Если мы не хотим слышать своих родителей, если блокируем их в своей душе, мы теряем связь с космосом – это он пытался говорить с вами посредством мамы и папы. Тот, кто поносит и унижает своих родителей, лишается небесного покровительства.
Справедливость и несправедливость существует только в нашем сознании. Один скажет: «За что?» А другой: «Спасибо, Господи, я стал крепче!» Или в последний миг своей земной жизни: «Спасибо, Господи, что помог мне двинуться дальше!»
Лишённый любви абсолютизирует недостатки других; исполненный любви восхваляет достоинства других, а недостатки воспринимает, как повод вообразить то положительное, что может получиться после их исправления.
Когда ты любишь и отдаёшь себя любимому человеку, твоя земная сущность переходит к нему, а остальное высвобождается для вечности.
А может, любое проявление минуса несёт в себе и плюс? Я нагрубил, но понял, что это нехорошо. А не нагрубил бы – не понял, и нагрубил бы в следующий раз.
Как только искусство становится самоценным, превращается в высшую цель, оно перестаёт трогать душу.
Произведения с необъяснимой логикой событий называют фантастическими. Но разве не фантастические те, в которых все события объяснены? Разве так бывает в реальности?
Когда мир отворачивается от тебя, можно бегать за ним и клянчить: «Повернись, возьми меня обратно». А можно принять это как данность; станет интересно – мир сам повернётся к тебе снова, а нет – не страшно, зато ты остался собой.
Можно сказать так: «Он не справился с большими бизнес-задачами, проиграл в большой городской борьбе, удалился в деревню и «занялся» душой». А можно так: «Он не справился с духовной бранью, сдался городской суете, проиграл в борьбе за душу и свёл её к жалким деловым целям».
В ситуации «восстания масс» главная задача мыслительного процесса – подобрать из множества штампов такой, который лучше поможет оставаться в интеллектуальной неге. Нам уже мало права на безделье, мы добиваемся права на бездумье.
Творчество подобно физической близости: создавая произведение, любовно погружаешься в предмет постижения, растворяешь свою личность и наконец переступаешь за грань понимания. Без этого не достичь блаженства созерцания истины.
Строгая философия готова отрицать и возможность существования духа, если для него недостаточно разработан понятийный аппарат. Но ведь если перед трапезой проанализировать химический состав яств, вкуснее не станет. Заменять сущее логическими построениями о сущем всё равно, что заменять природу чертежом.
Когда мы что-то не понимаем, мы стараемся понять и в результате усиливаем своё непонимание.
Глубокий текст вырастает из глубокого переживания. Хорошие книги пишутся болью, лучшие – невыносимой болью.
Найти границу между принятием Промысла и возможностью проявить волю – задачка на всю жизнь.
Есть женщины, которые обожают принимать решения: пусть хоть глупое, но своё. За советом к мужчине они обращаются, только чтобы выяснить, станет он инструментом или помехой.
Когда он искренне служит ей, а она ему, у них всё получается. Когда кто-то из них служит, а другой манипулирует – разрушается.
Разрешив себе неверие, мы думаем, что решили вопрос противоречия между верой и разумом в пользу разума. Но ведь без просветления сознания мы становимся рабами гордыни, тщеславия, самоутверждения. То есть всего того, что заставляет мыслить себе на пользу, в ущерб ясной картине мира.
Религия – важнейший опыт позитивного знания. Находясь внутри неё, уже не скажешь: «Да ладно, всё чушь, а я умный», – не спрячешься в отрицание, а значит, непременно извлечёшь положительные смыслы.
В эру индивидуализма и спасение возможно индивидуальное. Чернушничают, рядятся – а ты в сторонку отойди. В постмодернизме погрязли – а ты Пушкина почитай. Надо просто уметь сказать себе: «Мне не хочется жить в этой ерунде. И пожалуйста, не надо называть это миром. Я пошёл спать».