— Очень просто, Женек, — сказала я спокойно, на удивление и Женьку, и самой себе. — У меня вся жизнь такая. Все радуются, а я нет. Не пойму, чему радоваться. Почему у этих людей есть причины для радости, а у меня нет? Что за несправедливость? — Ну, Алиса, ты ерунду несешь. Теперь голос Женька был не грустным, а жалостливым. Мне от этого стало не по себе. Не люблю вызывать жалость. Хотя, наверное, люди, которые говорят то же, что и я, только жалость и вызывают. — Это ты сейчас будешь ерунду нести, — сказала я, стараясь не показывать, что слова, а точнее, тон Женька меня обидел. — Будешь говорить, что, мол, для настроения надо есть шоколадных Дедов Морозов, слушать новогодние песни, ходить за подарками... Я умолкла на полуслове. Что еще я могла сказать? Если продолжу, распалюсь так, что толку от этого разговора не будет. Уяснив, что я не собираюсь что-то добавлять, Женек сказал: — Это все правда, но я другое хотел сказать... Точнее спросить. — Что? — мне показалось, будто я прослушала разговор, а теперь пытаюсь вклиниться. — Когда ты в последний раз чувствовала себя счастливой?
— Очень просто, Женек, — сказала я спокойно, на удивление и Женьку, и самой себе. — У меня вся жизнь такая. Все радуются, а я нет. Не пойму, чему радоваться. Почему у этих людей есть причины для радости, а у меня нет? Что за несправедливость? — Ну, Алиса, ты ерунду несешь. Теперь голос Женька был не грустным, а жалостливым. Мне от этого стало не по себе. Не люблю вызывать жалость. Хотя, наверное, люди, которые говорят то же, что и я, только жалость и вызывают. — Это ты сейчас будешь ерунду нести, — сказала я, стараясь не показывать, что слова, а точнее, тон Женька меня обидел. — Будешь говорить, что, мол, для настроения надо есть шоколадных Дедов Морозов, слушать новогодние песни, ходить за подарками... Я умолкла на полуслове. Что еще я могла сказать? Если продолжу, распалюсь так, что толку от этого разговора не будет. Уяснив, что я не собираюсь что-то добавлять, Женек сказал: — Это все правда, но я другое хотел сказать... Точнее спросить. — Что? — мне показалось, будто я прослушала разговор, а теперь пытаюсь вклиниться. — Когда ты в последний раз чувствовала себя счастливой?
In addition, Telegram's architecture limits the ability to slow the spread of false information: the lack of a central public feed, and the fact that comments are easily disabled in channels, reduce the space for public pushback. "Your messages about the movement of the enemy through the official chatbot … bring new trophies every day," the government agency tweeted. "Russians are really disconnected from the reality of what happening to their country," Andrey said. "So Telegram has become essential for understanding what's going on to the Russian-speaking world." The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel. "For Telegram, accountability has always been a problem, which is why it was so popular even before the full-scale war with far-right extremists and terrorists from all over the world," she told AFP from her safe house outside the Ukrainian capital.
from ye
