90 лет назад в Тунисе родился Аззедин Алайя.
В семнадцать лет он переехал из Туниса в Париж. Работал в Dior эпохи Ива Сен-Лорана, в Guy Laroche и Thierry Mugler, а в 1980 году выпустил первую коллекцию под собственным брендом Azzedine Alaïa.
Он никогда не следовал модным календарям. Многое, особенно примерки, делал сам: «Я не просто отдаю эскизы и ухожу. Суть в том, что я работаю больше, чем все остальные. Вот в чем разница. Я не делаю восемь коллекций, но я участвую во всем, от начала до конца».
Последний раз он вернулся в мир высокой моды в июле 2017 года, когда
впервые за шесть лет показал свою последнюю кутюрную коллекцию в Париже. Шоу закрыла его подруга и муза Наоми Кэмпбелл.
Давние читатели моего канала знают, что с Аззедином меня связывала нежная дружба, начавшаяся в начале нулевых. Я, как и многие, попала на ритуальную проверку его кухней на улице Мусси. Туда через друзей и знакомых попадали многие, но не многие оставались и не многих звали вторично. Мне повезло как-то сразу стать желанной гостьей, вхожей «без звонка». Волею обстоятельств практически весь 2015 год я прожила в его доме. Хотя скорее это был Ноев ковчег, маленькое государство со своим сводом неписаных законов. За стены этого мира вырываться мне никогда не хотелось.
В нашем «ковчеге» для обеда на кухне накрывали два стола, человек на сорок. Металлические стулья, белая посуда, граненые стаканы для вина и воды. И всегда цветы, много цветов в стеклянных колбах. И всегда бессменный сенбернар Дидин, устрашающих размеров гигант, безошибочно признававший своих. В час дня места за столом занимала многочисленная «паства»: закройщицы, журналисты, портнихи, ассистенты, стажеры, проезжающие через Париж звезды (Наоми, Стефани, Леди Гага, Джулиан Шнабель). Все дружно накрывали на стол, дружно выстраивались в очередь к плите с тарелками в руках, делили яблочный пай, пили кофе, курили, бежали работать дальше.
Мы называли его «папа». Или «патрон». Он был, думаю, последним мэтром модной индустрии, который работал по старинке, с постоянной манекенщицей. Она часами сидела рядом с ним в нижнем белье и теплом халате, с айфоном в руке, готовая в любую секунду примерить создающуюся на ее глазах многоклинную юбку. А он часами чертил эту юбку на кальке, вооружившись линейкой, рисовал стежки карандашом, сметывал белой ниткой, скалывал клинья булавками, притачивал. Уходя в работу, он всегда слушал своего идола, египетскую певицу Умм Кульсум, или одним глазом подглядывал в телевизор, где всегда был включен канал Discovery.
Он, мусульманин по крови, никогда не практиковал никакой религии, любил испанский хамон (нарезать его не доверял никому), кастаньеты. православные песнопения, классический балет, современную живопись. Его единственной религией был талант во всех его проявлениях, который он зорко и мгновенно распознавал каким-то локатором своей огромной души. Наверно, именно эта его увлеченность талантом так притягивала людей. И не только людей: Аззедина обожали животные: собаки, кошки, попугаи. Он общался с ними на каком-то своем языке.
Как-то он открыл мне свой главный секрет: «Все, что я делаю, я люблю делать не хорошо, а безупречно, безукоризненно. Знаешь, если бы я был дворником, улица, которую я бы подметал, была бы самая чистая и цветущая».
Алайя ушел 18 ноября 2017 года. С его смертью умерла и часть моего Парижа. До сих пор, когда не очень хорошо себя чувствую, надеваю его одежду (у меня большущая коллекция ) и становится физически лучше, словно ощущаю прикосновение его натруженных шитьем пальцев и теплых рук, обнимающих меня в минуты печали. Как горько, что его больше нет. И какое счастье, что он был. Мой АА. ❤️
В семнадцать лет он переехал из Туниса в Париж. Работал в Dior эпохи Ива Сен-Лорана, в Guy Laroche и Thierry Mugler, а в 1980 году выпустил первую коллекцию под собственным брендом Azzedine Alaïa.
Он никогда не следовал модным календарям. Многое, особенно примерки, делал сам: «Я не просто отдаю эскизы и ухожу. Суть в том, что я работаю больше, чем все остальные. Вот в чем разница. Я не делаю восемь коллекций, но я участвую во всем, от начала до конца».
Последний раз он вернулся в мир высокой моды в июле 2017 года, когда
впервые за шесть лет показал свою последнюю кутюрную коллекцию в Париже. Шоу закрыла его подруга и муза Наоми Кэмпбелл.
Давние читатели моего канала знают, что с Аззедином меня связывала нежная дружба, начавшаяся в начале нулевых. Я, как и многие, попала на ритуальную проверку его кухней на улице Мусси. Туда через друзей и знакомых попадали многие, но не многие оставались и не многих звали вторично. Мне повезло как-то сразу стать желанной гостьей, вхожей «без звонка». Волею обстоятельств практически весь 2015 год я прожила в его доме. Хотя скорее это был Ноев ковчег, маленькое государство со своим сводом неписаных законов. За стены этого мира вырываться мне никогда не хотелось.
В нашем «ковчеге» для обеда на кухне накрывали два стола, человек на сорок. Металлические стулья, белая посуда, граненые стаканы для вина и воды. И всегда цветы, много цветов в стеклянных колбах. И всегда бессменный сенбернар Дидин, устрашающих размеров гигант, безошибочно признававший своих. В час дня места за столом занимала многочисленная «паства»: закройщицы, журналисты, портнихи, ассистенты, стажеры, проезжающие через Париж звезды (Наоми, Стефани, Леди Гага, Джулиан Шнабель). Все дружно накрывали на стол, дружно выстраивались в очередь к плите с тарелками в руках, делили яблочный пай, пили кофе, курили, бежали работать дальше.
Мы называли его «папа». Или «патрон». Он был, думаю, последним мэтром модной индустрии, который работал по старинке, с постоянной манекенщицей. Она часами сидела рядом с ним в нижнем белье и теплом халате, с айфоном в руке, готовая в любую секунду примерить создающуюся на ее глазах многоклинную юбку. А он часами чертил эту юбку на кальке, вооружившись линейкой, рисовал стежки карандашом, сметывал белой ниткой, скалывал клинья булавками, притачивал. Уходя в работу, он всегда слушал своего идола, египетскую певицу Умм Кульсум, или одним глазом подглядывал в телевизор, где всегда был включен канал Discovery.
Он, мусульманин по крови, никогда не практиковал никакой религии, любил испанский хамон (нарезать его не доверял никому), кастаньеты. православные песнопения, классический балет, современную живопись. Его единственной религией был талант во всех его проявлениях, который он зорко и мгновенно распознавал каким-то локатором своей огромной души. Наверно, именно эта его увлеченность талантом так притягивала людей. И не только людей: Аззедина обожали животные: собаки, кошки, попугаи. Он общался с ними на каком-то своем языке.
Как-то он открыл мне свой главный секрет: «Все, что я делаю, я люблю делать не хорошо, а безупречно, безукоризненно. Знаешь, если бы я был дворником, улица, которую я бы подметал, была бы самая чистая и цветущая».
Алайя ушел 18 ноября 2017 года. С его смертью умерла и часть моего Парижа. До сих пор, когда не очень хорошо себя чувствую, надеваю его одежду (у меня большущая коллекция ) и становится физически лучше, словно ощущаю прикосновение его натруженных шитьем пальцев и теплых рук, обнимающих меня в минуты печали. Как горько, что его больше нет. И какое счастье, что он был. Мой АА. ❤️
group-telegram.com/SatiSpivakova/11130
Create:
Last Update:
Last Update:
90 лет назад в Тунисе родился Аззедин Алайя.
В семнадцать лет он переехал из Туниса в Париж. Работал в Dior эпохи Ива Сен-Лорана, в Guy Laroche и Thierry Mugler, а в 1980 году выпустил первую коллекцию под собственным брендом Azzedine Alaïa.
Он никогда не следовал модным календарям. Многое, особенно примерки, делал сам: «Я не просто отдаю эскизы и ухожу. Суть в том, что я работаю больше, чем все остальные. Вот в чем разница. Я не делаю восемь коллекций, но я участвую во всем, от начала до конца».
Последний раз он вернулся в мир высокой моды в июле 2017 года, когда
впервые за шесть лет показал свою последнюю кутюрную коллекцию в Париже. Шоу закрыла его подруга и муза Наоми Кэмпбелл.
Давние читатели моего канала знают, что с Аззедином меня связывала нежная дружба, начавшаяся в начале нулевых. Я, как и многие, попала на ритуальную проверку его кухней на улице Мусси. Туда через друзей и знакомых попадали многие, но не многие оставались и не многих звали вторично. Мне повезло как-то сразу стать желанной гостьей, вхожей «без звонка». Волею обстоятельств практически весь 2015 год я прожила в его доме. Хотя скорее это был Ноев ковчег, маленькое государство со своим сводом неписаных законов. За стены этого мира вырываться мне никогда не хотелось.
В нашем «ковчеге» для обеда на кухне накрывали два стола, человек на сорок. Металлические стулья, белая посуда, граненые стаканы для вина и воды. И всегда цветы, много цветов в стеклянных колбах. И всегда бессменный сенбернар Дидин, устрашающих размеров гигант, безошибочно признававший своих. В час дня места за столом занимала многочисленная «паства»: закройщицы, журналисты, портнихи, ассистенты, стажеры, проезжающие через Париж звезды (Наоми, Стефани, Леди Гага, Джулиан Шнабель). Все дружно накрывали на стол, дружно выстраивались в очередь к плите с тарелками в руках, делили яблочный пай, пили кофе, курили, бежали работать дальше.
Мы называли его «папа». Или «патрон». Он был, думаю, последним мэтром модной индустрии, который работал по старинке, с постоянной манекенщицей. Она часами сидела рядом с ним в нижнем белье и теплом халате, с айфоном в руке, готовая в любую секунду примерить создающуюся на ее глазах многоклинную юбку. А он часами чертил эту юбку на кальке, вооружившись линейкой, рисовал стежки карандашом, сметывал белой ниткой, скалывал клинья булавками, притачивал. Уходя в работу, он всегда слушал своего идола, египетскую певицу Умм Кульсум, или одним глазом подглядывал в телевизор, где всегда был включен канал Discovery.
Он, мусульманин по крови, никогда не практиковал никакой религии, любил испанский хамон (нарезать его не доверял никому), кастаньеты. православные песнопения, классический балет, современную живопись. Его единственной религией был талант во всех его проявлениях, который он зорко и мгновенно распознавал каким-то локатором своей огромной души. Наверно, именно эта его увлеченность талантом так притягивала людей. И не только людей: Аззедина обожали животные: собаки, кошки, попугаи. Он общался с ними на каком-то своем языке.
Как-то он открыл мне свой главный секрет: «Все, что я делаю, я люблю делать не хорошо, а безупречно, безукоризненно. Знаешь, если бы я был дворником, улица, которую я бы подметал, была бы самая чистая и цветущая».
Алайя ушел 18 ноября 2017 года. С его смертью умерла и часть моего Парижа. До сих пор, когда не очень хорошо себя чувствую, надеваю его одежду (у меня большущая коллекция ) и становится физически лучше, словно ощущаю прикосновение его натруженных шитьем пальцев и теплых рук, обнимающих меня в минуты печали. Как горько, что его больше нет. И какое счастье, что он был. Мой АА. ❤️
В семнадцать лет он переехал из Туниса в Париж. Работал в Dior эпохи Ива Сен-Лорана, в Guy Laroche и Thierry Mugler, а в 1980 году выпустил первую коллекцию под собственным брендом Azzedine Alaïa.
Он никогда не следовал модным календарям. Многое, особенно примерки, делал сам: «Я не просто отдаю эскизы и ухожу. Суть в том, что я работаю больше, чем все остальные. Вот в чем разница. Я не делаю восемь коллекций, но я участвую во всем, от начала до конца».
Последний раз он вернулся в мир высокой моды в июле 2017 года, когда
впервые за шесть лет показал свою последнюю кутюрную коллекцию в Париже. Шоу закрыла его подруга и муза Наоми Кэмпбелл.
Давние читатели моего канала знают, что с Аззедином меня связывала нежная дружба, начавшаяся в начале нулевых. Я, как и многие, попала на ритуальную проверку его кухней на улице Мусси. Туда через друзей и знакомых попадали многие, но не многие оставались и не многих звали вторично. Мне повезло как-то сразу стать желанной гостьей, вхожей «без звонка». Волею обстоятельств практически весь 2015 год я прожила в его доме. Хотя скорее это был Ноев ковчег, маленькое государство со своим сводом неписаных законов. За стены этого мира вырываться мне никогда не хотелось.
В нашем «ковчеге» для обеда на кухне накрывали два стола, человек на сорок. Металлические стулья, белая посуда, граненые стаканы для вина и воды. И всегда цветы, много цветов в стеклянных колбах. И всегда бессменный сенбернар Дидин, устрашающих размеров гигант, безошибочно признававший своих. В час дня места за столом занимала многочисленная «паства»: закройщицы, журналисты, портнихи, ассистенты, стажеры, проезжающие через Париж звезды (Наоми, Стефани, Леди Гага, Джулиан Шнабель). Все дружно накрывали на стол, дружно выстраивались в очередь к плите с тарелками в руках, делили яблочный пай, пили кофе, курили, бежали работать дальше.
Мы называли его «папа». Или «патрон». Он был, думаю, последним мэтром модной индустрии, который работал по старинке, с постоянной манекенщицей. Она часами сидела рядом с ним в нижнем белье и теплом халате, с айфоном в руке, готовая в любую секунду примерить создающуюся на ее глазах многоклинную юбку. А он часами чертил эту юбку на кальке, вооружившись линейкой, рисовал стежки карандашом, сметывал белой ниткой, скалывал клинья булавками, притачивал. Уходя в работу, он всегда слушал своего идола, египетскую певицу Умм Кульсум, или одним глазом подглядывал в телевизор, где всегда был включен канал Discovery.
Он, мусульманин по крови, никогда не практиковал никакой религии, любил испанский хамон (нарезать его не доверял никому), кастаньеты. православные песнопения, классический балет, современную живопись. Его единственной религией был талант во всех его проявлениях, который он зорко и мгновенно распознавал каким-то локатором своей огромной души. Наверно, именно эта его увлеченность талантом так притягивала людей. И не только людей: Аззедина обожали животные: собаки, кошки, попугаи. Он общался с ними на каком-то своем языке.
Как-то он открыл мне свой главный секрет: «Все, что я делаю, я люблю делать не хорошо, а безупречно, безукоризненно. Знаешь, если бы я был дворником, улица, которую я бы подметал, была бы самая чистая и цветущая».
Алайя ушел 18 ноября 2017 года. С его смертью умерла и часть моего Парижа. До сих пор, когда не очень хорошо себя чувствую, надеваю его одежду (у меня большущая коллекция ) и становится физически лучше, словно ощущаю прикосновение его натруженных шитьем пальцев и теплых рук, обнимающих меня в минуты печали. Как горько, что его больше нет. И какое счастье, что он был. Мой АА. ❤️
BY SatiSpivakova
Share with your friend now:
group-telegram.com/SatiSpivakova/11130