне. Тот пятнадцать лет прожил в Гренландии, и в его прозе очень колоритно описано вечное противостояние человека и природы в суровом климате. Собственно, оба рассказа про то, как природа пытается человека убить, а тот сопротивляется. Или нет. Это, по-моему, идеальное зимнее чтение, я такое люблю читать как раз в декабре:
Дом стоит всего в нескольких метрах от берега. Когда разыгрывается шторм, волны дохлестывают до стены, и на поверхности откладывается соль, разъедающая покраску и замазку, на которой оконные стекла держатся в рамах. В декабре вода примерзает к стене, так что вся обращенная к северу сторона дома покрывается ледяным панцирем, выполняющим, правда, отчасти и теплоизолирующую функцию. Время от времени намерзший лед откалывается и пластами съезжает по стене или крыше с оглушительным грохотом, снимая со стены стружку, из-за чего она становится все тоньше и тоньше. Когда такое случается и кусок стены оголяется, внутри воцаряется лютый холод, и необходимо утеплять стену с внутренней стороны картоном и легкими ватными одеялами.
Хелле Хелле меня совершенно поразила своими рассказами из сборника сборника «Останки», один из них — про пару, переживающую измену мужа, а один — про постродовой психоз, оба невероятно мощные и запомнятся мне, наверное, сильнее всего.
Йенс Блендструп тоже невероятно крут. В рассказе "На середине пути" он размышляет о том, как можно умереть посередине жизни — и жить дальше. А в рассказе "Тяжесть" описывает изощренную форму психологического абьюза в семьях, когда мужья жестко критикуют жен за те же самые качества, благодаря которым они их когда-то выбрали:
Она просто вся была пропитана счастьем. Именно поэтому он сразу влюбился в нее тогда в кафе. Она шла между столиками, излучая радость, полностью лишившую его удовольствия, которое он получал от чтения газеты. «Вот, значит, как – идешь тут, между столиками, и вся такая из себя радостная», – сказал он громко и рассерженно хлопнул газетой по столу. Этим он ее покорил.
(продолжение ниже) #nordicbooks
Антология, похожая на шведский стол, только он датский, а не шведский. Тут есть и рассказы, и совсем короткие зарисовки, и фрагменты романов. И натуралистичный реализм, который скандинавам всегда отлично удается, и полный абсурд и сюрреализм, и нечто среднее. Целых двадцать три писателя и писательницы собраны вместе под одной обложкой, и о каждом можно получить более-менее полное представление, сперва прочитав краткую биографию, а потом один или несколько их текстов. И сразу становится легко решить, с кем будет интересно продолжить знакомство. Если есть какая-то одна мысль, объединяющая весь этот сборник, то это: "Жить — нелегко". Даже в благополучной Дании, на родине хюгге, люди страдают, мечутся, совершают ошибки и горько о них жалеют, не вписываются в социум, переживают за болеющих детей и партнеров, тяжело болеют сами.
Начинается сборник с двух отрывков из романа "Туну" Кима Ляйне. Тот пятнадцать лет прожил в Гренландии, и в его прозе очень колоритно описано вечное противостояние человека и природы в суровом климате. Собственно, оба рассказа про то, как природа пытается человека убить, а тот сопротивляется. Или нет. Это, по-моему, идеальное зимнее чтение, я такое люблю читать как раз в декабре:
Дом стоит всего в нескольких метрах от берега. Когда разыгрывается шторм, волны дохлестывают до стены, и на поверхности откладывается соль, разъедающая покраску и замазку, на которой оконные стекла держатся в рамах. В декабре вода примерзает к стене, так что вся обращенная к северу сторона дома покрывается ледяным панцирем, выполняющим, правда, отчасти и теплоизолирующую функцию. Время от времени намерзший лед откалывается и пластами съезжает по стене или крыше с оглушительным грохотом, снимая со стены стружку, из-за чего она становится все тоньше и тоньше. Когда такое случается и кусок стены оголяется, внутри воцаряется лютый холод, и необходимо утеплять стену с внутренней стороны картоном и легкими ватными одеялами.
Хелле Хелле меня совершенно поразила своими рассказами из сборника сборника «Останки», один из них — про пару, переживающую измену мужа, а один — про постродовой психоз, оба невероятно мощные и запомнятся мне, наверное, сильнее всего.
Йенс Блендструп тоже невероятно крут. В рассказе "На середине пути" он размышляет о том, как можно умереть посередине жизни — и жить дальше. А в рассказе "Тяжесть" описывает изощренную форму психологического абьюза в семьях, когда мужья жестко критикуют жен за те же самые качества, благодаря которым они их когда-то выбрали:
Она просто вся была пропитана счастьем. Именно поэтому он сразу влюбился в нее тогда в кафе. Она шла между столиками, излучая радость, полностью лишившую его удовольствия, которое он получал от чтения газеты. «Вот, значит, как – идешь тут, между столиками, и вся такая из себя радостная», – сказал он громко и рассерженно хлопнул газетой по столу. Этим он ее покорил.
(продолжение ниже) #nordicbooks
Кирстен Хамманн написала роман "Жизнь в шоколаде" (2004), который мне теперь хочется прочесть целиком, я почувствовала душевное родство с героиней Метте, которая остро переживает расставание с возлюбленным и пытается найти утешение в повседневности. Её проза похожа на размеренную медитацию и этим напомнила мне роман Труде Марстейн, но острые моменты в ней тоже есть:
Если бы кто-то поинтересовался у нее, не считает ли она безобразием то, как мы загаживаем земной шар, а она бы, не сомневаясь, что все это раздуто и преувеличено, ответила бы: «Как-нибудь обойдется» или «Хватит вбухивать деньги налогоплательщиков в эту экологическую туфту». Но нет, Метте хватает чувства долга и ответственности ровно настолько, чтобы переживать и периодически страдать от приступов угрызения совести, однако она до того ленива, что не готова лишний раз и пальцем шевельнуть. Какой прок от того, что она будет экономно расходовать горячую воду, когда все остальные отвернули краны по полной? Она запросто обошлась бы тремя-четырьмя магазинами одежды в Копенгагене, без известных фирм и рекламы, но черта с два она будет делать это в одиночку. Если она должна ходить в перешитой мешковине, то пусть и другие это носят, как во время войны. Тогда не было людей, одетых изысканнее остальных, были только те, кто лучше управлялся с иголкой и ниткой, и всем приходилось штопать, латать и донашивать друг за другом. Если бы она могла просто покупать одежду и выкидывать ее, не думая о том, что это ненормально – вот так транжирить природные ресурсы и преумножать без нужды мусор, но она постоянно ощущает при этом легкие уколы. И найдя, наконец, совсем недорогую вещь, она не может не думать о том, что где-то в Индии дети работают, производя эту вещь для нее, и всегда будут жить в системе взаимоотношений «хозяин – раб», – и все же она совершает покупку. Она чувствует отвращение и бессилие, но только на пару минут, потом все проходит, да и выгодно приобретенная блузка не станет же уродливой оттого, что это Made in Pain, «произведено в краю чужих страданий».
А Мерете Прюдс Хелле в отрывке из романа "Для нас не было ничего невозможного" описывает типичное датское рождество:
Мерле пошла на кухню, где получила задание наполнить отваренные яблоки красносмородиновым желе. Она втыкала чайную ложечку, как лопату, в красного цвета массу, вырезая фрагмент желе соответствующей формы, и теперь этот кусочек был готов дрожать и колыхаться своей красной массой в углублении, сделанном в яблоке. Потом в гриль ненадолго отправили запеченную свинину, чтобы шкурка получилась с румяной корочкой, а потом, потом приготовления были завершены и можно было переместить гномов со стульев на диван и самим сесть за стол, у которого раздвинули столешницу, так что теперь он занимал практически всю гостиную, и Кларе, Мерле и Лиз пришлось пролезать под ним, чтобы сесть на свои места. Ана настаивала, чтобы они прочитали перед едой молитву, ведь был сочельник, однако Лиз полагала, что пусть уж тогда это будет отрывок из «Капитала». Эрлинг сказал, что неплохо бы помнить об окружающих, даже если ты сам коммунист, а Ана высказала мысль, что христианство и коммунизм, наверное, восходят к одной основной идее и что разница между ними сводится к сложенным в молитве рукам – и тут она действительно сложила руки и произнесла слова Иисуса: «Аз есмь хлеб животный», и тогда Лиз в свою очередь подняла руку со сжатым кулаком, сказав: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь; вам нечего терять, кроме своих цепей», но тут Гарри предложил им обеим забыть на сегодняшний вечер про свои дурацкие идеи. Ана, брызгая слюной, возразила, что на самом деле это уже чересчур – в сочельник называть христианство дурацкой идеей, и Герда вмешалась в разговор и сказала, что Гарри не имел в виду ничего обидного, после чего Гарри не сказал больше ни слова. Эрлинг налил всем шнапса, и они чокнулись за Рождество, за Иисуса и Карла Маркса.
#nordicbooks
Если бы кто-то поинтересовался у нее, не считает ли она безобразием то, как мы загаживаем земной шар, а она бы, не сомневаясь, что все это раздуто и преувеличено, ответила бы: «Как-нибудь обойдется» или «Хватит вбухивать деньги налогоплательщиков в эту экологическую туфту». Но нет, Метте хватает чувства долга и ответственности ровно настолько, чтобы переживать и периодически страдать от приступов угрызения совести, однако она до того ленива, что не готова лишний раз и пальцем шевельнуть. Какой прок от того, что она будет экономно расходовать горячую воду, когда все остальные отвернули краны по полной? Она запросто обошлась бы тремя-четырьмя магазинами одежды в Копенгагене, без известных фирм и рекламы, но черта с два она будет делать это в одиночку. Если она должна ходить в перешитой мешковине, то пусть и другие это носят, как во время войны. Тогда не было людей, одетых изысканнее остальных, были только те, кто лучше управлялся с иголкой и ниткой, и всем приходилось штопать, латать и донашивать друг за другом. Если бы она могла просто покупать одежду и выкидывать ее, не думая о том, что это ненормально – вот так транжирить природные ресурсы и преумножать без нужды мусор, но она постоянно ощущает при этом легкие уколы. И найдя, наконец, совсем недорогую вещь, она не может не думать о том, что где-то в Индии дети работают, производя эту вещь для нее, и всегда будут жить в системе взаимоотношений «хозяин – раб», – и все же она совершает покупку. Она чувствует отвращение и бессилие, но только на пару минут, потом все проходит, да и выгодно приобретенная блузка не станет же уродливой оттого, что это Made in Pain, «произведено в краю чужих страданий».
А Мерете Прюдс Хелле в отрывке из романа "Для нас не было ничего невозможного" описывает типичное датское рождество:
Мерле пошла на кухню, где получила задание наполнить отваренные яблоки красносмородиновым желе. Она втыкала чайную ложечку, как лопату, в красного цвета массу, вырезая фрагмент желе соответствующей формы, и теперь этот кусочек был готов дрожать и колыхаться своей красной массой в углублении, сделанном в яблоке. Потом в гриль ненадолго отправили запеченную свинину, чтобы шкурка получилась с румяной корочкой, а потом, потом приготовления были завершены и можно было переместить гномов со стульев на диван и самим сесть за стол, у которого раздвинули столешницу, так что теперь он занимал практически всю гостиную, и Кларе, Мерле и Лиз пришлось пролезать под ним, чтобы сесть на свои места. Ана настаивала, чтобы они прочитали перед едой молитву, ведь был сочельник, однако Лиз полагала, что пусть уж тогда это будет отрывок из «Капитала». Эрлинг сказал, что неплохо бы помнить об окружающих, даже если ты сам коммунист, а Ана высказала мысль, что христианство и коммунизм, наверное, восходят к одной основной идее и что разница между ними сводится к сложенным в молитве рукам – и тут она действительно сложила руки и произнесла слова Иисуса: «Аз есмь хлеб животный», и тогда Лиз в свою очередь подняла руку со сжатым кулаком, сказав: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь; вам нечего терять, кроме своих цепей», но тут Гарри предложил им обеим забыть на сегодняшний вечер про свои дурацкие идеи. Ана, брызгая слюной, возразила, что на самом деле это уже чересчур – в сочельник называть христианство дурацкой идеей, и Герда вмешалась в разговор и сказала, что Гарри не имел в виду ничего обидного, после чего Гарри не сказал больше ни слова. Эрлинг налил всем шнапса, и они чокнулись за Рождество, за Иисуса и Карла Маркса.
#nordicbooks
Прочитано в ноябре
В этом месяце книг было немного, зато все хорошие. Главное открытие ноября (а то и года) – это, конечно, Егана Джаббарова. Она невероятная. Поэтесса в прозе, культурный трикстер и гуру гуманизма. Если вы её еще не читали, то читайте обязательно, не пожалеете!
📚 The Blue Hour by Paula Hawkins
📚 The Immortal Life of Henrietta Lacks by Rebecca Skloot ("Бессмертная жизнь Генриетты Лакс", Ребекка Склут)
📚 «Руки женщин моей семьи были не для письма», Егана Джаббарова ⭐
📚 "В тайниках памяти", Мохамед Мбугар Сарр
📚 “Дуа за неверного”, Егана Джаббарова ⭐
📚 Тёмная сторона Хюгге (антология современной датской прозы)
#williwaw_digest
В этом месяце книг было немного, зато все хорошие. Главное открытие ноября (а то и года) – это, конечно, Егана Джаббарова. Она невероятная. Поэтесса в прозе, культурный трикстер и гуру гуманизма. Если вы её еще не читали, то читайте обязательно, не пожалеете!
📚 The Blue Hour by Paula Hawkins
📚 The Immortal Life of Henrietta Lacks by Rebecca Skloot ("Бессмертная жизнь Генриетты Лакс", Ребекка Склут)
📚 «Руки женщин моей семьи были не для письма», Егана Джаббарова ⭐
📚 "В тайниках памяти", Мохамед Мбугар Сарр
📚 “Дуа за неверного”, Егана Джаббарова ⭐
📚 Тёмная сторона Хюгге (антология современной датской прозы)
#williwaw_digest
«Необитаемая», Татьяна Млынчик
С интересом наблюдаю, как и в русскоязычный литературный процесс приходит (а иногда и заходит с ноги) жанр motherhood ambivalence, то есть "неоднозначного материнства".
В западной литературе он активно развивается в последние двадцать лет благодаря таким писательницам, как Рейчел Каск, Шила Хети, Ривка Галчен, а последней вот прогремела Рейчел Йодер с её "Ночной сучкой".
И это очень важный общественный разговор, который неизбежно должен состояться. Потому что тренды налицо. В 2023 году в США половина бездетных людей младше пятидесяти лет детей иметь сознательно не хотят (по данным Pew Research Center). В то время, как в России норовят запретить высказывать любые сомнения вслух, будущий премьер-министр США на полном серьезе заявляет, что все американские демократы находятся под контролем кучки бездетных кошатниц (точная цитата: "bunch of childless cat ladies who are miserable at their own lives and the choices that they’ve made, and so they want to make the rest of the country miserable too").
Любопытная статья/подкаст на эту тему недавно вышла в журнале "The Atlantic" под заголовком "Is Ambivalence Killing Parenthood?", очень всем советую.
На русском языке на эту тему писали Таня Коврижка, Марина Кочан, Алтынай Султан, а теперь вот добавилась ещё одна уникальная перспектива.
Тот факт, что лично для меня эта перспектива — классово чуждая и читается как исповедь избалованной богатой девочки, которой чего-то недодали, и она от этого в ярости, не делает книгу менее интересной. Наоборот, добавляет ей остроты и эпатажа. За такой героиней мне хотелось наблюдать с восхищенным неверием и, под конец книги, своеобразным уважением.
Мы ведь с вами как-то привыкли, что современную литературу делают другие женщины, да? Тихие застенчивые девочки, травмированные тяжелым детством времен перестройки и жившие когда-то впроголодь, которые окунались в книги с головой, когда дома из еды была одна лишь картошка, а из досуга после школы – только бесплатная районная библиотека. Я сама такая бедная девочка из провинции, и потому охотно заглянула в совсем другое детство автогероини. Та росла в центре Петербурга, с детства разъезжала с родителями по заграничным курортам, в пять лет ходила на балетные пробы к лучшим хореографам и занималась рисованием в Аничковом дворце.
Этим автогероиня Млынчик похожа как раз на благополучных и самоуверенных героинь западной литературы, которые то записываются на марафон в Париже, то смело отправляются на трек в Гималаи, то летят с друзьями на выходные гулять по Венеции, то серфят на Бали. И где-то между всеми этими захватывающими приключениями она пытается вместить планирование семьи, при этом не будучи уверенной, что ей это вообще надо.
Амбивалентность по поводу материнства хорошо знакома и мне самой, и многим из моих подруг, порой мне кажется, что это черта поколения, причем и западных миллениалок она не обошла стороной. Но именно героиня этой книги говорит очень громким и смелым голосом женщины, которая привыкла, что перед ней открыты все пути, что жизнь ей дана для круглосуточного удовольствия и наслаждения. И когда она сперва долго откладывает материнство, а потом у неё не получается забеременеть, это ощущается, как громадная вселенская несправедливость, о которой она не стесняется кричать во весь голос.
Именно в этом, по-моему, состоит главная ценность книги. И если вас, как меня, такая самодовольная и зацикленная на себе позиция немного разозлит, то спросите себя, почему это произошло. Уж не зависть ли это?
В русской литературе вообще мало героев (не говоря уже о героинях!), которые про себя давно и прочно решили, что они не твари дрожащие, а право имеют. Право быть счастливыми и строить свою жизнь, как им хочется. А теперь вот стало одной такой героиней больше. И это хорошо.
#motherhood
С интересом наблюдаю, как и в русскоязычный литературный процесс приходит (а иногда и заходит с ноги) жанр motherhood ambivalence, то есть "неоднозначного материнства".
В западной литературе он активно развивается в последние двадцать лет благодаря таким писательницам, как Рейчел Каск, Шила Хети, Ривка Галчен, а последней вот прогремела Рейчел Йодер с её "Ночной сучкой".
И это очень важный общественный разговор, который неизбежно должен состояться. Потому что тренды налицо. В 2023 году в США половина бездетных людей младше пятидесяти лет детей иметь сознательно не хотят (по данным Pew Research Center). В то время, как в России норовят запретить высказывать любые сомнения вслух, будущий премьер-министр США на полном серьезе заявляет, что все американские демократы находятся под контролем кучки бездетных кошатниц (точная цитата: "bunch of childless cat ladies who are miserable at their own lives and the choices that they’ve made, and so they want to make the rest of the country miserable too").
Любопытная статья/подкаст на эту тему недавно вышла в журнале "The Atlantic" под заголовком "Is Ambivalence Killing Parenthood?", очень всем советую.
На русском языке на эту тему писали Таня Коврижка, Марина Кочан, Алтынай Султан, а теперь вот добавилась ещё одна уникальная перспектива.
Тот факт, что лично для меня эта перспектива — классово чуждая и читается как исповедь избалованной богатой девочки, которой чего-то недодали, и она от этого в ярости, не делает книгу менее интересной. Наоборот, добавляет ей остроты и эпатажа. За такой героиней мне хотелось наблюдать с восхищенным неверием и, под конец книги, своеобразным уважением.
Мы ведь с вами как-то привыкли, что современную литературу делают другие женщины, да? Тихие застенчивые девочки, травмированные тяжелым детством времен перестройки и жившие когда-то впроголодь, которые окунались в книги с головой, когда дома из еды была одна лишь картошка, а из досуга после школы – только бесплатная районная библиотека. Я сама такая бедная девочка из провинции, и потому охотно заглянула в совсем другое детство автогероини. Та росла в центре Петербурга, с детства разъезжала с родителями по заграничным курортам, в пять лет ходила на балетные пробы к лучшим хореографам и занималась рисованием в Аничковом дворце.
Этим автогероиня Млынчик похожа как раз на благополучных и самоуверенных героинь западной литературы, которые то записываются на марафон в Париже, то смело отправляются на трек в Гималаи, то летят с друзьями на выходные гулять по Венеции, то серфят на Бали. И где-то между всеми этими захватывающими приключениями она пытается вместить планирование семьи, при этом не будучи уверенной, что ей это вообще надо.
Амбивалентность по поводу материнства хорошо знакома и мне самой, и многим из моих подруг, порой мне кажется, что это черта поколения, причем и западных миллениалок она не обошла стороной. Но именно героиня этой книги говорит очень громким и смелым голосом женщины, которая привыкла, что перед ней открыты все пути, что жизнь ей дана для круглосуточного удовольствия и наслаждения. И когда она сперва долго откладывает материнство, а потом у неё не получается забеременеть, это ощущается, как громадная вселенская несправедливость, о которой она не стесняется кричать во весь голос.
Именно в этом, по-моему, состоит главная ценность книги. И если вас, как меня, такая самодовольная и зацикленная на себе позиция немного разозлит, то спросите себя, почему это произошло. Уж не зависть ли это?
В русской литературе вообще мало героев (не говоря уже о героинях!), которые про себя давно и прочно решили, что они не твари дрожащие, а право имеют. Право быть счастливыми и строить свою жизнь, как им хочется. А теперь вот стало одной такой героиней больше. И это хорошо.
#motherhood
Биеннале, романы, вино и Европа: всё, как мы и мечтали. Мы же никогда не жаждали стать мамами. Есть девушки, которые грезят о детях с самого детства, а потом влетают в материнство, как в конфетную лавку. Что при этом важнее: сам ребенок или статус матери, — ясно не всегда. Мы же — мечтали о другом: ходить в горы, стать писательницами, журналистками, открыть собственное пиар-агентство или книжный магазин, заниматься современным искусством... Нам было, куда влетать.
Однако это вовсе не исключало материнства. Просто оно должно было настигнуть нас в ворохе этих деяний и становлений, как сам собой разумеющийся этап. Как школа, университет, работа. Вы ведь не прыгаете от нетерпения, мечтая стать школьницей, вы просто знаете, что школа будет частью вашей жизни. Это — данность. Поэтому, когда вы подходите к ее воротам, а они вдруг оказываются заперты на огромный амбарный замок, — вы испытываете чувство недоумения: неужели внутрь пустили только тех, кто открыто о школе грезил?..
(с) «Необитаемая», Татьяна Млынчик
Однако это вовсе не исключало материнства. Просто оно должно было настигнуть нас в ворохе этих деяний и становлений, как сам собой разумеющийся этап. Как школа, университет, работа. Вы ведь не прыгаете от нетерпения, мечтая стать школьницей, вы просто знаете, что школа будет частью вашей жизни. Это — данность. Поэтому, когда вы подходите к ее воротам, а они вдруг оказываются заперты на огромный амбарный замок, — вы испытываете чувство недоумения: неужели внутрь пустили только тех, кто открыто о школе грезил?..
(с) «Необитаемая», Татьяна Млынчик
Что читать во время адвента
Собрала вместе свои прошлые отзывы на книги, которые, по-моему, идеально подходят для чтения в декабре!
❄️ Small Things Like These by Claire Keegan
Пронзительная новелла от современной реинкарнации Чехова про Ирландию 1980-х и про то, как сложно бывает совершить смелый поступок, когда все окружающие отворачиваются от чужой беды и прячут глаза.
❄️ Christmas Pig by J. K. Rowling ("Рождественский Поросёнок", Джоан Роулинг)
Невероятно милая и добрая рождественская сказка, которая явно вдохновлена другой детской нетленкой — "Плюшевым кроликом" Марджори Уильямс.
❄️ Flight by Lynn Steger Strong
Теплый и уютный семейный роман про Рождество, похожий одновременно на Лиану Мориарти и Энн Тайлер.
❄️ Christmas Days: 12 Stories and 12 Feasts for 12 Days by Jeanette Winterson
Два в одном — сборник рождественских историй и кулинарная книга с рецептами-мемуарами (а местами — настоящими философскими эссе).
❄️ An Almost Perfect Christmas by Nina Stibbe
Невероятно смешной сборник рождественских рассказов и историй. Некоторые из них выдуманы, а некоторые – автобиографичны, но все до одной наполнены первоклассным британским юмором и огромной любовью к этому празднику и к своей семье.
❄️ Holidays on Ice by David Sedaris
Еще одна коллекция рождественских историй, где забавные эссе-воспоминания перемежаются с юмористическими рассказами и зарисовками. Вот только юмор у Седариса черный-пречерный.
❄️ "Сестрины колокола", Ларс Миттинг
Хрустяще-морозный исторический роман-мороженое про норвежскую глубинку образца 1880 года. По-моему, автору удалось бесподобно продолжить традиции Сельмы Лагерлёф и переиначить древние северные сказания на новый лад так, что от чтения не оторваться.
❄️ "Адвент", Ксения Букша
Для всех, кто читал этот список и негодовал, что в нём почти всё непереведенное! Просто потому, что я очень люблю Ксению Букшу. Особенно понравится всем влюбленным в Петербург.
А еще напомню про мою компиляцию рождественских историй на английском. Она постоянно пополняется, и сейчас состоит из одиннадцати уютных рождественских рассказов, лучших по версии меня. Приятного вам зимнего чтения!🎄
#williwaw_booklists
Собрала вместе свои прошлые отзывы на книги, которые, по-моему, идеально подходят для чтения в декабре!
❄️ Small Things Like These by Claire Keegan
Пронзительная новелла от современной реинкарнации Чехова про Ирландию 1980-х и про то, как сложно бывает совершить смелый поступок, когда все окружающие отворачиваются от чужой беды и прячут глаза.
❄️ Christmas Pig by J. K. Rowling ("Рождественский Поросёнок", Джоан Роулинг)
Невероятно милая и добрая рождественская сказка, которая явно вдохновлена другой детской нетленкой — "Плюшевым кроликом" Марджори Уильямс.
❄️ Flight by Lynn Steger Strong
Теплый и уютный семейный роман про Рождество, похожий одновременно на Лиану Мориарти и Энн Тайлер.
❄️ Christmas Days: 12 Stories and 12 Feasts for 12 Days by Jeanette Winterson
Два в одном — сборник рождественских историй и кулинарная книга с рецептами-мемуарами (а местами — настоящими философскими эссе).
❄️ An Almost Perfect Christmas by Nina Stibbe
Невероятно смешной сборник рождественских рассказов и историй. Некоторые из них выдуманы, а некоторые – автобиографичны, но все до одной наполнены первоклассным британским юмором и огромной любовью к этому празднику и к своей семье.
❄️ Holidays on Ice by David Sedaris
Еще одна коллекция рождественских историй, где забавные эссе-воспоминания перемежаются с юмористическими рассказами и зарисовками. Вот только юмор у Седариса черный-пречерный.
❄️ "Сестрины колокола", Ларс Миттинг
Хрустяще-морозный исторический роман-мороженое про норвежскую глубинку образца 1880 года. По-моему, автору удалось бесподобно продолжить традиции Сельмы Лагерлёф и переиначить древние северные сказания на новый лад так, что от чтения не оторваться.
❄️ "Адвент", Ксения Букша
Для всех, кто читал этот список и негодовал, что в нём почти всё непереведенное! Просто потому, что я очень люблю Ксению Букшу. Особенно понравится всем влюбленным в Петербург.
А еще напомню про мою компиляцию рождественских историй на английском. Она постоянно пополняется, и сейчас состоит из одиннадцати уютных рождественских рассказов, лучших по версии меня. Приятного вам зимнего чтения!🎄
#williwaw_booklists