Посмотрите, я сняла фильм про Владимира Кошелева к выходу его книги «My blue song и другие песни». Посмотрите.

ПОДРАЖАНИЕ СЕРЕБРЯНОМУ ВЕКУ

6.

* * *

Не лег еще снег, но закат уже болен,
И красная тина блестит на песке.
Во мраке спадает зола с колоколен
К своей замогильной тоске.

Мерещится что-то, морозами дышит,
Не лег еще снег, но ушел из-под ног,
Как свет, изведенный на бедную пищу,
На смерть обреченный росток.

Не спит подо льдом голубая Нимфея,
И чашу несет, и вручает кинжал.
О, кто бы шнурок ей набросил на шею,
О, кто бы ей пальцы связал!

Все требует песен, но их не осталось —
Зимой мотылек засыпает навек.
Как страшно, мой ангел, какая усталость!
И это не лег еще снег…

ЧУТЬЁ

В ветку, в артерию, в точку — когда-нибудь, наконец,
Проберется опаловая булавка, давно
Нарезающая овалы вокруг моей головы
Дребезжащая мысль: оказаться расстрелянной на снегу,
Разбитой в зеркальную паутину,
Опереньем вспылить, инсценировать смерть
В пустыне, белой волной надреза.
Справедливость, где бы ты ни была — ты была бесподобна.
Сейчас мы под пологом склепа.
Все в сборе. Пора
Начинать. Уныло и пасмурно, как на смотре,
Нервно стуча черепаховой тростью, затем
Навзрыд, пароходом — но и это еще не конец
(Ради всего святого, какая, к дьяволу, ревность,
Скоро с корнями вырвет наши бетонные храмы,
Сплетенные кровью и потом, а здесь
Легионеры, титаны — сгорбившись,
Препарируют мух в тщедушном чаду машинерии.
Самое страшное, самое хрупкое сердце
Трибуналом объявлено в розыск, ибо несёт угрозу, и вот
Оно собственным клапаном роет себе темницу,
Чтоб этих животных спасти от вида живого сердца),
Когда же оно наконец отвернется
И лежит на холодном склоне в последней коже,
Когда с него содраны ткани и драгоценности,
Кристализуется всё, в том числе поднимается занавес;
Но если бы я могла петь, я бы пела:
Блаженны разрывы, блаженны швы и руины,
Блаженны бестактные вещи, ожоги всех ожиданий,
Блаженны не гаснущие следы, кошмары, помарки, блаженны
Оскаленные места и несчастные рукописи —
Блаженны ничтожные и Неуничтоженные.
Блаженно истлеть до восхода, разделанной на снегу,
Сгореть, как треклятое Core ‘ngrato, как дым над водой,
И если бы, страшное, сорванное, ты ещё могло петь,
То, конечно, не успокоилось бы, пока
Не поставило на уши каждый отряд в пионерском ДК
И не повело их в ночи на таинственный бал,
На очнувшийся воздух, круша доспехи чутьём, —
Чтобы только в последний, может быть, раз
Лоб оцарапать солнцем в блаженном горе своём.