Forwarded from СОЛОВЬЁВ
Спецпроект «Команда Д». Читайте в наших карточках всё, что нужно знать об администрации нового президента США.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
«Слово о полку Игореве».
Читает Дмитрий Сергеевич Лихачев.
Читает Дмитрий Сергеевич Лихачев.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
⭕️УТРО Z на СоловьёвLIVE
С 7.00 до 9.00
🎙в студии -
🔴БОРИС ЯКЕМЕНКО🔴
Сегодня в программе:
■ Обстановка на фронтах СВО.
■ Россия и Китай - новые горизонты.
■ Трансгендеры меняют пол. Обратно.
■ И другое:
В ГОСТЯХ:
🔴Руслан Карманов, медиа-эксперт / Гонконг.
🔴Анатолий Андреевич Матвийчук главный редактор «Anna News».
ГОСТЬ В СТУДИИ :
‼️Ольга Александровна Бухановская - психиатр, главный врач ЛРНЦ «ФЕНИКС»
📺Телеканал СоловьёвLIVE смотрите на бывших частотах Euronews, в Смарт ТВ, в приложениях Смотрим и Winkа, а также в телеграм https://www.group-telegram.com/SolovievLive
С 7.00 до 9.00
🎙в студии -
🔴БОРИС ЯКЕМЕНКО🔴
Сегодня в программе:
■ Обстановка на фронтах СВО.
■ Россия и Китай - новые горизонты.
■ Трансгендеры меняют пол. Обратно.
■ И другое:
В ГОСТЯХ:
🔴Руслан Карманов, медиа-эксперт / Гонконг.
🔴Анатолий Андреевич Матвийчук главный редактор «Anna News».
ГОСТЬ В СТУДИИ :
‼️Ольга Александровна Бухановская - психиатр, главный врач ЛРНЦ «ФЕНИКС»
📺Телеканал СоловьёвLIVE смотрите на бывших частотах Euronews, в Смарт ТВ, в приложениях Смотрим и Winkа, а также в телеграм https://www.group-telegram.com/SolovievLive
Сегодня, когда я слышу «левый», «правый», «он монархист»», «анархист» «радикал», а иногда даже «марксист», то мне сразу становится кисло, так как это укладывается в постмодернистскую тенденцию выветрить из слова содержание и наполнить его чем угодно, но использовать в старом значении.
Началось это не сегодня. Много лет существует «художник» Павленский, «журналист» Собчак, недавно к ним добавился «певец» Гасанов и так далее. Считается, что нынешнему художнику не только не нужно, но даже неприлично уметь рисовать, певцу попадать в ноты и иметь голос, а журналист это синоним ассенизатора. Но это не значит, что прежние критерии отменены. Они сохранились (в противном случае можно было бы уже закрывать мир за ненадобностью и полным разложением) и на их фоне отчетливо видно, что это все значит.
То же самое касается «правых», «левых», «монархистов», «марксистов» и прочих. О монархистах речь уже шла, так что стоит задаться вопросом – а на каком основании те или иные персонажи именуют себя левыми или правыми и тем более марксистами. Вспомним, как такие титулы («марксист», «толстовец») и определения люди обретали в незапамятные времена. Они долго находились в соответствующей среде, много читали, участвовали в знаменитых спорах – открытая, аргументированная дискуссия (часто весьма эмоциональная) была важнейшим фактором становления взглядов. Можно вспомнить полемику между марксистами и народниками, между социал-демократами и социалистами революционерами, между Струве и Плехановым, Каутским и Паннекуком. А споры в литературе – Базаров с Кирсановым у Тургенева, Годунов-Чердынцев с Кончеевым у Набокова, Макаров с Бабичевым у Олеши, Лютов с Гедали у Бабеля…Дискуссии ночами, переписывание от руки «Капитала» Маркса, круглосуточные раздумья о том, что дальше… У Горького это показано точно:
«Действительными хозяевами в квартире Деренковых были студенты - шумное сборище людей, которые жили в настроении забот о русском народе, в непрерывной тревоге о будущем России. Всегда возбужденные статьями газет, выводами только что прочитанных книг, событиями в жизни города и университета, они по вечерам сбегались в лавочку Деренкова со всех улиц Казани для яростных споров и тихого шёпота по углам. Приносили с собою толстые книги и, тыкая пальцами в страницы их, кричали друг на друга, утверждая истины, кому какая нравилась».
Там же он описывает одного «апостола» новых идей – яркий и трагический образ: «Он читал книги даже на улице, — идет по панели, закрыв лицо книгой, и толкает людей. Валяясь у себя на чердаке в голодном тифе, он кричал: - Мораль должна гармонически совмещать в себе элементы свободы и принуждения, — гармонически, гар-гар-гарм... Нежный человек, полубольной от хронического недоедания, изнуренный упорными поисками прочной истины, он не знал никаких радостей, кроме чтения книг, и, когда ему казалось, что он примирил противоречия двух сильных умов, его милые темные глаза детски счастливо улыбались. Лет через десять после жизни в Казани я снова встретил его в Харькове, он отбыл пять лет ссылки в Кемь и снова учился в университете. Он показался мне живущим в муравьиной куче противоречивых мыслей; погибая от туберкулеза, он старался примирить Ницше с Марксом, харкал кровью и хрипел, хватая мои руки холодными липкими пальцами:
-Без синтеза — невозможно жить!
Он умер на пути в университет в вагоне трамвая».
Но этого мало – сложившиеся взгляды непременно поверялись практикой. Готовностью страдать за идею. Подпольной работой, каторгой, ссылкой. Каторжный и ссыльный опыт тысяч революционеров входил в общественное сознание, в опыт политической борьбы и был необходимым условием социального признания статуса революционера. Внутренняя готовность пройти через лагеря и ссылки, пострадать была присуща менталитету настоящих марксистов, ленинцев, радикалов.
Поэтому в советской художественной и мемуарной литературе каторга и ссылка нередко описывались, как фактор становления человека, как возможность самореализации, как вынужденное место встреч культурных и образованных людей, где создавались новые и поддерживались старые идейные связи.
Началось это не сегодня. Много лет существует «художник» Павленский, «журналист» Собчак, недавно к ним добавился «певец» Гасанов и так далее. Считается, что нынешнему художнику не только не нужно, но даже неприлично уметь рисовать, певцу попадать в ноты и иметь голос, а журналист это синоним ассенизатора. Но это не значит, что прежние критерии отменены. Они сохранились (в противном случае можно было бы уже закрывать мир за ненадобностью и полным разложением) и на их фоне отчетливо видно, что это все значит.
То же самое касается «правых», «левых», «монархистов», «марксистов» и прочих. О монархистах речь уже шла, так что стоит задаться вопросом – а на каком основании те или иные персонажи именуют себя левыми или правыми и тем более марксистами. Вспомним, как такие титулы («марксист», «толстовец») и определения люди обретали в незапамятные времена. Они долго находились в соответствующей среде, много читали, участвовали в знаменитых спорах – открытая, аргументированная дискуссия (часто весьма эмоциональная) была важнейшим фактором становления взглядов. Можно вспомнить полемику между марксистами и народниками, между социал-демократами и социалистами революционерами, между Струве и Плехановым, Каутским и Паннекуком. А споры в литературе – Базаров с Кирсановым у Тургенева, Годунов-Чердынцев с Кончеевым у Набокова, Макаров с Бабичевым у Олеши, Лютов с Гедали у Бабеля…Дискуссии ночами, переписывание от руки «Капитала» Маркса, круглосуточные раздумья о том, что дальше… У Горького это показано точно:
«Действительными хозяевами в квартире Деренковых были студенты - шумное сборище людей, которые жили в настроении забот о русском народе, в непрерывной тревоге о будущем России. Всегда возбужденные статьями газет, выводами только что прочитанных книг, событиями в жизни города и университета, они по вечерам сбегались в лавочку Деренкова со всех улиц Казани для яростных споров и тихого шёпота по углам. Приносили с собою толстые книги и, тыкая пальцами в страницы их, кричали друг на друга, утверждая истины, кому какая нравилась».
Там же он описывает одного «апостола» новых идей – яркий и трагический образ: «Он читал книги даже на улице, — идет по панели, закрыв лицо книгой, и толкает людей. Валяясь у себя на чердаке в голодном тифе, он кричал: - Мораль должна гармонически совмещать в себе элементы свободы и принуждения, — гармонически, гар-гар-гарм... Нежный человек, полубольной от хронического недоедания, изнуренный упорными поисками прочной истины, он не знал никаких радостей, кроме чтения книг, и, когда ему казалось, что он примирил противоречия двух сильных умов, его милые темные глаза детски счастливо улыбались. Лет через десять после жизни в Казани я снова встретил его в Харькове, он отбыл пять лет ссылки в Кемь и снова учился в университете. Он показался мне живущим в муравьиной куче противоречивых мыслей; погибая от туберкулеза, он старался примирить Ницше с Марксом, харкал кровью и хрипел, хватая мои руки холодными липкими пальцами:
-Без синтеза — невозможно жить!
Он умер на пути в университет в вагоне трамвая».
Но этого мало – сложившиеся взгляды непременно поверялись практикой. Готовностью страдать за идею. Подпольной работой, каторгой, ссылкой. Каторжный и ссыльный опыт тысяч революционеров входил в общественное сознание, в опыт политической борьбы и был необходимым условием социального признания статуса революционера. Внутренняя готовность пройти через лагеря и ссылки, пострадать была присуща менталитету настоящих марксистов, ленинцев, радикалов.
Поэтому в советской художественной и мемуарной литературе каторга и ссылка нередко описывались, как фактор становления человека, как возможность самореализации, как вынужденное место встреч культурных и образованных людей, где создавались новые и поддерживались старые идейные связи.
Telegram
Якеменко
Тут у нас опять активизировались «монархисты». Выглядывают из щелей, шевеля усиками. Ищут тех, кто не чтит царя батюшку и их приговаривают. Носят на теле загадочные кресты и медали самоварного золота, папахи (потому что на мозги похожи), белогвардейские фуражки…
Так было в самые тяжелые времена. Когда за статус «левого», «марксиста», «анархиста» можно было заплатить свободой или жизнью. Я уж не говорю о том, что все эти категории не жили, а ютились, перебивались, кое-как питались, потому что это было не важно. Мало того, вредно. Именно поэтому в 1920-е годы начался вал депрессий, самоубийств, объявления об услугах психиатров заполнили газеты – многим из тех, идейных, кто сражался за революцию, показалось, что «канарейки побивают коммунизм», что буржуазный, обывательский быт, что «страшнее Врангеля», вползает назад через занавески, уют, квартирошный дымок. Как измена себе самому воспринимался отказ от прежних идей, выписывание человека из рядов коммунистов было равносильно отлучению верующего от Церкви.
В 1990-х все начали вспоминать былые времена, активно возвращать их в быт и обиход, не замечая, что возвращают обложки, под которыми давно нет книг. Жонглировать терминами для эпатажа, эффекта, пиара стало нормальным. Достаточно вспомнить ЛДПР – там никогда не было ничего ни либерального, ни демократического, что у «Новых людей» нового не знает никто, в чем «Справедливая Россия» справедлива и за какую «правду» она выступает – не спрашивайте. Про КПРФ уже молчу. Остались прежние названия газет – «Московский комсомолец» или «Комсомольская правда» - нет ни правды, ни тем более комсомола, но это же заклинания, промысловая магия, методами которой на блесны старых слов ловят новых простодушных обывателей.
Довольно быстро быть «левым», «консерватором», «монархистом», «националистом», «анархистом», «марксистом» стало модным и абсолютно безопасным. Возникла новая форма общения – теперь обо всем нужно было говорить через губу, с усталым цинизмом, непременной критикой, приправленной хихиканьем. Трудно представить бесконечно хихикающим или ноющим марксиста или ленинца столетней давности – но именно так теперь и было.
Книги стали не нужны – они как были, так и остались большие, толстые и сложные, а нужно было опыляться левизной, радикализмом или марксизмом быстро, ускоренно, чтобы успеть на митинг или камлание. Поэтому возникло множество мусорных газеток, которые даже печатались на оберточной, закурочной бумаге для фронтовых козьих ног типа «Лимонки» или «Завтра», в которых фрики старые готовили для молодых фриков безидейную тюрю, обернутую в старинные слова и выплевывали им в головы набор штампов.
Учиться и образовываться было некогда – надо было скорее бороться за «нашуивашусвободу». Попытки спросить о Марксе и Ленине у «марксиста», «левака» или у «анархиста» о Штирнере и Бакунине воспринималась как унижение и оскорбление. Именно поэтому борьба между «правыми» и «левыми» годами ни к чему не вела – ни у тех ни у других не было ни идей, ни смыслов, ни программы, ни плана, - все было на паниковско-балагановском уровне «а ты кто такой» и часто заканчивалось совместным жраньём в «Жан-Жаке» - гулкая пустота объединяет. Так формировалось общество безыдейных пустобрехов, проводящих бесконечные политические капустники.
При этом (что важно) ни те, ни другие страдать не стремились, поскольку страдать было не за что. Ни одного не посадили за идею – все статьи были, как у шпаны, за нарушение порядка и хулиганство. При этом отчетливо наметился раскол – те из «радикалов» и «борцов», кто успевал обзавестись хорошими связями в АП, выходили из любых вод сухими, а парились в тигрятнике незадачливые туповатые простачки, орущие «Мама анархия, папа стакан портвейна». То есть на деле борьба превращалась в серию провокаций против своих же.
Постепенно дистанция между «борцом» и объектом борьбы сокращалась, пока оба не объединились в одном лице. Все чаще борьба с Кремлем направлялась из Кремля или близких к нему учреждений, СМИ на государственные деньги боролись с государством, министр финансов финансировал «Дождь», который помогал свергать Путина на Болотной, а начальник пресс-службы Путина боролась против молодежи, которая была за Путина. Честертон в «Человеке, который был четвергом» предсказывал: только начальник полиции может стать вождем восстания.
Сбылось.
Сегодня все это стало еще отчетливее.
В 1990-х все начали вспоминать былые времена, активно возвращать их в быт и обиход, не замечая, что возвращают обложки, под которыми давно нет книг. Жонглировать терминами для эпатажа, эффекта, пиара стало нормальным. Достаточно вспомнить ЛДПР – там никогда не было ничего ни либерального, ни демократического, что у «Новых людей» нового не знает никто, в чем «Справедливая Россия» справедлива и за какую «правду» она выступает – не спрашивайте. Про КПРФ уже молчу. Остались прежние названия газет – «Московский комсомолец» или «Комсомольская правда» - нет ни правды, ни тем более комсомола, но это же заклинания, промысловая магия, методами которой на блесны старых слов ловят новых простодушных обывателей.
Довольно быстро быть «левым», «консерватором», «монархистом», «националистом», «анархистом», «марксистом» стало модным и абсолютно безопасным. Возникла новая форма общения – теперь обо всем нужно было говорить через губу, с усталым цинизмом, непременной критикой, приправленной хихиканьем. Трудно представить бесконечно хихикающим или ноющим марксиста или ленинца столетней давности – но именно так теперь и было.
Книги стали не нужны – они как были, так и остались большие, толстые и сложные, а нужно было опыляться левизной, радикализмом или марксизмом быстро, ускоренно, чтобы успеть на митинг или камлание. Поэтому возникло множество мусорных газеток, которые даже печатались на оберточной, закурочной бумаге для фронтовых козьих ног типа «Лимонки» или «Завтра», в которых фрики старые готовили для молодых фриков безидейную тюрю, обернутую в старинные слова и выплевывали им в головы набор штампов.
Учиться и образовываться было некогда – надо было скорее бороться за «нашуивашусвободу». Попытки спросить о Марксе и Ленине у «марксиста», «левака» или у «анархиста» о Штирнере и Бакунине воспринималась как унижение и оскорбление. Именно поэтому борьба между «правыми» и «левыми» годами ни к чему не вела – ни у тех ни у других не было ни идей, ни смыслов, ни программы, ни плана, - все было на паниковско-балагановском уровне «а ты кто такой» и часто заканчивалось совместным жраньём в «Жан-Жаке» - гулкая пустота объединяет. Так формировалось общество безыдейных пустобрехов, проводящих бесконечные политические капустники.
При этом (что важно) ни те, ни другие страдать не стремились, поскольку страдать было не за что. Ни одного не посадили за идею – все статьи были, как у шпаны, за нарушение порядка и хулиганство. При этом отчетливо наметился раскол – те из «радикалов» и «борцов», кто успевал обзавестись хорошими связями в АП, выходили из любых вод сухими, а парились в тигрятнике незадачливые туповатые простачки, орущие «Мама анархия, папа стакан портвейна». То есть на деле борьба превращалась в серию провокаций против своих же.
Постепенно дистанция между «борцом» и объектом борьбы сокращалась, пока оба не объединились в одном лице. Все чаще борьба с Кремлем направлялась из Кремля или близких к нему учреждений, СМИ на государственные деньги боролись с государством, министр финансов финансировал «Дождь», который помогал свергать Путина на Болотной, а начальник пресс-службы Путина боролась против молодежи, которая была за Путина. Честертон в «Человеке, который был четвергом» предсказывал: только начальник полиции может стать вождем восстания.
Сбылось.
Сегодня все это стало еще отчетливее.
Telegram
Якеменко
Сегодня, когда я слышу «левый», «правый», «он монархист»», «анархист» «радикал», а иногда даже «марксист», то мне сразу становится кисло, так как это укладывается в постмодернистскую тенденцию выветрить из слова содержание и наполнить его чем угодно, но использовать…
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
🔴Сегодняшнее Утро Z.
🔴Разговора с Ольгой Александровной Бухановской, психиатром, главным врачом ЛРНЦ «ФЕНИКС» о транспереходах туда и обратно.
🔴Разговора с Ольгой Александровной Бухановской, психиатром, главным врачом ЛРНЦ «ФЕНИКС» о транспереходах туда и обратно.
Все удивляются - министр культуры и рядом шпанистый неонацист, показывающий, что ему всегда хочется выпить.
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».
Можно.
Когда конь это нечто оручее, непристойное, везде ведет себя как в кабаке, а лань выражается так:
«Я ни хрена не культурный человек. Я просто не переношу ходить на выставки, в музеи, оперу, классическую музыку. Я была в Париже, но я не хочу увидеть своими глазами Мону Лизу. Я была в Бритиш мюзеум и еще в паре десятков европейских и российских музеев и считаю, что потеряла там время — в любом музее, как в церкве рефлекторно ищу святыню, чтоб приложиться и побыстрее свалить. Я не знаю либретто ни одной оперы, я плохо знаю мировой кинематограф...»
Вот и встретились два одиночества …
Народ, судя по комментариям, порадовался за лань. Впрочем, сама лань давно ответила всем несогласным надписью на своей майке. ⬆️⬆️⬆️ Так что комментаторы опоздали.
Вот здесь я задавался вопросами после «переназначения» лани на пост «министра». С тех пор дистанция между «министерством культуры» и хрестоматийной прачечной сократилась значительно.
Однажды Константин Симонов, встретив поэта Михаила Светлова, сказал ему:
— Тебя десять дней ищет министр культуры товарищ Михайлов! Почему ты к нему не являешься? Ты что, боишься министра культуры?
— Нет, — ответил Светлов, — я министра культуры не боюсь, я боюсь культуры министра».
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».
Можно.
Когда конь это нечто оручее, непристойное, везде ведет себя как в кабаке, а лань выражается так:
«Я ни хрена не культурный человек. Я просто не переношу ходить на выставки, в музеи, оперу, классическую музыку. Я была в Париже, но я не хочу увидеть своими глазами Мону Лизу. Я была в Бритиш мюзеум и еще в паре десятков европейских и российских музеев и считаю, что потеряла там время — в любом музее, как в церкве рефлекторно ищу святыню, чтоб приложиться и побыстрее свалить. Я не знаю либретто ни одной оперы, я плохо знаю мировой кинематограф...»
Вот и встретились два одиночества …
Народ, судя по комментариям, порадовался за лань. Впрочем, сама лань давно ответила всем несогласным надписью на своей майке. ⬆️⬆️⬆️ Так что комментаторы опоздали.
Вот здесь я задавался вопросами после «переназначения» лани на пост «министра». С тех пор дистанция между «министерством культуры» и хрестоматийной прачечной сократилась значительно.
Однажды Константин Симонов, встретив поэта Михаила Светлова, сказал ему:
— Тебя десять дней ищет министр культуры товарищ Михайлов! Почему ты к нему не являешься? Ты что, боишься министра культуры?
— Нет, — ответил Светлов, — я министра культуры не боюсь, я боюсь культуры министра».
Есть и более эффективный способ «корректирования» (какая изящная формулировка) цен, нежели прокурорские проверки. Описан у Аверченко.
«Существующий порядок в России
— Саламаткин! Полиция установила, что ты продаешь недопеченный хлеб. Кроме того, ты берешь за него на 11/2 копейки дороже против таксы. За это мы штрафуем тебя на 300 рублей.
— Ваше благородие! Помилуйте! Подвозу нет, вагонов, шведский транзит в неисправности, волнение в Персии — нешто нам возможно выдержать?!!..
— Кардамонов, взыщи с него!
* * *
— Господин городовой! Обратите ваше внимание на этого проклятого извозчика № 100. Я выхожу из Литейного театра, нанимаю его в Троицкий, а он с меня за это рупь просит!
— Ты чего же это, а? Штрафу захотел? Вот я замечу твой подлецовский номер, тебя тремя рублями штрафа и огреют…
— Господин городовой! Нешто я как — по своей воле? Овес-то почем теперь, слыхали? А вы — штрах. Штрах с меня возьмете, а я на других седоках отворачивать его должен.
— Ну, ты, разговорился! Дайте ему, господин, полтину — предовольно с него! Езжай!
* * *
— Послушайте, господин банкир. У вас там какие-то запасцы овса оказалась спрятанные. Не хорошо. Ну, какое, скажите, имеет отношение овес к банку? Правда, что по закону мы вам ничего не имеем права сделать, но совесть-то у вас своя есть — или как?
Порядок, о котором мечтает автор…
К дверям хлебной и бакалейной лавки Саламаткина, что на Загородном проспекте, подскакали несколько всадников с мрачными лицами. Они спешились и вошли в лавку.
— Вы — Саламаткин? Хорошо. Мы — столичный комитет общественной безопасности. Вы только что продали не пропеченный хлеб, при чем взяли за него на 11/2 копейки более против таксы.
— Штой-то, господа, — завопил Саламаткин, — подвозу нет, транзит из Персии…
— Тс!! — сурово сказал предводитель. — Имейте больше уважения к суду Линча!! Мистер Окурков, взять его! Мистеры Седакин и Лялькин, у вас уже приготовлена веревка на фонарном столбе?
— Готово, предводитель. Уже много граждан с нетерпением ждут результата суда.
— Значит, формальности все? Взять его!
Железные руки схватили Саламаткина.
* * *
— Извозчик № 100! Это вы хотели взять с этого седока рубль за конец с Литейного театра в Троицкий?
— Да как же, господа, ежели будем говорить овес…
— Это нас не касается. Веревка прочная? Фонарь крепкий? Значит все формальности налицо. Мистер Дерябкин — потрудитесь…
* * *
— Это — комиссионные дела нашего банка и они вас не касаются!! Наш овес — мы его купили и можем выпустить его на рынок, когда нам заблагорассудится. Вы не смеете меня брать — нет такого закона…
Предводитель нагнулся с взмыленного коня и заглянул прямо в глаза банкиру.
— Нет, есть такой закон, — холодно сказал он. — закон Линча!
…Фонарь ласковым мирными светом освещал приблизившееся к нему недовольное лицо банкира…
И что будет после введения такого нового порядка.
— Господин! Ежели вы находите, что этот хлеб не совсем пропечен — я отрежу другой кусок.
— Нет, что вы! Хлеб великолепно выпечен.
— А то скажите только. Потом тут у нас такса вывешена; так мы с ней не особенно считаемся: на копеечку все дешевле продаем. Все-таки, знаете спокойнее — хе-хе!...
* * *
— Извозчик! К Народному Дому — восемь гривен.
— Это с угла-то Морской и Невскаго? Что вы, господин, — и половины довольно!
— Ну ты тоже скажешь! Бери шесть гривен.
— Да ведь езды здесь 10–12 минуть — за что же тут? Полтину извольте— больше невозможно! А то иначе и не поеду.
* * *
— Слушайте, г. банкир! У меня есть партия овса. Вы понимаете, 800 вагонов по пустяшной цене. А если мы потихоньку перевезем его сюда да припрячем…
— Эй, кто там! Семен! Где мой револьвер… Держите этого субъекта, я сейчас буду стрелять ему между глаз!!!
— Ну, хорошо… Ну, вот я уже и ушел!.. Очень нужно кричать…»
А в целом мне очень нравится, как цены снижаются только после затрещин и замелькавших вдали уголовных дел. «Ворона птица гордая, пока не пнешь - не полетит». Но называется это - ха-ха - словом «рынок». Помните либеральные заклинания: «Рынок все сам отрегулирует».
Ну - ну.
Не знаю как рынок, а пинки регулируют отлично.
«Существующий порядок в России
— Саламаткин! Полиция установила, что ты продаешь недопеченный хлеб. Кроме того, ты берешь за него на 11/2 копейки дороже против таксы. За это мы штрафуем тебя на 300 рублей.
— Ваше благородие! Помилуйте! Подвозу нет, вагонов, шведский транзит в неисправности, волнение в Персии — нешто нам возможно выдержать?!!..
— Кардамонов, взыщи с него!
* * *
— Господин городовой! Обратите ваше внимание на этого проклятого извозчика № 100. Я выхожу из Литейного театра, нанимаю его в Троицкий, а он с меня за это рупь просит!
— Ты чего же это, а? Штрафу захотел? Вот я замечу твой подлецовский номер, тебя тремя рублями штрафа и огреют…
— Господин городовой! Нешто я как — по своей воле? Овес-то почем теперь, слыхали? А вы — штрах. Штрах с меня возьмете, а я на других седоках отворачивать его должен.
— Ну, ты, разговорился! Дайте ему, господин, полтину — предовольно с него! Езжай!
* * *
— Послушайте, господин банкир. У вас там какие-то запасцы овса оказалась спрятанные. Не хорошо. Ну, какое, скажите, имеет отношение овес к банку? Правда, что по закону мы вам ничего не имеем права сделать, но совесть-то у вас своя есть — или как?
Порядок, о котором мечтает автор…
К дверям хлебной и бакалейной лавки Саламаткина, что на Загородном проспекте, подскакали несколько всадников с мрачными лицами. Они спешились и вошли в лавку.
— Вы — Саламаткин? Хорошо. Мы — столичный комитет общественной безопасности. Вы только что продали не пропеченный хлеб, при чем взяли за него на 11/2 копейки более против таксы.
— Штой-то, господа, — завопил Саламаткин, — подвозу нет, транзит из Персии…
— Тс!! — сурово сказал предводитель. — Имейте больше уважения к суду Линча!! Мистер Окурков, взять его! Мистеры Седакин и Лялькин, у вас уже приготовлена веревка на фонарном столбе?
— Готово, предводитель. Уже много граждан с нетерпением ждут результата суда.
— Значит, формальности все? Взять его!
Железные руки схватили Саламаткина.
* * *
— Извозчик № 100! Это вы хотели взять с этого седока рубль за конец с Литейного театра в Троицкий?
— Да как же, господа, ежели будем говорить овес…
— Это нас не касается. Веревка прочная? Фонарь крепкий? Значит все формальности налицо. Мистер Дерябкин — потрудитесь…
* * *
— Это — комиссионные дела нашего банка и они вас не касаются!! Наш овес — мы его купили и можем выпустить его на рынок, когда нам заблагорассудится. Вы не смеете меня брать — нет такого закона…
Предводитель нагнулся с взмыленного коня и заглянул прямо в глаза банкиру.
— Нет, есть такой закон, — холодно сказал он. — закон Линча!
…Фонарь ласковым мирными светом освещал приблизившееся к нему недовольное лицо банкира…
И что будет после введения такого нового порядка.
— Господин! Ежели вы находите, что этот хлеб не совсем пропечен — я отрежу другой кусок.
— Нет, что вы! Хлеб великолепно выпечен.
— А то скажите только. Потом тут у нас такса вывешена; так мы с ней не особенно считаемся: на копеечку все дешевле продаем. Все-таки, знаете спокойнее — хе-хе!...
* * *
— Извозчик! К Народному Дому — восемь гривен.
— Это с угла-то Морской и Невскаго? Что вы, господин, — и половины довольно!
— Ну ты тоже скажешь! Бери шесть гривен.
— Да ведь езды здесь 10–12 минуть — за что же тут? Полтину извольте— больше невозможно! А то иначе и не поеду.
* * *
— Слушайте, г. банкир! У меня есть партия овса. Вы понимаете, 800 вагонов по пустяшной цене. А если мы потихоньку перевезем его сюда да припрячем…
— Эй, кто там! Семен! Где мой револьвер… Держите этого субъекта, я сейчас буду стрелять ему между глаз!!!
— Ну, хорошо… Ну, вот я уже и ушел!.. Очень нужно кричать…»
А в целом мне очень нравится, как цены снижаются только после затрещин и замелькавших вдали уголовных дел. «Ворона птица гордая, пока не пнешь - не полетит». Но называется это - ха-ха - словом «рынок». Помните либеральные заклинания: «Рынок все сам отрегулирует».
Ну - ну.
Не знаю как рынок, а пинки регулируют отлично.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
⭕️УТРО Z на СоловьёвLIVE
С 7.00 до 9.00
🎙в студии -
🔴БОРИС ЯКЕМЕНКО🔴
Сегодня в программе:
■ Обстановка на фронтах СВО.
■ Ситуация в Абхазии.
■ Лекарства от снятия хиджабов.
■ Адмиралу Колчаку 150 лет.
■ И другое:
В ГОСТЯХ:
🔴Виталий Киселев, военный эксперт, полковник запаса ЛНР.
🔴Олег Макаренко - востоковед, доцент кафедры культурологии и теологии МПГУ
🔴Армен Гаспарян, историк, член ОПРФ, телеведущий.
🔴Николай Трапш, политолог.
📺Телеканал СоловьёвLIVE смотрите на бывших частотах Euronews, в Смарт ТВ, в приложениях Смотрим и Winkа, а также в телеграм https://www.group-telegram.com/SolovievLive
С 7.00 до 9.00
🎙в студии -
🔴БОРИС ЯКЕМЕНКО🔴
Сегодня в программе:
■ Обстановка на фронтах СВО.
■ Ситуация в Абхазии.
■ Лекарства от снятия хиджабов.
■ Адмиралу Колчаку 150 лет.
■ И другое:
В ГОСТЯХ:
🔴Виталий Киселев, военный эксперт, полковник запаса ЛНР.
🔴Олег Макаренко - востоковед, доцент кафедры культурологии и теологии МПГУ
🔴Армен Гаспарян, историк, член ОПРФ, телеведущий.
🔴Николай Трапш, политолог.
📺Телеканал СоловьёвLIVE смотрите на бывших частотах Euronews, в Смарт ТВ, в приложениях Смотрим и Winkа, а также в телеграм https://www.group-telegram.com/SolovievLive