Еще с окончания Послания висит недописанная заметка об одном мотиве, который неожиданно соединил три симпатичных мне фильма из совершенно разных программ. Это отшельничество — главная тема риверсовского Боганклоха, косвенная линия в фильме Кемпинг у озера из программы Новые голоса и один из важных сюжетов Снега в моем дворе, новой работы Бакура Бакурадзе, которая точно окажется в моем списке лучших фильмов 2024 года.
Чем больше времени проходит с просмотра, тем теплее моё отношение. Бакурадзе почти десять лет ничего не снимал, поэтому был риск, что середину двадцатых он спутает с нулевыми, ограничится неловким воспроизведением уже не слишком свежей интонации, одним из создателей которой когда-то стал. И в Снег в моём дворе правда встречаются мотивы новых тихих: во всяком случае, в московских сегментах, где снимается сам Бакурадзе, отыгрывая привычную для своих прошлых героев неприкаянность в стеклянных интерьерах большого города (есть тут даже каноничные кадры с людьми в отражениях). Вот только спустя столько лет работы в кино он помещает в них самого себя, а не вымышленных персонажей, тем самым нарушая дистанцию между собой и фильмом, которая оставалась неприкосновенной в кино нулевых во имя подчеркнутой холодности. И это прекрасный шаг — пусть и очень осторожный, без свойственной нашей эпохе откровенности в разговоре о личных чувствах. Впрочем, именно эта робость и подкупает: будто Бакурадзе разворачивается к зрителю вполоборота и не прямо, не крикливо, а слегка вбок произносит спокойно, с достоинством: вот он я.
Но есть в Снег в моем дворе и вторая партия — друга детских времен, неожиданно обнаруженного героем Бакурадзе в зрелости. Он, Леван, уже много лет живет уединенно, по-отшельнически, изредка принимая гостей в не слишком опрятной, но чрезвычайно уютной квартире в закоулках Тбилиси. Будь в фильме только этот сюжет, от него все равно сложно было бы оторваться: можно часами наблюдать, как на фоне побелевшего двора бегают теплые, коричневые собаки; как герои неспешно попивают чай из пиал под ритм мокрого снега; как сидят на деревянном балконе, окутанном паутиной бельевых веревок; как Леван сушит феном промокшие шерстяные носки, опершись о стену с орнаментом из коротких и длинных трещин. Интонационно герой единичен и уникален (возможно, Леон Гоголадзе попросту сыграл сам себя — это его единственная роль в кино), но при желании узнаваем — это волею судьбы оставшийся одиноким, пожилой, но не старый еще мужчина, у которого налажен удобный ему, но непостижимый со стороны холостяцкий быт. Так что квартира немного напоминает гараж постсоветских традиций: здесь могут отсутствовать вещи, нужные в любом комфортном жилище, но вместо них тут и там рассованы тысячи мелочей — либо с историей, либо для таинственного когда-нибудь. Прекрасно, что Бакурадзе находит героя, для которого отшельническая жизнь не поза, а естество. Сразу исчезают штампы: Леван, конечно, пишет книгу, как и положено одиночкам, но как-то неромантично, лениво, не желая переутомляться и потому задействуя только два пальца из десяти.
В прошлый раз после Послания я признавалась в симпатии Магнитным полям за желание вести разговор о дружбе. Снег в моем дворе тоже об этом — о повторном сближении и о том, что нужду друг в друге никогда не выйдет отмерить поровну.
Чем больше времени проходит с просмотра, тем теплее моё отношение. Бакурадзе почти десять лет ничего не снимал, поэтому был риск, что середину двадцатых он спутает с нулевыми, ограничится неловким воспроизведением уже не слишком свежей интонации, одним из создателей которой когда-то стал. И в Снег в моём дворе правда встречаются мотивы новых тихих: во всяком случае, в московских сегментах, где снимается сам Бакурадзе, отыгрывая привычную для своих прошлых героев неприкаянность в стеклянных интерьерах большого города (есть тут даже каноничные кадры с людьми в отражениях). Вот только спустя столько лет работы в кино он помещает в них самого себя, а не вымышленных персонажей, тем самым нарушая дистанцию между собой и фильмом, которая оставалась неприкосновенной в кино нулевых во имя подчеркнутой холодности. И это прекрасный шаг — пусть и очень осторожный, без свойственной нашей эпохе откровенности в разговоре о личных чувствах. Впрочем, именно эта робость и подкупает: будто Бакурадзе разворачивается к зрителю вполоборота и не прямо, не крикливо, а слегка вбок произносит спокойно, с достоинством: вот он я.
Но есть в Снег в моем дворе и вторая партия — друга детских времен, неожиданно обнаруженного героем Бакурадзе в зрелости. Он, Леван, уже много лет живет уединенно, по-отшельнически, изредка принимая гостей в не слишком опрятной, но чрезвычайно уютной квартире в закоулках Тбилиси. Будь в фильме только этот сюжет, от него все равно сложно было бы оторваться: можно часами наблюдать, как на фоне побелевшего двора бегают теплые, коричневые собаки; как герои неспешно попивают чай из пиал под ритм мокрого снега; как сидят на деревянном балконе, окутанном паутиной бельевых веревок; как Леван сушит феном промокшие шерстяные носки, опершись о стену с орнаментом из коротких и длинных трещин. Интонационно герой единичен и уникален (возможно, Леон Гоголадзе попросту сыграл сам себя — это его единственная роль в кино), но при желании узнаваем — это волею судьбы оставшийся одиноким, пожилой, но не старый еще мужчина, у которого налажен удобный ему, но непостижимый со стороны холостяцкий быт. Так что квартира немного напоминает гараж постсоветских традиций: здесь могут отсутствовать вещи, нужные в любом комфортном жилище, но вместо них тут и там рассованы тысячи мелочей — либо с историей, либо для таинственного когда-нибудь. Прекрасно, что Бакурадзе находит героя, для которого отшельническая жизнь не поза, а естество. Сразу исчезают штампы: Леван, конечно, пишет книгу, как и положено одиночкам, но как-то неромантично, лениво, не желая переутомляться и потому задействуя только два пальца из десяти.
В прошлый раз после Послания я признавалась в симпатии Магнитным полям за желание вести разговор о дружбе. Снег в моем дворе тоже об этом — о повторном сближении и о том, что нужду друг в друге никогда не выйдет отмерить поровну.
Многие спрашивают: не победительница, но призёрка (и также -- специальное устное упоминание некоторых гостей церемонии За защиту чести и достоинства документалистки Лидии Степановой 💪🏼)
Пью пиво в предновогодней Москве благодаря Премии им. Дзиги Вертова. Спасибо тем, кто номинировал и пригласил -- это очень трогательно!
Пью пиво в предновогодней Москве благодаря Премии им. Дзиги Вертова. Спасибо тем, кто номинировал и пригласил -- это очень трогательно!
Кинотоп 2024 🎄
1. Анора (Шон Бейкер)
...источает такую откровенную доброту, такой силы нежность, таких масштабов принятие, что выходишь из зала с надеждой когда-нибудь научиться смотреть на людей, как Шон Бейкер.
2. Каникулы (Анна Кузнецова)
...про бесчисленное количество маленьких и больших компромиссов, желаний, публичных жестов, которые так тяжело бесконечно, ежедневно, повсюду координировать в нашей реальности, норовящей даже самым личным вещам навязать протокол.
3. Невеста (Инна Омельченко)
...исключительно редкий документальный фильм может без обманного марафета показать своим героям, что они светлее, чем им самим порой кажется.
4. Нежный восток (Шон Прайс Уильямс)
...Лиллиан бежит в обратную национальной мифологии сторону — не с Востока на Запад, а с Запада на Восток, с условной дикой земли в столь же условную респектабельную цивилизацию, портрет которой у Уильямса получается очень ерническим.
5. Снег в моём дворе (Бакур Бакурадзе)
...Бакурадзе разворачивается к зрителю вполоборота и не прямо, не крикливо, а слегка вбок произносит спокойно, с достоинством: вот он я.
6. Я видел свечение телевизора (Джейн Шёнбрун)
...питерпэновская история об упрямстве хрупких, тех, кто уверен, что именно им жизнь уготовила другой сценарий.
7. Претенденты (Лука Гуаданьино)
...полностью построен на принципе фотогении — актерской (хочу больше фильмов с Джошем О`Коннором), визуальной (теннис в слоу мо выразителен, как в фильмах 1920-х) и звуковой.
8. Оплошность / Глупая шутка / Pratfall (Алекс Андре)
Про этот очень малоизвестный фильм, о которым я узнала благодаря Дмитрию Буныгину, написала не в канал, а в дайджест журнала Синетикль.
«Шутка» смотрится так, словно кто-то включил вам «Перед рассветом» и, спустя четверть фильма, шепнул, что один из героев до финальных титров обязательно словит пулю.
9. Панические атаки (Иван И. Твердовский)
Об этом фильме я не писала и, наверное, уже не напишу. Но, кажется, его можно посмотреть двумя противоположными способами: увидеть либо чернуху, либо очень едкую иронию. Я предлагаю второе.
10. Черный пес (Гуань Ху)
...въезжая в родной город после долгого отсутствия, в первую очередь замечаешь, как там, где раньше ничего не было, высится новый жилищный комплекс, и вздыхаешь именно по пустотам, которые уже не вернуть.
Лучшая бутылочка пива в жаркий летний день:
Дом у дороги (Даг Лайман)
Лучшие сериалы:
Олененок
Проклятие
Рипли
Лучшие прочтения 2024 🎄
— Александр Солженицын. В круге первом.
— Владимир Сорокин. Норма.
— Даша Благова. Течения.
— Мишель Фуко. Герменевтика субъекта.
— Егана Джаббарова. Руки женщин моей семьи были не для письма.
— Маша Гаврилова. Ужасы жизни.
— Анатолий Рыбаков. Дети Арбата.
— Мария Степанова. Фокус.
— Жак Рансьер. Бела Тарр: время после.
— Антон Секисов. Курорт.
По списку книг без ссылок на посты понятно, что я критически не успеваю рассказывать даже о самых важных для себя текстах, поэтому после январских непременно наверстаю упущенное хотя бы отчасти: напишу наконец и о том, как и зачем слоняюсь весь последний год по советской литературе, и о двух полюбившихся мне книгах 2024 года, по-разному выразивших опыт эмиграции.
1. Анора (Шон Бейкер)
...источает такую откровенную доброту, такой силы нежность, таких масштабов принятие, что выходишь из зала с надеждой когда-нибудь научиться смотреть на людей, как Шон Бейкер.
2. Каникулы (Анна Кузнецова)
...про бесчисленное количество маленьких и больших компромиссов, желаний, публичных жестов, которые так тяжело бесконечно, ежедневно, повсюду координировать в нашей реальности, норовящей даже самым личным вещам навязать протокол.
3. Невеста (Инна Омельченко)
...исключительно редкий документальный фильм может без обманного марафета показать своим героям, что они светлее, чем им самим порой кажется.
4. Нежный восток (Шон Прайс Уильямс)
...Лиллиан бежит в обратную национальной мифологии сторону — не с Востока на Запад, а с Запада на Восток, с условной дикой земли в столь же условную респектабельную цивилизацию, портрет которой у Уильямса получается очень ерническим.
5. Снег в моём дворе (Бакур Бакурадзе)
...Бакурадзе разворачивается к зрителю вполоборота и не прямо, не крикливо, а слегка вбок произносит спокойно, с достоинством: вот он я.
6. Я видел свечение телевизора (Джейн Шёнбрун)
...питерпэновская история об упрямстве хрупких, тех, кто уверен, что именно им жизнь уготовила другой сценарий.
7. Претенденты (Лука Гуаданьино)
...полностью построен на принципе фотогении — актерской (хочу больше фильмов с Джошем О`Коннором), визуальной (теннис в слоу мо выразителен, как в фильмах 1920-х) и звуковой.
8. Оплошность / Глупая шутка / Pratfall (Алекс Андре)
Про этот очень малоизвестный фильм, о которым я узнала благодаря Дмитрию Буныгину, написала не в канал, а в дайджест журнала Синетикль.
«Шутка» смотрится так, словно кто-то включил вам «Перед рассветом» и, спустя четверть фильма, шепнул, что один из героев до финальных титров обязательно словит пулю.
9. Панические атаки (Иван И. Твердовский)
Об этом фильме я не писала и, наверное, уже не напишу. Но, кажется, его можно посмотреть двумя противоположными способами: увидеть либо чернуху, либо очень едкую иронию. Я предлагаю второе.
10. Черный пес (Гуань Ху)
...въезжая в родной город после долгого отсутствия, в первую очередь замечаешь, как там, где раньше ничего не было, высится новый жилищный комплекс, и вздыхаешь именно по пустотам, которые уже не вернуть.
Лучшая бутылочка пива в жаркий летний день:
Дом у дороги (Даг Лайман)
Лучшие сериалы:
Олененок
Проклятие
Рипли
Лучшие прочтения 2024 🎄
— Александр Солженицын. В круге первом.
— Владимир Сорокин. Норма.
— Даша Благова. Течения.
— Мишель Фуко. Герменевтика субъекта.
— Егана Джаббарова. Руки женщин моей семьи были не для письма.
— Маша Гаврилова. Ужасы жизни.
— Анатолий Рыбаков. Дети Арбата.
— Мария Степанова. Фокус.
— Жак Рансьер. Бела Тарр: время после.
— Антон Секисов. Курорт.
По списку книг без ссылок на посты понятно, что я критически не успеваю рассказывать даже о самых важных для себя текстах, поэтому после январских непременно наверстаю упущенное хотя бы отчасти: напишу наконец и о том, как и зачем слоняюсь весь последний год по советской литературе, и о двух полюбившихся мне книгах 2024 года, по-разному выразивших опыт эмиграции.
С наступающим! 🎄
Я уже забыла, где это слышала или читала, но в какую-то из бесчисленных вариаций публичного обсуждения девяностых закралась нетривиальная мысль: было бы полезнее и нужнее, вспоминая об этой противоречивой, тяжелой для многих эпохе, сконцентрироваться не на вынесенных оттуда обидах и унижениях, не на незалеченных травмах, питающих демонов зависти, разочарованности и гнева, а на тех эпизодах, из которых отдельный человек, несмотря на трудные обстоятельства, смог выйти, не растеряв достоинства. Мог предать, но не предал; мог кинуть, но не кинул; мог пройти мимо, но не прошел; мог оскорбить, но сдержался. Речь, разумеется, не только о девяностых: размышления о прошлом можно развернуть к настоящему и превратить в пожелание.
Не суть, какими оказываются последствия поступков по совести — очень масштабными или, наоборот, пустяковыми, такими, что забылись на следующий день, если вообще хоть кем-то были замечены, — их важно собирать и удерживать прежде всего в собственной памяти. Ведь именно из этих случаев постепенно вырастает личное достоинство как ценность, что-то, чем дорожишь. Его захочется, сильно притом не выпячивая, брать везде с собой, бережно хранить и никогда им не поступаться. Кажется, что человек, который такое достоинство имеет, всегда сможет верить, что ум, силы и сердце его не предадут, что он не поддастся голосам ни яростным, ни насмешливым, ни громким, ни сладким, что не позволит разрушительным чувствам утащить себя в темное-темное место, из которого так тяжело потом выбираться. Ещё важно в этом деле быть к себе (и к другим) строгим, но не беспощадным — не бывает людей, которым всякий раз удавалось бы противостоять малодушию.
Всегда выдыхаю, если в символичную новогоднюю ночь говорю с собой и обнаруживаю, что достоинство это за год раздалось хотя бы слегка. И вам хочу пожелать такого же разговора.
До встречи в новом году! Спасибо, что читаете)
P. S. Вчера образовалась новая ситуация, мимо которой сложно пройти: вот большой текст о туманных перспективах Порядка слов — книжного магазина, пространства, которому многим обязаны буквально все петербургские интеллектуалы моего поколения. Давайте за праздники найдём время именно там купить новые книги.
Я уже забыла, где это слышала или читала, но в какую-то из бесчисленных вариаций публичного обсуждения девяностых закралась нетривиальная мысль: было бы полезнее и нужнее, вспоминая об этой противоречивой, тяжелой для многих эпохе, сконцентрироваться не на вынесенных оттуда обидах и унижениях, не на незалеченных травмах, питающих демонов зависти, разочарованности и гнева, а на тех эпизодах, из которых отдельный человек, несмотря на трудные обстоятельства, смог выйти, не растеряв достоинства. Мог предать, но не предал; мог кинуть, но не кинул; мог пройти мимо, но не прошел; мог оскорбить, но сдержался. Речь, разумеется, не только о девяностых: размышления о прошлом можно развернуть к настоящему и превратить в пожелание.
Не суть, какими оказываются последствия поступков по совести — очень масштабными или, наоборот, пустяковыми, такими, что забылись на следующий день, если вообще хоть кем-то были замечены, — их важно собирать и удерживать прежде всего в собственной памяти. Ведь именно из этих случаев постепенно вырастает личное достоинство как ценность, что-то, чем дорожишь. Его захочется, сильно притом не выпячивая, брать везде с собой, бережно хранить и никогда им не поступаться. Кажется, что человек, который такое достоинство имеет, всегда сможет верить, что ум, силы и сердце его не предадут, что он не поддастся голосам ни яростным, ни насмешливым, ни громким, ни сладким, что не позволит разрушительным чувствам утащить себя в темное-темное место, из которого так тяжело потом выбираться. Ещё важно в этом деле быть к себе (и к другим) строгим, но не беспощадным — не бывает людей, которым всякий раз удавалось бы противостоять малодушию.
Всегда выдыхаю, если в символичную новогоднюю ночь говорю с собой и обнаруживаю, что достоинство это за год раздалось хотя бы слегка. И вам хочу пожелать такого же разговора.
До встречи в новом году! Спасибо, что читаете)
P. S. Вчера образовалась новая ситуация, мимо которой сложно пройти: вот большой текст о туманных перспективах Порядка слов — книжного магазина, пространства, которому многим обязаны буквально все петербургские интеллектуалы моего поколения. Давайте за праздники найдём время именно там купить новые книги.
Опытный, ответственный, душевный, прекрасно знающий кино Паша Пугачёв ищет новую работу:
Telegram
я и орсон уэллс
Пришло время и для такого поста*: я ищу работу.
С наступлением нового года закончилась моя редакционная деятельность в «Сеансе», где я на протяжении шести лет вел сайт и социальные сети. Что в это входило? Заказ и редактура текстов, написание к ним лидов…
С наступлением нового года закончилась моя редакционная деятельность в «Сеансе», где я на протяжении шести лет вел сайт и социальные сети. Что в это входило? Заказ и редактура текстов, написание к ним лидов…