«Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено?»
Найдено.
Это должно было случиться. Из уст (или того, что у них считается устами) «патриотических» графоманов прозвучало ключевое слово.
Чернь.
Напомню, что впервые это слово по отношению к другим, обычным людям в дни Болотного навальнистского безумия употребил иноагент Быков. Учитель и наставник этого персонажа.
« - Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!»»
Итак, что же произошло? Тусовка графоманов, фельдфебелей, данных нам их кураторами в Вольтеры, окончательно, публично, вслух оформила разделение на «элиту», авангард общества (они) и просто народ, арьергард (мы), коих у самоназначенных элит принято именовать «чернь» и «быдло».
Во всем тексте видно общее угнетенное настроение – «элите» горько, тяжело и оскорбительно видеть тех, кто ходит рядом с ними по земле. Существ второго сорта. Чернь не пишет матерные «патриотические» частушки и куплеты, не имеет титулов «великий», «живой классик», не прилажена в разные советы, не гастролирует по пустым залам, не издается за казенный счет. Сказать по совести, для всего этого не требуется особых талантов, способностей, возможностей, но чернь не способна и к этому. Элита блистает на подмостках и творит историю, спасает страну на СВО, а чернь копошится по углам и не в состоянии не то что зарифмовать «Тбилиси» и «сиси», но даже уже и пожертвовать толком на спасителей.
Любопытно посмотреть, на чем зиждется это чувство превосходства тусовочной элиты над чернью, над нами. Элита это те, кто дает другим гарантии, не имея для себя никаких гарантий. Например, спартанцы или русские дворяне считали илотов или крестьян чернью, но и те и другие по первому зову первыми вставали на защиту родины, то есть той же черни. Элиту отделяли от черни нравственные принципы, честь, мораль – мужику соврать и отказаться от своего слова незазорно, но дворянину… То есть право называть кого-то чернью и быдлом в истории оплачивалось самой дорогой ценой.
Однако та вороватая элитка, которая завелась в девяностых и вылупила из изначально тухлого яйца коллективного Быкова, своего защитника и холуя, кардинально отличалась от всех предыдущих элит. Она хотела благ и привилегий без малейшего риска. Вернее, все риски перекладывались на чернь. Элита без чести, совести, принципов и долга – вот в чем состояла ее особенность. Долги Отечеству и социуму были списаны в одностороннем порядке, оставлены исключительно черни, но право судить об обществе, о черни, ставить ей диагнозы и оценки «элита» себе оставила.
По Болотной окончательно и открыто прошла линия между «элитой» (вернее, ее приживалами, денщиками, укравшими генеральские сапоги) и «чернью». От Болотной требовалось одно – окончательно легализовать раскол, внушить черни мысль, что она отныне должна знать свое место. И вот тусовка, обломок той самой Болотной, навальнисты, нацисты, националисты и прочие вновь произнесла это слово – руки то помнят. При этом ни Короленко, ни Чехов, ни Толстой, ни Гаршин ни десятки других настоящий писателей так никогда бы не сказали.
Нетерпимость к зависимому положению другого, к его обездоленности была нравственной основой этих людей. А эти, «наследники», как они себя называют, смогли. И, как их наставники, опять возлагают на чернь обязанности поддерживать «элиту». Покупать на них билеты и их опусы. Подписываться. Восторгаться.
А теперь вспомним Болотную. Естественной реакцией людей на причисление их к черни, на самопровозглашение навальных гопников и трутней элитой было жесткое сопротивление. Пружина резко распрямилась. С этого начался их крах. Люди вышли и сказали «Пошли вон. Кто вы такие?». Именно навальнисты сделали все, чтобы вызвать тот подъем общества, который их в конце концов и угробил.
Эти идут ровно по тому же пути. Слово произнесено.
Мы все чернь.
Ну, тогда не обижайтесь, элитка.
Ужели слово найдено?»
Найдено.
Это должно было случиться. Из уст (или того, что у них считается устами) «патриотических» графоманов прозвучало ключевое слово.
Чернь.
Напомню, что впервые это слово по отношению к другим, обычным людям в дни Болотного навальнистского безумия употребил иноагент Быков. Учитель и наставник этого персонажа.
« - Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!»»
Итак, что же произошло? Тусовка графоманов, фельдфебелей, данных нам их кураторами в Вольтеры, окончательно, публично, вслух оформила разделение на «элиту», авангард общества (они) и просто народ, арьергард (мы), коих у самоназначенных элит принято именовать «чернь» и «быдло».
Во всем тексте видно общее угнетенное настроение – «элите» горько, тяжело и оскорбительно видеть тех, кто ходит рядом с ними по земле. Существ второго сорта. Чернь не пишет матерные «патриотические» частушки и куплеты, не имеет титулов «великий», «живой классик», не прилажена в разные советы, не гастролирует по пустым залам, не издается за казенный счет. Сказать по совести, для всего этого не требуется особых талантов, способностей, возможностей, но чернь не способна и к этому. Элита блистает на подмостках и творит историю, спасает страну на СВО, а чернь копошится по углам и не в состоянии не то что зарифмовать «Тбилиси» и «сиси», но даже уже и пожертвовать толком на спасителей.
Любопытно посмотреть, на чем зиждется это чувство превосходства тусовочной элиты над чернью, над нами. Элита это те, кто дает другим гарантии, не имея для себя никаких гарантий. Например, спартанцы или русские дворяне считали илотов или крестьян чернью, но и те и другие по первому зову первыми вставали на защиту родины, то есть той же черни. Элиту отделяли от черни нравственные принципы, честь, мораль – мужику соврать и отказаться от своего слова незазорно, но дворянину… То есть право называть кого-то чернью и быдлом в истории оплачивалось самой дорогой ценой.
Однако та вороватая элитка, которая завелась в девяностых и вылупила из изначально тухлого яйца коллективного Быкова, своего защитника и холуя, кардинально отличалась от всех предыдущих элит. Она хотела благ и привилегий без малейшего риска. Вернее, все риски перекладывались на чернь. Элита без чести, совести, принципов и долга – вот в чем состояла ее особенность. Долги Отечеству и социуму были списаны в одностороннем порядке, оставлены исключительно черни, но право судить об обществе, о черни, ставить ей диагнозы и оценки «элита» себе оставила.
По Болотной окончательно и открыто прошла линия между «элитой» (вернее, ее приживалами, денщиками, укравшими генеральские сапоги) и «чернью». От Болотной требовалось одно – окончательно легализовать раскол, внушить черни мысль, что она отныне должна знать свое место. И вот тусовка, обломок той самой Болотной, навальнисты, нацисты, националисты и прочие вновь произнесла это слово – руки то помнят. При этом ни Короленко, ни Чехов, ни Толстой, ни Гаршин ни десятки других настоящий писателей так никогда бы не сказали.
Нетерпимость к зависимому положению другого, к его обездоленности была нравственной основой этих людей. А эти, «наследники», как они себя называют, смогли. И, как их наставники, опять возлагают на чернь обязанности поддерживать «элиту». Покупать на них билеты и их опусы. Подписываться. Восторгаться.
А теперь вспомним Болотную. Естественной реакцией людей на причисление их к черни, на самопровозглашение навальных гопников и трутней элитой было жесткое сопротивление. Пружина резко распрямилась. С этого начался их крах. Люди вышли и сказали «Пошли вон. Кто вы такие?». Именно навальнисты сделали все, чтобы вызвать тот подъем общества, который их в конце концов и угробил.
Эти идут ровно по тому же пути. Слово произнесено.
Мы все чернь.
Ну, тогда не обижайтесь, элитка.
group-telegram.com/yakemenko/16388
Create:
Last Update:
Last Update:
«Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено?»
Найдено.
Это должно было случиться. Из уст (или того, что у них считается устами) «патриотических» графоманов прозвучало ключевое слово.
Чернь.
Напомню, что впервые это слово по отношению к другим, обычным людям в дни Болотного навальнистского безумия употребил иноагент Быков. Учитель и наставник этого персонажа.
« - Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!»»
Итак, что же произошло? Тусовка графоманов, фельдфебелей, данных нам их кураторами в Вольтеры, окончательно, публично, вслух оформила разделение на «элиту», авангард общества (они) и просто народ, арьергард (мы), коих у самоназначенных элит принято именовать «чернь» и «быдло».
Во всем тексте видно общее угнетенное настроение – «элите» горько, тяжело и оскорбительно видеть тех, кто ходит рядом с ними по земле. Существ второго сорта. Чернь не пишет матерные «патриотические» частушки и куплеты, не имеет титулов «великий», «живой классик», не прилажена в разные советы, не гастролирует по пустым залам, не издается за казенный счет. Сказать по совести, для всего этого не требуется особых талантов, способностей, возможностей, но чернь не способна и к этому. Элита блистает на подмостках и творит историю, спасает страну на СВО, а чернь копошится по углам и не в состоянии не то что зарифмовать «Тбилиси» и «сиси», но даже уже и пожертвовать толком на спасителей.
Любопытно посмотреть, на чем зиждется это чувство превосходства тусовочной элиты над чернью, над нами. Элита это те, кто дает другим гарантии, не имея для себя никаких гарантий. Например, спартанцы или русские дворяне считали илотов или крестьян чернью, но и те и другие по первому зову первыми вставали на защиту родины, то есть той же черни. Элиту отделяли от черни нравственные принципы, честь, мораль – мужику соврать и отказаться от своего слова незазорно, но дворянину… То есть право называть кого-то чернью и быдлом в истории оплачивалось самой дорогой ценой.
Однако та вороватая элитка, которая завелась в девяностых и вылупила из изначально тухлого яйца коллективного Быкова, своего защитника и холуя, кардинально отличалась от всех предыдущих элит. Она хотела благ и привилегий без малейшего риска. Вернее, все риски перекладывались на чернь. Элита без чести, совести, принципов и долга – вот в чем состояла ее особенность. Долги Отечеству и социуму были списаны в одностороннем порядке, оставлены исключительно черни, но право судить об обществе, о черни, ставить ей диагнозы и оценки «элита» себе оставила.
По Болотной окончательно и открыто прошла линия между «элитой» (вернее, ее приживалами, денщиками, укравшими генеральские сапоги) и «чернью». От Болотной требовалось одно – окончательно легализовать раскол, внушить черни мысль, что она отныне должна знать свое место. И вот тусовка, обломок той самой Болотной, навальнисты, нацисты, националисты и прочие вновь произнесла это слово – руки то помнят. При этом ни Короленко, ни Чехов, ни Толстой, ни Гаршин ни десятки других настоящий писателей так никогда бы не сказали.
Нетерпимость к зависимому положению другого, к его обездоленности была нравственной основой этих людей. А эти, «наследники», как они себя называют, смогли. И, как их наставники, опять возлагают на чернь обязанности поддерживать «элиту». Покупать на них билеты и их опусы. Подписываться. Восторгаться.
А теперь вспомним Болотную. Естественной реакцией людей на причисление их к черни, на самопровозглашение навальных гопников и трутней элитой было жесткое сопротивление. Пружина резко распрямилась. С этого начался их крах. Люди вышли и сказали «Пошли вон. Кто вы такие?». Именно навальнисты сделали все, чтобы вызвать тот подъем общества, который их в конце концов и угробил.
Эти идут ровно по тому же пути. Слово произнесено.
Мы все чернь.
Ну, тогда не обижайтесь, элитка.
Ужели слово найдено?»
Найдено.
Это должно было случиться. Из уст (или того, что у них считается устами) «патриотических» графоманов прозвучало ключевое слово.
Чернь.
Напомню, что впервые это слово по отношению к другим, обычным людям в дни Болотного навальнистского безумия употребил иноагент Быков. Учитель и наставник этого персонажа.
« - Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!»»
Итак, что же произошло? Тусовка графоманов, фельдфебелей, данных нам их кураторами в Вольтеры, окончательно, публично, вслух оформила разделение на «элиту», авангард общества (они) и просто народ, арьергард (мы), коих у самоназначенных элит принято именовать «чернь» и «быдло».
Во всем тексте видно общее угнетенное настроение – «элите» горько, тяжело и оскорбительно видеть тех, кто ходит рядом с ними по земле. Существ второго сорта. Чернь не пишет матерные «патриотические» частушки и куплеты, не имеет титулов «великий», «живой классик», не прилажена в разные советы, не гастролирует по пустым залам, не издается за казенный счет. Сказать по совести, для всего этого не требуется особых талантов, способностей, возможностей, но чернь не способна и к этому. Элита блистает на подмостках и творит историю, спасает страну на СВО, а чернь копошится по углам и не в состоянии не то что зарифмовать «Тбилиси» и «сиси», но даже уже и пожертвовать толком на спасителей.
Любопытно посмотреть, на чем зиждется это чувство превосходства тусовочной элиты над чернью, над нами. Элита это те, кто дает другим гарантии, не имея для себя никаких гарантий. Например, спартанцы или русские дворяне считали илотов или крестьян чернью, но и те и другие по первому зову первыми вставали на защиту родины, то есть той же черни. Элиту отделяли от черни нравственные принципы, честь, мораль – мужику соврать и отказаться от своего слова незазорно, но дворянину… То есть право называть кого-то чернью и быдлом в истории оплачивалось самой дорогой ценой.
Однако та вороватая элитка, которая завелась в девяностых и вылупила из изначально тухлого яйца коллективного Быкова, своего защитника и холуя, кардинально отличалась от всех предыдущих элит. Она хотела благ и привилегий без малейшего риска. Вернее, все риски перекладывались на чернь. Элита без чести, совести, принципов и долга – вот в чем состояла ее особенность. Долги Отечеству и социуму были списаны в одностороннем порядке, оставлены исключительно черни, но право судить об обществе, о черни, ставить ей диагнозы и оценки «элита» себе оставила.
По Болотной окончательно и открыто прошла линия между «элитой» (вернее, ее приживалами, денщиками, укравшими генеральские сапоги) и «чернью». От Болотной требовалось одно – окончательно легализовать раскол, внушить черни мысль, что она отныне должна знать свое место. И вот тусовка, обломок той самой Болотной, навальнисты, нацисты, националисты и прочие вновь произнесла это слово – руки то помнят. При этом ни Короленко, ни Чехов, ни Толстой, ни Гаршин ни десятки других настоящий писателей так никогда бы не сказали.
Нетерпимость к зависимому положению другого, к его обездоленности была нравственной основой этих людей. А эти, «наследники», как они себя называют, смогли. И, как их наставники, опять возлагают на чернь обязанности поддерживать «элиту». Покупать на них билеты и их опусы. Подписываться. Восторгаться.
А теперь вспомним Болотную. Естественной реакцией людей на причисление их к черни, на самопровозглашение навальных гопников и трутней элитой было жесткое сопротивление. Пружина резко распрямилась. С этого начался их крах. Люди вышли и сказали «Пошли вон. Кто вы такие?». Именно навальнисты сделали все, чтобы вызвать тот подъем общества, который их в конце концов и угробил.
Эти идут ровно по тому же пути. Слово произнесено.
Мы все чернь.
Ну, тогда не обижайтесь, элитка.
BY Якеменко
Share with your friend now:
group-telegram.com/yakemenko/16388