Яндекс-робот замешкался на перекрестке.
Пожилая дама, вышедшая из глазной клиники (юдоль скорби-лайт)склонилась к нему и сказала прочувствованно:
- Здравствуй, робот дорогой, маленький!
И такое в этом было живое чувство, такая нежность и любовь . Я подумала: может быть, ей внуков не дают видеть так часто, как ей хотелось бы? Может, звонят не каждую неделю? А она слепнет, но держится. И вот эти здоровые, - сын, невестка, - они, наверно, хорошие, но не понимают, каково это: уходить во тьму с глаукомами, катарактами, отеками сетчатки и всем вот этим невнятным, непонятным, неизбежным. А тут на перекрестке слепой и неуверенный малыш-робот Яндекса топчется, и медлит, и боится ступить с тротуара на мостовую,, и так хочется помочь ему, милому!
Нет, нет, это не механизмы делают мир бездушным и холодным местом! Это люди делают роботов живыми и любимыми, и целуют их, и ласкают, и помогают им справиться с нелегким и опасным путем через большой город,, через шумную улицу, и потом долго думают о них, лежа без сна под одиноким одеялом: как он там? дошел ли?
Пожилая дама, вышедшая из глазной клиники (юдоль скорби-лайт)склонилась к нему и сказала прочувствованно:
- Здравствуй, робот дорогой, маленький!
И такое в этом было живое чувство, такая нежность и любовь . Я подумала: может быть, ей внуков не дают видеть так часто, как ей хотелось бы? Может, звонят не каждую неделю? А она слепнет, но держится. И вот эти здоровые, - сын, невестка, - они, наверно, хорошие, но не понимают, каково это: уходить во тьму с глаукомами, катарактами, отеками сетчатки и всем вот этим невнятным, непонятным, неизбежным. А тут на перекрестке слепой и неуверенный малыш-робот Яндекса топчется, и медлит, и боится ступить с тротуара на мостовую,, и так хочется помочь ему, милому!
Нет, нет, это не механизмы делают мир бездушным и холодным местом! Это люди делают роботов живыми и любимыми, и целуют их, и ласкают, и помогают им справиться с нелегким и опасным путем через большой город,, через шумную улицу, и потом долго думают о них, лежа без сна под одиноким одеялом: как он там? дошел ли?
Смотрю какой-то американский сериал. Неважно какой. Умеренно увлекательный.
Но вот герои начинают есть.
ВАРИАНТ 1. Они пришли в дорогущий ресторан, заказали себе что-то там - и не едят. Какие-то разногласия им мешают. Иногда баба вспоминает старую обиду и, бросив салфетку, выбегает вон.Ну, и долларов на 200 урон кошельку.
ВАРИАНТ 2. Открылся новый итальянский/мексиканский/пуэрториканский ресторан/бар/кафетерий и там офигенные бутерброды. Герою приносят такой бутерброд в коричневом кульке и он впивается в него зубами, мыча от восторга: ммм!.
Однако злобный зритель ясно видит: герой вонзил свои виниры в тесто (бутер размером с бейсбольный мяч), а до сути еще не добрался! Там так просто этот мяч не прокусишь! Так что никакое не ммм! - врать-то не надо - а одно притворство.
Тем более, что после этого откуса он больше к бутерброду не возвращается.
ВАРИАНТ 3. Они все на работе (допустим в полицейском участке), и кто-то один приносит коробку пончиков с кремом; сверху пончики намазаны розовой помадкой и усыпаны цветными как бы обрезками проводов. И все, кто в радиусе пяти метров, накидываются на эти пончики (донаты) и прямо жадно их пожирают! А для чего они, спрашивается, бегали по 5 км с утра, как подорванные, сбрасывали вес и укрепляли мышцы? Чтобы вот так, за две минуты, погубить весь результат?
И так сериал за сериалом! Я уверена, что это не сценаристы тупые и ленивые, а фирма, производящая пончики, проплачивает создателям фильма, чтобы никто не вздумал забыть про их тошнотворную продукцию. Ведь, обратим внимание, бубликов никто в сериалах не ест! А между тем, бублики как раз в Америке очень вкусные (это точная копия наших бубликов, продававшихся на углу Малой Дмитровки и Садового кольца, тот же рецепт).
Я думаю, что рецептуру этих бубликов привезли еврейские иммигранты из России. И соблюдают ее до сих пор. А у нас ее потеряли, не пекут, а производят какую-то дрянь, называя ее "бейгелами"
Но ни в одном сериале бубликов, повторяю, не едят.Может быть, потому, что бублики - это Нью-Йорк, а сериалы штампуют в Калифорнии?
Да и рекламировать их не надо: за ними и так всегда очередь.
Но вот герои начинают есть.
ВАРИАНТ 1. Они пришли в дорогущий ресторан, заказали себе что-то там - и не едят. Какие-то разногласия им мешают. Иногда баба вспоминает старую обиду и, бросив салфетку, выбегает вон.Ну, и долларов на 200 урон кошельку.
ВАРИАНТ 2. Открылся новый итальянский/мексиканский/пуэрториканский ресторан/бар/кафетерий и там офигенные бутерброды. Герою приносят такой бутерброд в коричневом кульке и он впивается в него зубами, мыча от восторга: ммм!.
Однако злобный зритель ясно видит: герой вонзил свои виниры в тесто (бутер размером с бейсбольный мяч), а до сути еще не добрался! Там так просто этот мяч не прокусишь! Так что никакое не ммм! - врать-то не надо - а одно притворство.
Тем более, что после этого откуса он больше к бутерброду не возвращается.
ВАРИАНТ 3. Они все на работе (допустим в полицейском участке), и кто-то один приносит коробку пончиков с кремом; сверху пончики намазаны розовой помадкой и усыпаны цветными как бы обрезками проводов. И все, кто в радиусе пяти метров, накидываются на эти пончики (донаты) и прямо жадно их пожирают! А для чего они, спрашивается, бегали по 5 км с утра, как подорванные, сбрасывали вес и укрепляли мышцы? Чтобы вот так, за две минуты, погубить весь результат?
И так сериал за сериалом! Я уверена, что это не сценаристы тупые и ленивые, а фирма, производящая пончики, проплачивает создателям фильма, чтобы никто не вздумал забыть про их тошнотворную продукцию. Ведь, обратим внимание, бубликов никто в сериалах не ест! А между тем, бублики как раз в Америке очень вкусные (это точная копия наших бубликов, продававшихся на углу Малой Дмитровки и Садового кольца, тот же рецепт).
Я думаю, что рецептуру этих бубликов привезли еврейские иммигранты из России. И соблюдают ее до сих пор. А у нас ее потеряли, не пекут, а производят какую-то дрянь, называя ее "бейгелами"
Но ни в одном сериале бубликов, повторяю, не едят.Может быть, потому, что бублики - это Нью-Йорк, а сериалы штампуют в Калифорнии?
Да и рекламировать их не надо: за ними и так всегда очередь.
Друзья, вот-вот мы откроем предзаказ на наш Рождественский Кекс!
Будьте готовы!
Дизайн коробки уже готов. Кто угадает, какого цвета в этом году будет упаковка?
Будьте готовы!
Дизайн коробки уже готов. Кто угадает, какого цвета в этом году будет упаковка?
Друзья, мы открываем предзаказ на наш ставший традиционным Кекс Татьяны Толстой.
Доставлять его вам мы будем в декабре, но уже сейчас начали замешивать тесто и замачивать сухофрукты в роме, так что вы можете начинать заказывать!
Как обычно, Кекс будет завернут в пленку, пленка - в серебряную фольгу, фольга перевязана ленточкой, и все это богатство уложено в дизайнерскую коробку, которая вот-вот будет готова.
В каждую коробку я на этот раз положила открыточку с одним-единственным словом. Это ваше "слово года". Оно должно стать для вас важным и волшебным талисманом в 2025 году. Все слова - разные, они не повторяются.
Кекс, можно сказать, резко подешевел, хотя стоит столько же, сколько и в прошлом году, 4900 рублей. Все ингредиенты подорожали, - про масло и яйца вы сами знаете, а про цены на изюм и курагу я даже рассказывать не хочу. Но мы посовещались и решили сохранить прежнюю цену, заказывайте много, заказывайте вволю, дарите Кекс друзьям!
Мы рассылаем по Москве и по всей России (по России - СДЭКом).
Адрес для заказа: https://gorodskoybaton.ru
Доставлять его вам мы будем в декабре, но уже сейчас начали замешивать тесто и замачивать сухофрукты в роме, так что вы можете начинать заказывать!
Как обычно, Кекс будет завернут в пленку, пленка - в серебряную фольгу, фольга перевязана ленточкой, и все это богатство уложено в дизайнерскую коробку, которая вот-вот будет готова.
В каждую коробку я на этот раз положила открыточку с одним-единственным словом. Это ваше "слово года". Оно должно стать для вас важным и волшебным талисманом в 2025 году. Все слова - разные, они не повторяются.
Кекс, можно сказать, резко подешевел, хотя стоит столько же, сколько и в прошлом году, 4900 рублей. Все ингредиенты подорожали, - про масло и яйца вы сами знаете, а про цены на изюм и курагу я даже рассказывать не хочу. Но мы посовещались и решили сохранить прежнюю цену, заказывайте много, заказывайте вволю, дарите Кекс друзьям!
Мы рассылаем по Москве и по всей России (по России - СДЭКом).
Адрес для заказа: https://gorodskoybaton.ru
gorodskoybaton.ru
Пекарня Городской батон. Доставка свежего хлеба
Каждый день в пекарне Городской батон мы печем свежий хлеб и доставляем вам его домой
РУБРИКА: Из старых текстов.
Вообще-то одного Лермонтова я знала. Ну как знала? - видела один раз. Он был бригадиром артели криворуких ремонтников, пытавшихся на скорую руку сымитировать ремонт моей полуподвальной квартиры, еще когда я жила в Замоскворечье, в двухэтажном доме. Это был год 1987-й от Р.Х.
Я про эту артель писала в рассказе "Легкие миры". Мы с ними вместе воровали плитку, марлю и шпатлевку на складе военной прокуратуры. Галина Константиновна там была, малярша, Виктор Иваныч, паркетчик, считавший, что мой домик построен "еще при Иисусе Христе, до революции", Павел-плотник, пивший исключительно коньяк с сырком "Дружба" в качестве закуси, и вот Лермонтов.
Сначала я думала, - они так шутят. "Лермонтов заплатил? - А хуй он тебе заплатит!" Обычно ведь в таком контексте поминают Пушкина. ("А платить кто будет? Пушкин?" - об этом даже научные статьи написаны). Но оказалось, что самый настоящий Лермонтов; литературные шутки такой малой степени изощренности в мире строительных рабочих не водятся, зато они, будучи народом, без устали наполняют смыслами все три основных великих матерных слова и их производные.
Беспрерывно слышится хтонический гул и могучая семантическая пульсация.
Мне тогда открылись многие тонкости народной картины мира. Народ, он ведь постоянно занят физическим трудом, даже не приносящим результатов. (Осмысленность его действий с точки зрения образованного городского жителя, конечно, сомнительна; так, например, ограбление склада прокуратуры было акцией ненужной: ничто из награбленного не пригодилось ни мне, ни артельщикам, они просто натаскали мешков и рулонов и бросили, не пустив матерьялы в дело. Была возможность взять - вот и взяли.) Зато рабочие процессы четко разделялись на мужские и женские: так, приподнять и укрепить огромную тяжеленную балку, поддерживающую пол, - лагу - называлось "прихуяривать", а выполнить работу мелкую, тонкую, дробную, - например, зашпатлевать трещины в подоконнике, - называлось "запиздякивать".
Инь - ян, другими словами, кто понимает.
О каком эгалитэ может идти речь в этом стройном и справедливом мире? Только гармония, только музыка сфер.
Или, тогда же, мне открылось живое существование мифологемы (так выразимся) Марс - Венера, т.е. союз бога войны с богиней любви. Вот, казалось бы, рухнул античный мир, зарос травой, и козы бродят по Форуму, и колонны разбились и раскатились на белые колобашки, - ан ничуть; вот же плотник Павел, морщинистый, тощий и пропитой, в лиловой майке и жутких трениках, водрузившись на козлы, весь разрумянился и врет про то, как его любила генеральша, пока генерал бряцал мечом и сиял шлемом на учениях: проходу не давала, висла на шее: "люби меня!" - и как к его приходу она непременно напускала в ванну пузырей с помощью средства "Бадузан", то есть вновь и вновь рождалась из пены, как при начале мира.
Помню хриплый крик Галины Константиновны, она там самая была оторва: "Лермонтов сказал: снимаемся - и на другой объект!.." Так они исчезали на три дня, только пыль оседала на развороченный пол, а потом возвращались как ни в чем не бывало и вновь имитировали строительную деятельность, возюкая шваброй по полу или наклеивая обои кверх ногами.
А Лермонтов приходил один раз. У него было кожаное пальто, очень хорошие, блестящие ботинки, красивые кавказские глаза и немножко золота во рту. Он спросил меня, интимно понизив голос: "А у вас нет возможности французские духи доставать?.. Ооочень нужно".
Год-то был тощий, восемьдесят седьмой.
Вообще-то одного Лермонтова я знала. Ну как знала? - видела один раз. Он был бригадиром артели криворуких ремонтников, пытавшихся на скорую руку сымитировать ремонт моей полуподвальной квартиры, еще когда я жила в Замоскворечье, в двухэтажном доме. Это был год 1987-й от Р.Х.
Я про эту артель писала в рассказе "Легкие миры". Мы с ними вместе воровали плитку, марлю и шпатлевку на складе военной прокуратуры. Галина Константиновна там была, малярша, Виктор Иваныч, паркетчик, считавший, что мой домик построен "еще при Иисусе Христе, до революции", Павел-плотник, пивший исключительно коньяк с сырком "Дружба" в качестве закуси, и вот Лермонтов.
Сначала я думала, - они так шутят. "Лермонтов заплатил? - А хуй он тебе заплатит!" Обычно ведь в таком контексте поминают Пушкина. ("А платить кто будет? Пушкин?" - об этом даже научные статьи написаны). Но оказалось, что самый настоящий Лермонтов; литературные шутки такой малой степени изощренности в мире строительных рабочих не водятся, зато они, будучи народом, без устали наполняют смыслами все три основных великих матерных слова и их производные.
Беспрерывно слышится хтонический гул и могучая семантическая пульсация.
Мне тогда открылись многие тонкости народной картины мира. Народ, он ведь постоянно занят физическим трудом, даже не приносящим результатов. (Осмысленность его действий с точки зрения образованного городского жителя, конечно, сомнительна; так, например, ограбление склада прокуратуры было акцией ненужной: ничто из награбленного не пригодилось ни мне, ни артельщикам, они просто натаскали мешков и рулонов и бросили, не пустив матерьялы в дело. Была возможность взять - вот и взяли.) Зато рабочие процессы четко разделялись на мужские и женские: так, приподнять и укрепить огромную тяжеленную балку, поддерживающую пол, - лагу - называлось "прихуяривать", а выполнить работу мелкую, тонкую, дробную, - например, зашпатлевать трещины в подоконнике, - называлось "запиздякивать".
Инь - ян, другими словами, кто понимает.
О каком эгалитэ может идти речь в этом стройном и справедливом мире? Только гармония, только музыка сфер.
Или, тогда же, мне открылось живое существование мифологемы (так выразимся) Марс - Венера, т.е. союз бога войны с богиней любви. Вот, казалось бы, рухнул античный мир, зарос травой, и козы бродят по Форуму, и колонны разбились и раскатились на белые колобашки, - ан ничуть; вот же плотник Павел, морщинистый, тощий и пропитой, в лиловой майке и жутких трениках, водрузившись на козлы, весь разрумянился и врет про то, как его любила генеральша, пока генерал бряцал мечом и сиял шлемом на учениях: проходу не давала, висла на шее: "люби меня!" - и как к его приходу она непременно напускала в ванну пузырей с помощью средства "Бадузан", то есть вновь и вновь рождалась из пены, как при начале мира.
Помню хриплый крик Галины Константиновны, она там самая была оторва: "Лермонтов сказал: снимаемся - и на другой объект!.." Так они исчезали на три дня, только пыль оседала на развороченный пол, а потом возвращались как ни в чем не бывало и вновь имитировали строительную деятельность, возюкая шваброй по полу или наклеивая обои кверх ногами.
А Лермонтов приходил один раз. У него было кожаное пальто, очень хорошие, блестящие ботинки, красивые кавказские глаза и немножко золота во рту. Он спросил меня, интимно понизив голос: "А у вас нет возможности французские духи доставать?.. Ооочень нужно".
Год-то был тощий, восемьдесят седьмой.
Друзья, просто напоминание! Количество кексов ограничено. (Не справляемся!) Заказывайте, пока они доступны.
gorodskoybaton.ru
gorodskoybaton.ru
Как-то раз я должна была улететь из Парижа в семь утра. А стало быть, регистрация начиналась в пять. А значит, до того надо было хотя бы успеть надеть на себя хоть что-нибудь и дотащиться на слабых утренних ногах с чемоданом до стойки аэропорта.
Самое разумное было в этом аэропорту и заночевать. И действительно, там нашлась гостиница для вот таких вот угрюмых предрассветных случаев: удобная, безликая, стерильная камера,- постель да душ, - а что еще нужно человеку на привале посреди долгого пути.
Накануне ночевки, вечером, в летних сумерках я ехала в эту гостиницу на поезде. Париж со своими сиреневыми туманами, золотыми мостами, серыми и овсяными домами остался позади, пошли сначала красивые предместья, потом предместья некрасивые, потом отвратительные, потом гаражи, склады, какие-то развороченные дворы с шинами, дождь, поля, полегшие выжженные травы, линии электропередач, изнанки уродливых поселений и снова дождь, и какие-то долгие шоссе с фурами, грузовиками, экономными козявками европейских малолитражек. И из окна гостиницы тоже было видно шоссе с бесконечно несущимися и мелькающими машинами, и дождь, и пожухлая трава обочин, и предотъездная печаль.
Я посмотрела, насладилась этой печалью, задернула занавески, рухнула в постель и благодарно провалилась в черный сон до рассвета, до Часа Быка.
И утром, закрывшись от мира душой как устрица, чувствуя в себе лишь остаток ночного тепла и недоспанный сон, быстро, вместе с такой же нелюдимой толпой - у некоторых на щеке еще оставался неразгладившийся отпечаток смятой подушки, - быстро добралась до аэропортовского поезда; двести метров показались мне километром булыжной дороги, но ничего; пять минут на поезде показались часом, но и это ничего; все было терпимо, все было выносимо, могло быть хуже. Родовая травма пробуждения была смягчена безликостью гостиничной комнаты; удар сознания, шок возвращения в этот мир, пощечина реальности утихли быстро, забылись в грохоте десятков чемоданных колес по рассветному асфальту: невольные спутники мои, такие же личинки, так же мрачно спешили прочь от ночного нашего инкубатора.
Это был аэропорт Шарль де Голль в селении Руасси.
И что же? С того дня взбесившийся сайт, на котором я заказываю гостиничные билеты, осатанело зовет меня туда, назад, в предвечные ячейки: "Татьяна! Спешите! Руасси ждет вас! Татьяна! Еще есть шансы! Татьяна, не упустите! Татьяна, последние номера!"
Он не зовет меня в Париж, в уютную клетушку в Сен-Жермене с зеленой веткой в окне и средневековым воркованием птицы на этой ветке, он не зовет в Андай, в номер, где из окна виден океан и голубые тучи Пиренеев, не зовет в Сан-Себастьян, где океан и дождь входят в окна, как в распахнутые ворота, и я, не вставая из-за стола, вижу, что там - отлив или прилив, и в соответствии с этим знанием пью кофе или вино. Нет, он хочет вернуть меня, запихнуть в клетку, в ячейку, в пчелиную соту, чтобы за окном шоссе и гаражи, и шины, и жухлая трава, и по траве, озираясь, бредет куда-то понаехавшее население Франции, качая дредами и скалясь белыми зубами.
(текст 2014 года)
Самое разумное было в этом аэропорту и заночевать. И действительно, там нашлась гостиница для вот таких вот угрюмых предрассветных случаев: удобная, безликая, стерильная камера,- постель да душ, - а что еще нужно человеку на привале посреди долгого пути.
Накануне ночевки, вечером, в летних сумерках я ехала в эту гостиницу на поезде. Париж со своими сиреневыми туманами, золотыми мостами, серыми и овсяными домами остался позади, пошли сначала красивые предместья, потом предместья некрасивые, потом отвратительные, потом гаражи, склады, какие-то развороченные дворы с шинами, дождь, поля, полегшие выжженные травы, линии электропередач, изнанки уродливых поселений и снова дождь, и какие-то долгие шоссе с фурами, грузовиками, экономными козявками европейских малолитражек. И из окна гостиницы тоже было видно шоссе с бесконечно несущимися и мелькающими машинами, и дождь, и пожухлая трава обочин, и предотъездная печаль.
Я посмотрела, насладилась этой печалью, задернула занавески, рухнула в постель и благодарно провалилась в черный сон до рассвета, до Часа Быка.
И утром, закрывшись от мира душой как устрица, чувствуя в себе лишь остаток ночного тепла и недоспанный сон, быстро, вместе с такой же нелюдимой толпой - у некоторых на щеке еще оставался неразгладившийся отпечаток смятой подушки, - быстро добралась до аэропортовского поезда; двести метров показались мне километром булыжной дороги, но ничего; пять минут на поезде показались часом, но и это ничего; все было терпимо, все было выносимо, могло быть хуже. Родовая травма пробуждения была смягчена безликостью гостиничной комнаты; удар сознания, шок возвращения в этот мир, пощечина реальности утихли быстро, забылись в грохоте десятков чемоданных колес по рассветному асфальту: невольные спутники мои, такие же личинки, так же мрачно спешили прочь от ночного нашего инкубатора.
Это был аэропорт Шарль де Голль в селении Руасси.
И что же? С того дня взбесившийся сайт, на котором я заказываю гостиничные билеты, осатанело зовет меня туда, назад, в предвечные ячейки: "Татьяна! Спешите! Руасси ждет вас! Татьяна! Еще есть шансы! Татьяна, не упустите! Татьяна, последние номера!"
Он не зовет меня в Париж, в уютную клетушку в Сен-Жермене с зеленой веткой в окне и средневековым воркованием птицы на этой ветке, он не зовет в Андай, в номер, где из окна виден океан и голубые тучи Пиренеев, не зовет в Сан-Себастьян, где океан и дождь входят в окна, как в распахнутые ворота, и я, не вставая из-за стола, вижу, что там - отлив или прилив, и в соответствии с этим знанием пью кофе или вино. Нет, он хочет вернуть меня, запихнуть в клетку, в ячейку, в пчелиную соту, чтобы за окном шоссе и гаражи, и шины, и жухлая трава, и по траве, озираясь, бредет куда-то понаехавшее население Франции, качая дредами и скалясь белыми зубами.
(текст 2014 года)
Друзья! 22 декабря - Солнцеворот. Кончается время тьмы и печали, природа сжалилась над нами грешными и разворачивает нас к свету.
И пусть 22 декабря - такой же короткий обрубок светового дня, как и 21-е, пусть там нет и пол-минуточки лишней , драгоценной, а все равно тьма отцепилась. И впереди - только весна.
Приходите 22 декабря в Гнездо Глухаря, отпразднуем это!
И пусть 22 декабря - такой же короткий обрубок светового дня, как и 21-е, пусть там нет и пол-минуточки лишней , драгоценной, а все равно тьма отцепилась. И впереди - только весна.
Приходите 22 декабря в Гнездо Глухаря, отпразднуем это!
Что это за глухие рыдания там, за новогодним столом? - Это рыдают те, кто по забывчивости или другой оплошности не заказали наш Кекс-25. уникальный коллекционный кекс с узбекским изюмом, персидскими финиками и фундуком неясной этиологии.
Кекс в этом году вкуснее всех предыдущих, потому что мы не пожалели денег и щедро вложились в рецептуру: мы решили использовать самое дорогое масло, которое в розничную продажу не поступает, и это притом, что масло, в этом году как вы знаете, и без того вздорожало и удостоилось криков негодования и изумления, а также неоднократно подвергалось уворовыванию в магазинах, - и вот вам уголовные дела, немалый срок для отца-кормильца, плач жен и детей, жалобный вой собак.
А мы вот взяли и купили самое-самое редкое и дорогое сливочное масло, как будто мы с вами французы какие-то, а цена на Кекс при этом не взлетела ни на копеечку - и все из-за любви к вам, нашим верным покупателям!
(А могли бы печь на маргарине и заворачивать в газету "Мой район". Сэкономили бы и купили себе икры всех расцветок. Но мы не такие.)
Наш адрес - gorodskoybaton.ru.
Кекс в этом году вкуснее всех предыдущих, потому что мы не пожалели денег и щедро вложились в рецептуру: мы решили использовать самое дорогое масло, которое в розничную продажу не поступает, и это притом, что масло, в этом году как вы знаете, и без того вздорожало и удостоилось криков негодования и изумления, а также неоднократно подвергалось уворовыванию в магазинах, - и вот вам уголовные дела, немалый срок для отца-кормильца, плач жен и детей, жалобный вой собак.
А мы вот взяли и купили самое-самое редкое и дорогое сливочное масло, как будто мы с вами французы какие-то, а цена на Кекс при этом не взлетела ни на копеечку - и все из-за любви к вам, нашим верным покупателям!
(А могли бы печь на маргарине и заворачивать в газету "Мой район". Сэкономили бы и купили себе икры всех расцветок. Но мы не такие.)
Наш адрес - gorodskoybaton.ru.
ХРЯПА ТОТАЛИТАРНАЯ
В 70-е годы ходила легенда, что Леонид Ильич Брежнев оттого такой крепыш и здоровяк, что ест всякую волшебную еду. Мы тут чахнем и на маргарине жарим подгнившую картошку, а он у себя в кремлевских горницах питается совершенно исключительными продуктами. И если бы не эта чудодейственная пища, то он давно бы умер.
Это, конечно, типичный миф: еще олимпийские боги пили нектар и ели какую-то амброзию (в то время как мы, простые древние греки, питаемся рыбешкой, горохом и маслинами). Колдуны и тираны в народном представлении обязательно владеют секретом долгожительства, и вся шарлатанская медицина активно этим пользуется (всякие там БАДы, акульи плавники, мечниковская простокваша, чеснок). Кремль - место таинственное, там и едят непросто.
Кстати, когда Ельцин был на пике своей популярности (то есть до 1991 года), противостоял Горбачеву и мыслился народным заступником, - а для этого катался на троллейбусе и осуждал стяжательство - то ему приписывались и простые кулинарные предпочтения. Помню стихийный митинг у "Московских Новостей" на Пушкинской площади (тогда вроде еще не подожгли ВТО и не построили там галерею ненужных дорогих предметов). Толпа волновалась, не помню уж по какому поводу, восхваляя БН. В центре бесновалась пожилая женщина в желтом мальчиковом пальтеце; зубов у нее было раз, два и обчёлся. Она вертелась вокруг своей оси и завывала: "Ельцыыыын! Ельцыыыыыыын! Он ест как мыыыы! Он пьет как мыыыыыы!"
На самом деле в Кремле едят не как мы, а много хуже, потому что там сидят обычные чиновники, а у них принято пить мерзкий растворимый кофе и грызть печенье в форме рыбок. В качестве запредельной роскоши их секретарши выносят хозяевам кабинетов и посетителям миски разноцветных - зеленых и красных - цукатиков, сделанных из крашеной репы, и простенькие орешки. В полированных стенных шкафах чиновники держат дорогие коньяки - это для крутизны, а не потому, что они на работе пьянствуют. Так разве, рюмочку. Насчет президента Медведева не знаю, не скажу, - может, жена ему заворачивает с собой на работу пару бутербродов, колбаса к колбасе, - но остальные едят мусор, потому что нехрен высовываться. После работы - пожалуйста, а тут давай поскромнее, ты на государственной службе.
Но товарищ Брежнев был не чиновник, и даже не президент, а Генеральный Секретарь, лицо сакральное и как бы даже недоступное уму, - вроде бы не мог связать двух слов, принимал французского посла за немецкого, надевал один ботинок желтый, другой черный, на ритуальное восклицание: "Христос воскресе!" отвечал: "мне уже докладывали" и вообще отлично укладывался в формат анекдота, а при этом создавал литературные эпопеи, повелевал огромной, на одиннадцать часовых поясов страной и признаков старения не выказывал - а причиной тому была Волшебная Кремлевская Еда.
И рецепты этой еды передавали друг другу, понизив голос. Якобы, у одной знакомой дача недалеко от дачи кремлевского повара, и вот она разговорила повара и вытянула у него секретные материалы. Один такой рецепт есть и у меня, прилежно записанный в тетрадочку. Вот он:
2 свеклы
2 морковки
2 луковицы
1 килограмм капусты
Все это мелко нашинковать, но ни боже мой не натирать на терке, а резать хорошим острым ножом, чтобы получилась соломка толщиной, скажем, в две спички. Лук и капуста, понятно, имеют естественную толщину слоя.
Сварить рассол:
3 стакана воды
1/2 стакана уксуса (столового, стандартного)
3/4 стакана постного масла (лучше подсолнечного)
1 столовая ложка соли (обязательно грубой)
15 кусков сахару (1 кусок - примерно чайная ложка)
Все это вскипятить и горячим рассолом залить нашинкованные овощи. Оставить постоять, пока не остынет (на ночь), а потом положить в холодильник. Через 1-2 дня можно есть.
(продолжение ниже)
В 70-е годы ходила легенда, что Леонид Ильич Брежнев оттого такой крепыш и здоровяк, что ест всякую волшебную еду. Мы тут чахнем и на маргарине жарим подгнившую картошку, а он у себя в кремлевских горницах питается совершенно исключительными продуктами. И если бы не эта чудодейственная пища, то он давно бы умер.
Это, конечно, типичный миф: еще олимпийские боги пили нектар и ели какую-то амброзию (в то время как мы, простые древние греки, питаемся рыбешкой, горохом и маслинами). Колдуны и тираны в народном представлении обязательно владеют секретом долгожительства, и вся шарлатанская медицина активно этим пользуется (всякие там БАДы, акульи плавники, мечниковская простокваша, чеснок). Кремль - место таинственное, там и едят непросто.
Кстати, когда Ельцин был на пике своей популярности (то есть до 1991 года), противостоял Горбачеву и мыслился народным заступником, - а для этого катался на троллейбусе и осуждал стяжательство - то ему приписывались и простые кулинарные предпочтения. Помню стихийный митинг у "Московских Новостей" на Пушкинской площади (тогда вроде еще не подожгли ВТО и не построили там галерею ненужных дорогих предметов). Толпа волновалась, не помню уж по какому поводу, восхваляя БН. В центре бесновалась пожилая женщина в желтом мальчиковом пальтеце; зубов у нее было раз, два и обчёлся. Она вертелась вокруг своей оси и завывала: "Ельцыыыын! Ельцыыыыыыын! Он ест как мыыыы! Он пьет как мыыыыыы!"
На самом деле в Кремле едят не как мы, а много хуже, потому что там сидят обычные чиновники, а у них принято пить мерзкий растворимый кофе и грызть печенье в форме рыбок. В качестве запредельной роскоши их секретарши выносят хозяевам кабинетов и посетителям миски разноцветных - зеленых и красных - цукатиков, сделанных из крашеной репы, и простенькие орешки. В полированных стенных шкафах чиновники держат дорогие коньяки - это для крутизны, а не потому, что они на работе пьянствуют. Так разве, рюмочку. Насчет президента Медведева не знаю, не скажу, - может, жена ему заворачивает с собой на работу пару бутербродов, колбаса к колбасе, - но остальные едят мусор, потому что нехрен высовываться. После работы - пожалуйста, а тут давай поскромнее, ты на государственной службе.
Но товарищ Брежнев был не чиновник, и даже не президент, а Генеральный Секретарь, лицо сакральное и как бы даже недоступное уму, - вроде бы не мог связать двух слов, принимал французского посла за немецкого, надевал один ботинок желтый, другой черный, на ритуальное восклицание: "Христос воскресе!" отвечал: "мне уже докладывали" и вообще отлично укладывался в формат анекдота, а при этом создавал литературные эпопеи, повелевал огромной, на одиннадцать часовых поясов страной и признаков старения не выказывал - а причиной тому была Волшебная Кремлевская Еда.
И рецепты этой еды передавали друг другу, понизив голос. Якобы, у одной знакомой дача недалеко от дачи кремлевского повара, и вот она разговорила повара и вытянула у него секретные материалы. Один такой рецепт есть и у меня, прилежно записанный в тетрадочку. Вот он:
2 свеклы
2 морковки
2 луковицы
1 килограмм капусты
Все это мелко нашинковать, но ни боже мой не натирать на терке, а резать хорошим острым ножом, чтобы получилась соломка толщиной, скажем, в две спички. Лук и капуста, понятно, имеют естественную толщину слоя.
Сварить рассол:
3 стакана воды
1/2 стакана уксуса (столового, стандартного)
3/4 стакана постного масла (лучше подсолнечного)
1 столовая ложка соли (обязательно грубой)
15 кусков сахару (1 кусок - примерно чайная ложка)
Все это вскипятить и горячим рассолом залить нашинкованные овощи. Оставить постоять, пока не остынет (на ночь), а потом положить в холодильник. Через 1-2 дня можно есть.
(продолжение ниже)
(продолжение)
Получается ярко-алый овощной салат - не салат, закуска - не закуска, но нечто очень вкусное, хрустящее - и не только на каждый день, но и к праздничному столу. Это гораздо вкуснее той поддельной капусты, которую на рынках выдают за квашеную. Это даже вкуснее корейских салатов, и, главное, вы можете быть уверены, что все ингредиенты чистые, а не приготовлены черт знает в каких антисанитарных тазах. И никакого майонеза.
Получается ярко-алый овощной салат - не салат, закуска - не закуска, но нечто очень вкусное, хрустящее - и не только на каждый день, но и к праздничному столу. Это гораздо вкуснее той поддельной капусты, которую на рынках выдают за квашеную. Это даже вкуснее корейских салатов, и, главное, вы можете быть уверены, что все ингредиенты чистые, а не приготовлены черт знает в каких антисанитарных тазах. И никакого майонеза.
Forwarded from РЕШаю, что читать // Редакция Елены Шубиной
25 декабря в 18:30 приглашаем вас на презентацию сборника рассказов и эссе «Чудо как предчувствие» в Москве!
Каждый человек хочет верить в чудеса, и Новый год — самое подходящее время для этого!
Специально к главному зимнему празднику известные современные авторы выпустили книгу с 15 историями о чудесах — повседневных и рождественских, простых и немыслимых, но свершившихся.
В гостях: Анна Матвеева, Александр Цыпкин, Татьяна Толстая, Саша Николаенко и Елена Шубина.
Адрес: книжный Dостоевский, ул. Воздвиженка, д. 1.
Вход свободный, по регистрации!
Каждый человек хочет верить в чудеса, и Новый год — самое подходящее время для этого!
Специально к главному зимнему празднику известные современные авторы выпустили книгу с 15 историями о чудесах — повседневных и рождественских, простых и немыслимых, но свершившихся.
В гостях: Анна Матвеева, Александр Цыпкин, Татьяна Толстая, Саша Николаенко и Елена Шубина.
Адрес: книжный Dостоевский, ул. Воздвиженка, д. 1.
Вход свободный, по регистрации!
Forwarded from Городской батон (Polina Kozlovskaya)
Last call. Сегодня последний день, когда можно заказать Рождественский кекс Татьяны Толстой с доставкой по Москве в этом году. С завтрашнего дня все заказы на кексы мы будем доставлять уже в новом 2025 году. Что тоже неплохо, но вдруг вам срочно надо!
И так классно делиться словами, которые вам попались! Посмотрите, что уже досталось нашим покупателям
https://gorodskoybaton.ru
И так классно делиться словами, которые вам попались! Посмотрите, что уже досталось нашим покупателям
https://gorodskoybaton.ru
Текст, который я по вашим просьбам публикую каждое 1 января
ПУСТОЙ ДЕНЬ
Это утро не похоже ни на что, оно и не утро вовсе, а короткий обрывок первого дня: проба, бесплатный образец, авантитул. Нечего делать. Некуда идти. Бессмысленно начинать что-то новое, ведь еще не убрано старое: посуда, скатерти, обертки от подарков, хвоя, осыпавшаяся на паркет.
Ложишься на рассвете, встаешь на закате, попусту болтаешься по дому, смотришь в окно. Солнце первого января что в Москве, что в Питере садится в четыре часа дня, так что достается на нашу долю разве что клочок серого света, иссеченный мелкими, незрелыми снежинками, или красная, болезненная заря, ничего не предвещающая, кроме быстро наваливающейся тьмы.
Странные чувства. Вот только что мы суетились, торопливо разливали шампанское, усердно старались успеть чокнуться, пока длится имперский, медленный бой курантов, пытались уловить и осознать момент таинственного перехода, когда старое время словно бы рассыпается в прах, а нового времени еще нет. Радовались, как и все всегда радуются в эту минуту, волновались, как будто боялись не справиться, не суметь проскочить в невидимые двери. Но, как и всегда, справились, проскочили. И вот теперь, открыв сонные глаза на вечерней заре, мы входим в это странное состояние – ни восторга, ни огорчения, ни спешки, ни сожаления, ни бодрости, ни усталости, ни похмелья.
Этот день – лишний, как бывает лишним подарок: получить его приятно, а что с ним делать – неизвестно. Этот день – короткий, короче всех остальных в году. В этот день не готовят - всего полно, да и едят только один раз, и то все вчерашнее и без разбору: ассорти салатов, изменивших вкус, подсохшие пироги, которые позабыли накрыть салфеткой,, фаршированные яйца, если остались. То ли это завтрак – но с водкой и селедкой; то ли обед, но без супа. Этот день тихий: отсмеялись вчера, отвеселились, обессилели.
Хорошо в этот день быть за городом, на даче, в деревне. Хорошо надеть старую одежду с рваными рукавами, лысую шубу, которую стыдно людям показать, валенки. Хорошо выйти и тупо постоять, бессмысленно глядя на небо, а если повезет – на звезды. Хорошо чувствовать себя – собой: ничьим, непонятным самому себе, уютным и домашним, шестилетним, вечным. Хорошо любить и не ждать подвоха. Хорошо прислониться: к столбу крыльца или к человеку.
Этот день не запомнится, настолько он пуст. Что делали? – ничего. Куда ходили? – никуда. О чем говорили? Да вроде бы ни о чем. Запомнится только пустота и краткость, и приглушенный свет, и драгоценное безделье, и милая вялость, и сладкая зевота, и спутанные мысли, и глубокий ранний сон.
Как бы мы жили, если бы этого дня не было! Как справились бы с жизнью, с ее оглушительным и жестоким ревом, с этим валом смысла, понять который мы все равно не успеваем, с валом дней, наматывающим и наматывающим июли, и сентябри, и ноябри!
Лишний, пустой, чудный день, короткая палочка среди трех с половиной сотен длинных, незаметно подсунутый нам, расчетливым, нам, ищущим смысла, объяснений, оправданий. День без числа, вне людского счета, день просто так, - Благодать.
ПУСТОЙ ДЕНЬ
Это утро не похоже ни на что, оно и не утро вовсе, а короткий обрывок первого дня: проба, бесплатный образец, авантитул. Нечего делать. Некуда идти. Бессмысленно начинать что-то новое, ведь еще не убрано старое: посуда, скатерти, обертки от подарков, хвоя, осыпавшаяся на паркет.
Ложишься на рассвете, встаешь на закате, попусту болтаешься по дому, смотришь в окно. Солнце первого января что в Москве, что в Питере садится в четыре часа дня, так что достается на нашу долю разве что клочок серого света, иссеченный мелкими, незрелыми снежинками, или красная, болезненная заря, ничего не предвещающая, кроме быстро наваливающейся тьмы.
Странные чувства. Вот только что мы суетились, торопливо разливали шампанское, усердно старались успеть чокнуться, пока длится имперский, медленный бой курантов, пытались уловить и осознать момент таинственного перехода, когда старое время словно бы рассыпается в прах, а нового времени еще нет. Радовались, как и все всегда радуются в эту минуту, волновались, как будто боялись не справиться, не суметь проскочить в невидимые двери. Но, как и всегда, справились, проскочили. И вот теперь, открыв сонные глаза на вечерней заре, мы входим в это странное состояние – ни восторга, ни огорчения, ни спешки, ни сожаления, ни бодрости, ни усталости, ни похмелья.
Этот день – лишний, как бывает лишним подарок: получить его приятно, а что с ним делать – неизвестно. Этот день – короткий, короче всех остальных в году. В этот день не готовят - всего полно, да и едят только один раз, и то все вчерашнее и без разбору: ассорти салатов, изменивших вкус, подсохшие пироги, которые позабыли накрыть салфеткой,, фаршированные яйца, если остались. То ли это завтрак – но с водкой и селедкой; то ли обед, но без супа. Этот день тихий: отсмеялись вчера, отвеселились, обессилели.
Хорошо в этот день быть за городом, на даче, в деревне. Хорошо надеть старую одежду с рваными рукавами, лысую шубу, которую стыдно людям показать, валенки. Хорошо выйти и тупо постоять, бессмысленно глядя на небо, а если повезет – на звезды. Хорошо чувствовать себя – собой: ничьим, непонятным самому себе, уютным и домашним, шестилетним, вечным. Хорошо любить и не ждать подвоха. Хорошо прислониться: к столбу крыльца или к человеку.
Этот день не запомнится, настолько он пуст. Что делали? – ничего. Куда ходили? – никуда. О чем говорили? Да вроде бы ни о чем. Запомнится только пустота и краткость, и приглушенный свет, и драгоценное безделье, и милая вялость, и сладкая зевота, и спутанные мысли, и глубокий ранний сон.
Как бы мы жили, если бы этого дня не было! Как справились бы с жизнью, с ее оглушительным и жестоким ревом, с этим валом смысла, понять который мы все равно не успеваем, с валом дней, наматывающим и наматывающим июли, и сентябри, и ноябри!
Лишний, пустой, чудный день, короткая палочка среди трех с половиной сотен длинных, незаметно подсунутый нам, расчетливым, нам, ищущим смысла, объяснений, оправданий. День без числа, вне людского счета, день просто так, - Благодать.