Бывший спецназовец Иса Гаджиев с детства мечтал о дочке. Свое детство он называет тяжёлым, рос без отца. В 22-м Иса занимался конным туризмом, ему из СВО позвонил сослуживец, сказал, их друзья погибли, ситуация тяжёлая, и Иса решил ехать воевать. В сентябре 22-го он уже ходил в штурмы. В Дагестане у него родилась дочь, и он съездил посмотреть на нее. Говорит, взяв на руки, испытал такое счастье, будто родилась тысяча человек. Иса вернулся в СВО, поссорился с женой. Ранение он получил, выйдя вечером на омовение. Раненый в ноги, упал и лежал, пока за ним не приполз другой дагестанец.

Он был уже в госпитале, ему позвонил незнакомый мужчина и сказал, что его дочь в горах, а там условия неподходящие. Иса отпросился у начальника госпиталя, приехал в высокогорный аул и нашел свою дочь в домишке в люльке под присмотром 10-летней девочки, родственницы жены.

Иса забрал ребенка, и начал обзванивать родственников, но никто не захотел девочку взять, а ему надо было возвращаться в СВО. Ему советовали отдать ее в детский дом, но он такого ни одному ребенку не желал. Мать уехала в Москву, на звонки не отвечала. И он поехал с младенцем на войну. По дороге у девочки поднялась температура, он привез ее в больницу, ее сразу забрали в операционную. Через несколько часов вышли медсестры и сказали, что его дочь везучая, у нее заражение крови, и если бы она оставалась в горах, умерла бы. Когда она поправился, Иса уехал с ней за ленту. Там не нашел своих и заночевал в машине. Мимо проезжал боец, заметил его и отвёз в дом фронтового поселка. Там Иса и поселился. Когда ВСУ бомбили, он надевал на ребенка наушники. Козье молоко приносили местные. Вместо игрушек были гильзы. Памперсы и смеси добывали бойцы. По рации с ноля предупреждали, когда ему уходить в блиндаж, и Иса с дочкой убегал, пока на его глазах ВСУ распахивали улицы.

Я спросила, не боялся ли он, что зайдут ВСУ, они не пощадят младенца. Он ответил, что умеет держать в одной руке ребенка, в другой автомат, а во-вторых, ВСУ б не зашли, заслоном стояли солдаты, и они знали, что в блиндаже младенец.
- Какие солдаты - русские или дагестанцы? - спросила я.
- А мы разве не все - русские солдаты? - удивился Иса.
А, в-третьих, солдаты сказали, что если с Исой что-то случится, то девочка будет воспитываться в семье кого-нибудь из них.
- В семье русского или дагестанца? - спросила я.
- Какая разница? - ответил Иса. - Мы там - одна семья. В одном углу блиндажа делаю намаз, в другом стоит икона.

В СВО с ребенком Иса прожил 7 месяцев. За них он боевых не получил. Просил командиров вернуть его домой, контракт закончился, но те только старались не посылать его в штурмы. Наконец, Ису отпустили в Дагестан, он приехал в горы сделать ребенку полис. Там у нее снова поднялась температура под 40, и он повез ее в больницу. В дороге обогнал машину начальника ГАИ Унцукульского района по имени Займулабид. Тот его остановил, потребовал документы, Иса показал девочку, сказал, та больна, а он - участник СВО. Начальник ответил, ему все равно, и не он туда их всех посылал. Ису забрали в полицию, хотя он говорил, что в машине ребенок. Там к начальнику ГАИ присоединился начальник полиции по имени Айгут, и они оба кричали на Ису, будто соревновались у кого голос громче. Айгут сказал, что все дагестанцы в СВО за деньги. "Никто не станет за деньги умирать!" - крикнул Иса. Его оштрафовали и отпустили. Иса повез ребенка дальше, его остановил патруль - солдат Иванов. "Я участник СВО, - сказал Иса, - у меня больной ребенок". Иванов отдал Исе честь и сказал, что по дороге его встретит и сопроводит патруль. У девочки в больнице нашли рецедив заражения крови, и сказали, что Иса едва успел.

Сейчас Иса живёт с дочкой в Махачкале. За квартиру платит посуточно. Сегодня должен был уйти на улицу. Он был у министра труда, просил социальное жилье, тот обещал, но не помог. Хотя на днях Путин просил главу Дагестане заботиться о каждом бойце. Если захотите помочь, то 5534200039516430 Т-банк Иса Назирович Г

Была в гостях у родителей ещё одного героя Дагестана Магомеда Абдулаева. Он 21 один день держал опорник рядом с ВСУ, сначала 8 дней с товарищем, потом один без еды, воды, в холоде. Сообщал нашим координаты противника.

Вчера семья наготовила всего - хинкал, чуду, пироги. Помочь матери и жене Магомеда с готовкой пришли тети, теща. Был уже вечер, в доме было много детей, они сидели по углам и слушали наш разговор. Отец Магомеда говорил, что надо бить фашистов на Украине, как деды били, жаль, не добили. Мать и жена молчали, я спросила, как они ждали Магомеда, с которым все эти дни не было связи. Мать, казавшаяся прежде строгой, сразу заплакала. Сказала, Магомед перед тем, как уйти в тот раз на позиции, предупредил - 10 дней с ним связи не будет, не надо его искать, надо терпеливо ждать. Семья ждала, каждый день они молились.

Прошло 10 дней, Магомед не позвонил. Жена и мать каждую минуту проверяли мессенджеры, его в них давно не было. Приходя с работы, мать бросалась к телевизору. Отец Магомеда говорит, она уже поселилась на Украине, смотрит и смотрит, как наши освобождают села и города, как выживают люди в прифронтовых поселках. Она давно уже молится и за них. На работе у нее - женщины, у которых тоже сыновья там. Да почти у каждой женщины там сын. Каждый день женщины останавливают работу и встают на коллективный намаз, чтобы просить Всевышнего спасти их сыновей, дать поскорее Победу. Мать Магомеда в этих намазах просит за двоих сыновей, которые воюют в СВО, за всех мирных украинцев, которые ей уже по телевизору стали родными, просит, чтобы Всевышний помог людям, оставшимся без дома. Она ждёт их после Победы в Дагестане. Она надвигает платок на глаза, чтобы спрятать слезы, и говорит - если вы зайдёте в любой день на любой намаз в мечеть, то там почти все будут молиться за своих сыновей в СВО. У всего Буйнакска сыновья в СВО, и когда идёшь по улице, и встречаешь знакомую мать, сперва спрашиваешь, как сыновья там, звонили, нет. А если встречаешь незнакомую, то по глазам понимаешь - тоже ждёт. Есть ещё женщины, сыновья которых никогда не вернутся. Стоит разговору зайти о них, женщины плачут, отец, махнув рукой, уходит из-за стола. Плачет жена Магомеда, не прячась, просто размазывая ладонью слезы по щекам. У нее погиб там двоюродный брат, вот только что хоронили. В окно заходит голос муллы, зовущего на намаз.

Магомед не верил, что он выйдет оттуда, и когда ему сбросили пауэрбанк с дрона, записал видео для семьи, чтобы дети потом смотрели и знали: отец стерпел и не отступил. Почему не отступил? А почему он должен перед кем-то отступать? "Не так дагестанских мальчиков воспитывают" - говорит его отец, вернувшись. И перед кем ему отступать, перед этими ВСУ что ли? Дагестанцу? Там на опорнике никого не было, и никто б не увидел, что он отступил. Но он бы сам хотел, вернувшись домой, прямо смотреть людям в глаза. Его отец теперь людям смотрит в глаза прямо. Когда он это говорит, женщины снова бросаются в слезы - они хотят, чтобы солдат просто вернулся живой.

О том, что Магомед жив, сообщит младший брат. Он тоже воюет. Они тогда все собрались в этой комнате, где мы сидим за столом, к ним повалили родственники - плакать и поздравлять. Потом они смотрели видео с Магомедом, которые уже крутились в интернете. Им стало очень тяжело, когда они увидели своего близкого таким - слабым, голодным, обмороженным, с уже седой бородой. Но отец сказал, что с этими видео ему было бы легче, если бы сын не дай Бог погиб. Он бы всегда знал, что он, как настоящий мужчина, защищал Родину, не отступал. А это видео стало бы уроком для внуков.

Скоро мать найдет способ передать Магомеду в госпиталь хинкал. Когда он впервые позвонил ей оттуда, она только говорила - "Ты вышел... Ты вышел...". "Мама, перестань. Все нормально" - ответил он.

Идрис Шапиевич идёт в гости к Ахмеду Омаровичу. Сам он — глава соседнего села, а Ахмед Омарович — бывший чабан. Они дружат с армии, вместе проходили боевые учения в Закавказье. Ахмед Омарович был старшим разведчиком ракетно-миномётного дивизиона, а Идрис Шапиевич — секретчиком в штабе дивизии.

В горах темнеет рано. Над домом Ахмеда Омаровича висит месяц. Дом стоит на обрыве, внизу успокоительно журчит речка, а за ней — гора, над горой в чёрном небе оранжевой полосой — отголосок заката, в нём чёрные облачка изображают под месяцем барашка, косулю, дерево.

— Ахмед! — кричит Идрис Шапиевич. — Э! Я тебе гостей привёл! Ты хоть помнишь, как мы на границе Турции стояли?
— Хо! — отвечает Ахмед Омарович. — Почему не помню?! Ты чего раскричался, как у себя дома?! Иди чай пить, ле!

У Идриса Шапиевича сын погиб в 1990-х — его и других сотрудников МЧС взорвали террористы на заправке. Отцу выдали пакет с его останками. «Человек ко всему привыкает, — говорит Идрис Шапиевич, идя по залитому цементом двору. — Думал, никогда не смогу жить, а живу».

А у Ахмеда Омаровича пять сыновей, но дом пуст. Во всём хозяйстве никого, кроме двух больших коров, которым скоро телиться. Пахнет навозом, сеном, собранным в горах, снизу журчит речка, в главной комнате на первом этаже под низким потолком горит простая лампа. Свет от неё тёмный, а тени от людей и предметов короткие, тяжёлые.

Все пятеро сыновей Ахмеда Омаровича — на СВО. А жена умерла шесть лет назад.

Идейный — старший сын. Первым на войну пошёл он. Потом второй сын сказал отцу: «Как там старший один будет Родину защищать? Я пойду, его буду защищать». «Иди», — сказал старый чабан. Тогда пришёл к нему третий сын и сказал: «Отец, два брата там. Не могу я тут сидеть. Кто будет им там помогать?» «Правильно говоришь, — ответил отец. — Иди ты тоже Родину защищать». Пришёл к отцу четвёртый сын: «Отец, там почти все братья. Они вернутся, как я буду им в глаза смотреть? Отпусти, с тобой всё равно младший остаётся». «Это ты хорошо говоришь, — сказал отец. — Иди ты тоже». И наконец пришёл к нему младший сын. Говорит: «Все братья там. Мне теперь что, тут одному сидеть?» «И спасибо тебе, сынок, — ответил ему чабан. — Благодарю тебя за такие слова от души. Иди, помогай братьям». Младший сын тоже ушёл на СВО, но, когда старшие об этом узнали, написали письмо командованию и попросили младшего брата домой вернуть, чтобы с отцом оставался хоть кто-нибудь. Младший сын невесёлым вернулся домой, помог отцу по хозяйству и через два месяца попросил: «Отец, отпусти меня, я тебе помог, но я там должен быть». «Молодец, — ответил Ахмед Омарович. — Я, между прочим, ждал, пока ты это скажешь».

Чабан Ахмед Омарович никогда не говорил сыновьям, что они должны идти на СВО. Он знал: они и так пойдут Родину защищать, а если не пойдут, тогда он им скажет идти. А если они не захотят, он тогда сам пойдёт в военкомат, хоть ему за 70 и он инвалид второй группы. А что? Он старший разведчик ракетно-миномётного дивизиона, автомат в руках держать умеет.

— А что вы будете делать, — говорит он, — если мои сыновья не пойдут, твои не пойдут, его не пойдут? Кто будет Родину защищать? Ха?! Спрашиваю я вас?! До Москвы, что ли, пускай враг дойдёт? Чего ждать? Если в Дагестан враг придёт, то это поздно уже будет, тогда от него только убегать. И что женщины, дети делать будут?

Продолжение моей колонки в канале Специально для RT

«Мы поддерживаем настоящих мужчин, которые делают трудную работу»

Участники рок-группы «Зверобой» в интервью Telegram-каналу «Лучше и не скажешь» рассказали, что считают себя счастливыми людьми, выступая перед российскими военнослужащими и жителями Новороссии. По мнению гитариста Алексея Иовчева, самое главное сегодня — быть полезным Родине.

Сколько выступлений за десять лет конфликта в Донбассе провела группа «Зверобой», что музыканты стремятся передать слушателям в своем творчестве и какие эмоции вызывают концерты у детей, проживающих под обстрелами, смотрите в нашем видео.

Благодарим парней за их неоценимый вклад в приближение победы 👏🏻

Лучше и не скажешь. Подписаться

Это фото прислали мне друзья из Йошкар-Олы. Терапевт участка №10 Альшабани Мохаммед Амин Таха Мустафа. Терапевт участка №8 Зазай Садик Улла. Спасибо, что медсестры пока русские. По крайней мере, я мало себе представляю нашего гражданина, особенно пенсионера, который, не сломав язык, сможет выговорить имена терапевтов. С одной стороны, ничего вопиющего. Очевидно, что выпускники наших медвузов из арабских стран, Индии просто решили после учебы не возвращаться домой, а остаться работать в России. Значит, Россия для них более привлекательна. Или же, набравшись опыта, они через несколько лет вернутся к себе. Но меня все-таки гложет вопрос – а что с россиянами? Почему они не идут во врачи? Что случилось? Но, может быть, во мне слишком жив архетип Айболита? Я по-своему представляю врача, и когда вызываю терапевта, я хочу, чтобы ко мне пришел Иван Петрович с такой бородкой и чемоданчиком, который потрет ручки и скажет – «Ну, милочка, что там у вас». А не Альшабани Мохаммед Амин Таха Мустафа, который будет говорить на ломанном русском и будет иметь иной менталитет. Нет, точнее я вовсе не против, если ко мне придет Альшабани Мохаммед Амин Таха Мустафа. Я против, если со всех участков ко всем только Зазайи и Альшабани и будут приходить. Когда появляются признаки системности, возникает и протест, и отторжение. А судя по доске дежурств, признаки системности есть

Зеленский снова попросил ядерное оружие в качестве компенсации за то, что Украину не возьмут в НАТО. В феврале 22-го, накануне спецоперации он на Мюнхенской конференции уже потрясал угрозами пересмотреть отказ Украины от ядерного оружия. Что, в том числе, и приблизило СВО. Будь у Зеленского ядерное оружие, он бы его, безусловно, применил по Москве. В этом через три года СВО уже нет никаких сомнений - Зеленский угробил сотни тысяч людей, не побоялся замахнуться на Церковь. У него нет тормозов, нет понятия грех на душу, и ядерное оружие в его руках - это не инструмент сдерживания, это то, что должно сработать. Он уже доказал, что за власть готов расплачиваться многими жизнями. А смерть Москвы - это для него большое удовольствие. Знаете, мне все больше кажется, что когда он развлекал московскую богатую публику, он много раз чувствовал себя униженным и оскорбленным, и этот комплекс так глубоко в нем сидит, что он рад был бы уничтожить Москву как место своих унижений. Нет места, и унижений как бы тоже не было. И если б после 22-го, после его угроз пересмотреть Будапештский меморандум СВО не началась, а в его руках оказалось ядерное оружие, прилёт по Москве стал бы просто вопросом времени

Вы когда-нибудь теряли работу? Уверена, что да. Вы при этом говорили, что весь мир рухнул, а добра в нем стало меньше? Уверена, что нет. А группа россиян, сидевших на грантах агентства иностранной помощи USAID, так говорит. По их, не Гриша, Миша, Лена просто потеряли источник дохода, а прямо мир рухнул, и добро покинуло его.

Если внимательно почитать посты людей, для которых решение Трампа заморозить бюджет USAIDна 90 дней, стало настоящей катастрофой, можно понять о каком «добре» они говорят. Добро, за которое им платили, это проекты вроде помощи в преодолении моральной травмы или работы с российскими журналистами, пребывающими в состоянии стресса. Или тренинги на темы вроде «Созерцание своего счастливого будущего». То есть это всевозможные лекции, вебинары, семинары, группы. Продолжение моей колонки в канале "Специально для RT"

Третий день дагестанские паблики взрываются постами в мой адрес. Начинаются они обвинениями в том, что я просто не люблю дагестанцев, а заканчиваются восхвалением представителей местной власти. Причем хвалят так откровенно и вдруг, что из постов сразу торчком встают уши. В этот раз я виновата в том, что съездила к бойцу СВО Исе Гаджиеву, который семь месяцев находился в зоне СВО с грудным ребенком, брошенным матерью. Наверное, по мнению авторов и заказчиков этих записей, помогать бойцу было не надо. Сами они вместо того, чтобы объединиться в помощи человеку – ведь, в конце концов, у него маленький ребенок, и он – отец-одиночка – бросились искать на него компромат. Вы как хотите, но это – уровень душевного развития. Перерыли все сплетни района, из которого Иса, вытряхнули все, что можно. Такое отношение к бойцам СВО. С Министерством Обороны России мы посотрудничали в этом деле совсем по-другому – в дело Исы включились сразу, обещали устранить свои недочеты и помочь Исе устранить его собственные. Очень жаль, что вместо того, чтобы помочь человеку, дагестанские чиновники бросились заказывать грязноватые посты. Уровень.

Что касается меня, то я, напротив, с большим уважением отношусь к дагестанцам, разумеется, к тем, кто этого заслуживает. И я не думаю, что кто-то записал больше интервью с героями СВО и их семьями из Дагестана, чем я. И я очень жду, когда ребята вернутся с СВО в Дагестан, где для некоторых, по-прежнему, герои – бойцы ММА, которые ни разу не высказались в поддержку России, только ползают по рингу в трусах, зарабатывая деньги. А не бойцы, которые ножками под минами, пулями и дронами идут в штурмы. Когда ребята вернутся в республику и займут место в структурах власти, Дагестан получит второй шанс на развитие потому, что за спиной каждого бойца будет стоять большая семья боевых товарищей – русских, якутов, бурятов, татар и так далее. А Дагестан я люблю. Но тот Дагестан – настоящий, в котором не носят чужеродных арабских тряпок, знают что такое горская честь и благородство, и в котором ни один уважающий себя мужчина не бросится искать сплетни на бойца с ребенком, а просто придет к нему и спросит – «Брат, чем тебе помочь?».