Новый номер «Искусство кино».
В номер вошли статьи о конкретных зарубежных сериалах, имевших колоссальный зрительский отклик и критическую массу рецензий.
Российский (сериальный) вопрос обсуждается со знатоками текущего процесса, а также в занимательной культурологической беседе с Жорой Крыжовниковым, чье «Слово пацана. Кровь на асфальте» вызвало бурю дискуссий.
Раздел «Контекст» включает в себя, кроме прочего, исследование вполне сериальных театральных экспериментов Бориса Юхананова.
595р
В номер вошли статьи о конкретных зарубежных сериалах, имевших колоссальный зрительский отклик и критическую массу рецензий.
Российский (сериальный) вопрос обсуждается со знатоками текущего процесса, а также в занимательной культурологической беседе с Жорой Крыжовниковым, чье «Слово пацана. Кровь на асфальте» вызвало бурю дискуссий.
Раздел «Контекст» включает в себя, кроме прочего, исследование вполне сериальных театральных экспериментов Бориса Юхананова.
595р
Книга выдающегося американского сценариста Уильяма Голдмана — это увлекательный рассказ голливудского инсайдера о тонкостях сценарного мастерства. Голдман — яркий представитель Нового Голливуда, обладатель двух Оскаров за фильмы «Батч Кэссиди и Санденс Кид» и «Вся президентская рать» и один из самых успешных сценаристов Америки — откровенно рассказывает о своих взлетах и падениях и дает дельные советы тем, кто только начинает писать. Голдман считает, что сценарному мастерству нельзя научить, но ему можно научиться, и это выигрышно отличает книгу от множества пособий по сценаризму.
Купить!
Купить!
Минимализм Наседкина сотрудничает с ясностью и простотой геометрического абстракционизма. Максимально очищенное от прямых философских интерпретаций и внешней чувствительности, искусство Наседкина посвящает зрителя в первозданность изобразительного элемента и материала. Семантика белого как света, возможности его образного претворения стали важнейшей составляющей творческих поисков Татьяны Баданиной. В последние годы она ищет возможность пластически передать то, что неосязаемо и не имеет материальной формы - свет, преображающий мир и наполняющий его жизнью, вступающий во взаимодействие с формой, ее выявляя, и с тьмой, ее усмиряя и растворяя. Большая часть ее живописных и графических работ последнего времени, как и ее пространственные инсталляции обладают какой-то почти стерильной чистотой. В них преобладает белый цвет или очень светлые, выбеленные, как бы поглощенные светом цвета, когда цвет скорее угадывается, чем воспринимается.
Купить!
Купить!
Рубрика всё по 600р.
Вы же помните, что у нас можно заказать доставку курьером за 399р? 🧐
Вы же помните, что у нас можно заказать доставку курьером за 399р? 🧐
В январе 2008 года у известного немецкого режиссера кино, театра и оперы, акциониста и инсталлятора Кристофа Шлингензифа был диагностирован рак легких.
Одно легкое было удалено, затем последовала химиотерапия, прогноз был неопределенный. «Мне пришлось научиться лежать на диване и ничего не делать, только думать». Уже через несколько дней после постановки диагноза Кристоф Шлингензиф начинает вести беседы - с самим собой, с друзьями, с умершим отцом, с Богом - почти всегда с включенным диктофоном. Иногда эти разговоры звучат гневно и вызывающе, иногда печально и отчаянно. В центре внимания всегда одни и те же вопросы, поставленные болезнью: Кто он? Кем еще может стать? Как продолжать работать, когда ритм мира перестал совпадать с твоим? Как научиться справляться с болезнью? Как принять свою смерть? И где Бог? Этот дневник — впечатляющий пример самоанализа перед лицом болезни и смерти, лекарство против молчания и не в последнюю очередь признание в любви к этому миру.
Купить!
Одно легкое было удалено, затем последовала химиотерапия, прогноз был неопределенный. «Мне пришлось научиться лежать на диване и ничего не делать, только думать». Уже через несколько дней после постановки диагноза Кристоф Шлингензиф начинает вести беседы - с самим собой, с друзьями, с умершим отцом, с Богом - почти всегда с включенным диктофоном. Иногда эти разговоры звучат гневно и вызывающе, иногда печально и отчаянно. В центре внимания всегда одни и те же вопросы, поставленные болезнью: Кто он? Кем еще может стать? Как продолжать работать, когда ритм мира перестал совпадать с твоим? Как научиться справляться с болезнью? Как принять свою смерть? И где Бог? Этот дневник — впечатляющий пример самоанализа перед лицом болезни и смерти, лекарство против молчания и не в последнюю очередь признание в любви к этому миру.
Купить!
Forwarded from Книжный «Чарли»
Что ж, дорогие друзья!
Случилось то, что случилось – нам всем очень жаль, что это произошло. Бригады МЧС сделали все, что могли. Не будем показывать трагичных кадров – впереди много работы по разбору и вывозу.
Вы много спрашиваете, как помочь – вы невероятно добры! Самое важное – никто не пострадал. С кошкой все хорошо!
Меня зовут Аня Кадикова, на своих реквизитах я открыла сбор для всех резидентов нашего корпуса:
Книжный «Чарли» (2 этаж)
Растенишная «Ботанка» (2 этаж)
Керамическая мастерская (1 этаж)
Ресейл благотворительного фонда «Открытая среда» (1 этаж). Эту кубышку мы разделим поровну на всех погорельцев и затопильцев, чтобы понять, как быть дальше.
Ссылка на сбор: https://www.tinkoff.ru/cf/60k7DPx0KzZ
Мой номер: 89182341651 Анна Олеговна Кадикова, Сбербанк или Тинькофф
Мы здесь. Все будет в порядке. Работаем.
Случилось то, что случилось – нам всем очень жаль, что это произошло. Бригады МЧС сделали все, что могли. Не будем показывать трагичных кадров – впереди много работы по разбору и вывозу.
Вы много спрашиваете, как помочь – вы невероятно добры! Самое важное – никто не пострадал. С кошкой все хорошо!
Меня зовут Аня Кадикова, на своих реквизитах я открыла сбор для всех резидентов нашего корпуса:
Книжный «Чарли» (2 этаж)
Растенишная «Ботанка» (2 этаж)
Керамическая мастерская (1 этаж)
Ресейл благотворительного фонда «Открытая среда» (1 этаж). Эту кубышку мы разделим поровну на всех погорельцев и затопильцев, чтобы понять, как быть дальше.
Ссылка на сбор: https://www.tinkoff.ru/cf/60k7DPx0KzZ
Мой номер: 89182341651 Анна Олеговна Кадикова, Сбербанк или Тинькофф
Мы здесь. Все будет в порядке. Работаем.
Горная колыбель
В ореховых зарослях много пустых колыбелей.
Умершие стали детьми и хотят, чтобы с ними сидели,
чтоб их укачали, и страх отогнали, и песню допели:
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
И ночь надо мной, и так надо мною скучает,
что падает ключ, и деревья ему отвечают,
и выше растут и, встречаясь с другими ключами…
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
Когда бы вы спали, вы к нам бы глядели в окошко.
Для вас на столе прошлогодняя сохнет лепешка.
Другого не будет. Другое – уступка, оплошка,
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
Там старый старик, и он вас поминает: в поклоне,
как будто его поднимают на узкой ладони.
Он знает, что Бог его слышит, но хлеба не тронет,
и он поднимает ладони и просит: возьми! –
усни, мое сердце: все камни, и травы, и руки,
их, видно, вдова начала и упала на землю разлуки,
и плач продолжался как ключ, и ответные звуки
орешник с земли поднимали и стали одни…
О, жить – это больно. Но мы поднялись и глядели
в орешник у дома, где столько пустых колыбелей.
Другие не смели, но мы до конца дотерпели.
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
И вот я стою, и деревья на мне как рубаха.
Я в окна гляжу и держу на ладонях без страха
легчайшую горсть никому не обидного праха.
О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
В ореховых зарослях много пустых колыбелей.
Умершие стали детьми и хотят, чтобы с ними сидели,
чтоб их укачали, и страх отогнали, и песню допели:
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
И ночь надо мной, и так надо мною скучает,
что падает ключ, и деревья ему отвечают,
и выше растут и, встречаясь с другими ключами…
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
Когда бы вы спали, вы к нам бы глядели в окошко.
Для вас на столе прошлогодняя сохнет лепешка.
Другого не будет. Другое – уступка, оплошка,
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
Там старый старик, и он вас поминает: в поклоне,
как будто его поднимают на узкой ладони.
Он знает, что Бог его слышит, но хлеба не тронет,
и он поднимает ладони и просит: возьми! –
усни, мое сердце: все камни, и травы, и руки,
их, видно, вдова начала и упала на землю разлуки,
и плач продолжался как ключ, и ответные звуки
орешник с земли поднимали и стали одни…
О, жить – это больно. Но мы поднялись и глядели
в орешник у дома, где столько пустых колыбелей.
Другие не смели, но мы до конца дотерпели.
– О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
И вот я стою, и деревья на мне как рубаха.
Я в окна гляжу и держу на ладонях без страха
легчайшую горсть никому не обидного праха.
О сердце мое, тебе равных не будет, усни.