Читаю "Доктора Живаго". Война, революция, незащищённость, крушение основ, не дай вам бог жить в эпоху перемен — боже, какое душеполезное чтение! Говорят, читателю необходимо ассоциировать себя с героем, чтобы пропускать повествование через себя, через свои субъективные фильтры. А тут ассоциируешь себя и свою жизнь последних пары лет с целой исторической эпохой — и как-то приободряешься, что ли. Начинаешь чувствовать себя частью истории, которая движется по спирали.
Но я не об этом хотела сказать. В книге есть эпизод, когда Юрий Живаго вместе с семьёй (женой, маленьким сыном, няней сына и тестем) уезжают из охваченной уличными боями революционной Москвы на Урал. Они едут в поезде несколько недель, их дороге отводится вся седьмая часть первой книги, несколько десятков страниц. Поезд переполнен, в пути они встречают разных людей, с которыми происходит много разных событий. Погода успевает поменяться от снежного бурана, который заблокировал пути, и их расчищали несколько дней всем поездом, до тёплой и даже по-летнему жаркой весны.
Но нигде, ни на одной странице, ни разу не упоминается маленький мальчик, сын Живаго, как будто они едут вовсе без него. Возможно ли, чтобы семья, которая едет несколько недель с ребёнком, пусть даже к этому ребенку приставлена няня, не замечала, не видела его? Зато замечала конвойного и набранных в трудармию бойцов, крестьянок, продающих деревенскую еду на станциях, а также ручьи, пригорки, равнины и прочие широкие среднерусские, а затем уральские пейзажи.
Автору совершенно не интересен мальчик, он не входит в поле авторского зрения, хотя любому родителю понятно, что дорога с ребёнком и дорога без ребёнка — это две разные дороги. Так и хочется сказать про пастернаковское описание переезда семьи: "Не верю!"
Это не единственный случай, где автор со своим повествованием обходится очень вольно, опуская, не обращая внимания на довольно значимые вещи, которые его в данный момент просто не интересуют.
Перед тем самым переездом на Урал Живаго в Москве заболевает тифом и две недели лежит в беспамятстве. В это время его навещает и всячески помогает семье его единокровный брат, которого Юрий Живаго никогда в жизни не видел. И когда доктор приходит в себя, жена ему рассказывает про брата и говорит: кстати, он рекомендовал нам на пару лет уехать куда-нибудь подальше из Москвы, пожить на земле, потому что грядёт страшный голод и в большом городе будет тяжело. Ну что, поехали? Да поехали, говорит Живаго, и они едут.
Ни удивления, ни желания встретиться с таинственным родственником, который, оказывается, помог ему в трудной ситуации, ничего. Какое-то абсолютно картонное сворачивание истории с братом на этом этапе.
В какой-то момент я поняла, что читать "Доктора Живаго" как роман, со всеми этими сюжетными прорехами — только портить себе удовольствие от книги. После очередной восхитительной метели (все ключевые события книги происходят в головокружительный снегопад) я поняла, что книгу эту стоит читать как стихотворение в прозе. Как поэму, где ужас и красота стихии (человеческой и природной), красота слов и ритма, которым история рассказывается, становятся важнее сюжетной стройности, психологизма и мотивации героев. Не встретиться с новоприобретённым братом после выздоровления? Да бог с ним. Зато посмотри, какая метель разыгралась в день отъезда.
Читаю "Доктора Живаго". Война, революция, незащищённость, крушение основ, не дай вам бог жить в эпоху перемен — боже, какое душеполезное чтение! Говорят, читателю необходимо ассоциировать себя с героем, чтобы пропускать повествование через себя, через свои субъективные фильтры. А тут ассоциируешь себя и свою жизнь последних пары лет с целой исторической эпохой — и как-то приободряешься, что ли. Начинаешь чувствовать себя частью истории, которая движется по спирали.
Но я не об этом хотела сказать. В книге есть эпизод, когда Юрий Живаго вместе с семьёй (женой, маленьким сыном, няней сына и тестем) уезжают из охваченной уличными боями революционной Москвы на Урал. Они едут в поезде несколько недель, их дороге отводится вся седьмая часть первой книги, несколько десятков страниц. Поезд переполнен, в пути они встречают разных людей, с которыми происходит много разных событий. Погода успевает поменяться от снежного бурана, который заблокировал пути, и их расчищали несколько дней всем поездом, до тёплой и даже по-летнему жаркой весны.
Но нигде, ни на одной странице, ни разу не упоминается маленький мальчик, сын Живаго, как будто они едут вовсе без него. Возможно ли, чтобы семья, которая едет несколько недель с ребёнком, пусть даже к этому ребенку приставлена няня, не замечала, не видела его? Зато замечала конвойного и набранных в трудармию бойцов, крестьянок, продающих деревенскую еду на станциях, а также ручьи, пригорки, равнины и прочие широкие среднерусские, а затем уральские пейзажи.
Автору совершенно не интересен мальчик, он не входит в поле авторского зрения, хотя любому родителю понятно, что дорога с ребёнком и дорога без ребёнка — это две разные дороги. Так и хочется сказать про пастернаковское описание переезда семьи: "Не верю!"
Это не единственный случай, где автор со своим повествованием обходится очень вольно, опуская, не обращая внимания на довольно значимые вещи, которые его в данный момент просто не интересуют.
Перед тем самым переездом на Урал Живаго в Москве заболевает тифом и две недели лежит в беспамятстве. В это время его навещает и всячески помогает семье его единокровный брат, которого Юрий Живаго никогда в жизни не видел. И когда доктор приходит в себя, жена ему рассказывает про брата и говорит: кстати, он рекомендовал нам на пару лет уехать куда-нибудь подальше из Москвы, пожить на земле, потому что грядёт страшный голод и в большом городе будет тяжело. Ну что, поехали? Да поехали, говорит Живаго, и они едут.
Ни удивления, ни желания встретиться с таинственным родственником, который, оказывается, помог ему в трудной ситуации, ничего. Какое-то абсолютно картонное сворачивание истории с братом на этом этапе.
В какой-то момент я поняла, что читать "Доктора Живаго" как роман, со всеми этими сюжетными прорехами — только портить себе удовольствие от книги. После очередной восхитительной метели (все ключевые события книги происходят в головокружительный снегопад) я поняла, что книгу эту стоит читать как стихотворение в прозе. Как поэму, где ужас и красота стихии (человеческой и природной), красота слов и ритма, которым история рассказывается, становятся важнее сюжетной стройности, психологизма и мотивации героев. Не встретиться с новоприобретённым братом после выздоровления? Да бог с ним. Зато посмотри, какая метель разыгралась в день отъезда.
BY Электронный дневник 👩🏫
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. But the Ukraine Crisis Media Center's Tsekhanovska points out that communications are often down in zones most affected by the war, making this sort of cross-referencing a luxury many cannot afford. And while money initially moved into stocks in the morning, capital moved out of safe-haven assets. The price of the 10-year Treasury note fell Friday, sending its yield up to 2% from a March closing low of 1.73%. If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. Just days after Russia invaded Ukraine, Durov wrote that Telegram was "increasingly becoming a source of unverified information," and he worried about the app being used to "incite ethnic hatred."
from ye
