Telegram Group & Telegram Channel
На этой неделе в прокате долгожданный “Des Teufels Bad” (локализованный как «Одержимая»). Поэтому ближе знакомлюсь с семейным подрядом великого и ужасного Ульриха Зайдля: его многолетний соавтор и партнёр Вероника Франц и племянник Северин Фиала работают в довольно нестандартном творческом дуэте. 

Вероника и Северин сблизились, когда Зайдль "нанял" племянника бэйбиситтером в помощь Веронике. Они начали говорить о кино (а о чем еще?) и придумали активность: брать в прокате фильмы, чаще хорроры, вместе смотреть и обсуждать. Быстро выяснилось, что в этих размышлениях они отлично совпадают.

Их дебютный “Ich seh, Ich seh” (2014) в оказался исключительно интересным исследованием нескольких страшных тем: страх ребенка потерять матери, страх женщины потерять себя, потеря коммуникации, последствия непроговоренных травм.

Жуткие события разворачиваются при ярком солнечном свете. Это еще одна вариация любимого, например, Стивеном Кингом, поджанра «взросление за одно лето», когда в преддверии школы рушится внешняя расслабленная знойная беззаботность.
В гигантский загородный дом после пластической операции на лице возвращается забинтованная под панду мать 11-летних близнецов. Что-то в ней поменялось, прежде заботливая, она превратилась в замкнутую, жестокую, игнорирующую одного из сыновей мигеру. Дети решают, что маму подменили, и начинают расследование. 

Деликатная камера Мартина Гшлахта (гений, не меньше) с первых же кадров ненавязчиво дает ответ на половину вопросов. Но понимание помогает освободиться от ненужного томления и углубиться в детали, шероховатости, мимику и жесты. Да и интрига все же держится: кто в этой истории антагонист, а кто жертва? Конечно, умные люди не для того снимают кино, чтобы дать на фундаментальные вопросы дидактичные ответы. Некомфортный просмотр гарантирован.

Фактурные 11-летние Элиас и Лукас Шварц (в фильме их имена не меняли) то ли угловато непрофессионально играют, то ли стесняются перед камерой, и тем самым создают хрупких, почти ангельских (поначалу) персонажей. Реальные Элиас и Лукас выросли в деревне, поэтому на съемочной площадке ничего не боялись. И в то же время, на экране они так уязвимы, что материнский инстинкт начинает прорываться, откуда не ждали. Сцены снимали в хронологическом порядке, каждый день ребятам рассказывали о дальнейшем витке событий. Удачно, что мама близнецов — психиатр, утверждала, что братья не пострадали от съёмок в довольно жестоком фильме.

Картина строится на контрасте: природа вокруг уединенного дома шелестит, волнуется, пульсирует. Гшлахт выпукло показывает контраст живого мира за пределами дома и интерьера, холодного отчужденного. Мама сильно устает, внутри больше нельзя громко разговаривать, а главная повинность — уборка, уборка, уборка, стерильная чистота и гладкость скользящих поверхностей. Фильм снимали неспеша, под чутким руководством Зайдля - продюсера, на 35 мм пленку. Эффект сногсшибательный, хотелось бы пересмотреть на большом экране, а еще лучше — на природе.
 
Вероника и Северин продолжают темы, к которым обращаются и Зайдль, и Ханеке, и Хауснер, и, видимо, вся австрийская кино традиция: что скрывается за масками, которые мы все носим, как неубедительны фундаментальные, казалось бы, социальные установки, к чему приводить тотальная разобщенность и гнетущее молчание.
«Я вижу, я вижу» — в том числе, снова исследование распада семьи и последствий испорченной коммуникации взрослых, которые отображаются в детях. В «Забавных играх» (1997) Ханеке необъяснимая угроза извне деликатно врывалась в загородную идиллию, глава семьи первым падал жертвой и активными персонажами становилась женщина и ребёнок, самые уязвимые социальные группы. Вероника и Северин, работая непосредственно в жанре хоррора, развивают эту мысль: внутри дома чуть ли не опасней, чем снаружи, и нет гарантий, что тебя настоящего увидит и примет даже самый близкий человек. Мать и дети становятся достойными соперниками друг для друга. В одной фразе отношение австрийских режиссеров к причинно-следственным связям в семье и обществе можно описать фразой "Like mother, like son".



group-telegram.com/filmkenner/1230
Create:
Last Update:

На этой неделе в прокате долгожданный “Des Teufels Bad” (локализованный как «Одержимая»). Поэтому ближе знакомлюсь с семейным подрядом великого и ужасного Ульриха Зайдля: его многолетний соавтор и партнёр Вероника Франц и племянник Северин Фиала работают в довольно нестандартном творческом дуэте. 

Вероника и Северин сблизились, когда Зайдль "нанял" племянника бэйбиситтером в помощь Веронике. Они начали говорить о кино (а о чем еще?) и придумали активность: брать в прокате фильмы, чаще хорроры, вместе смотреть и обсуждать. Быстро выяснилось, что в этих размышлениях они отлично совпадают.

Их дебютный “Ich seh, Ich seh” (2014) в оказался исключительно интересным исследованием нескольких страшных тем: страх ребенка потерять матери, страх женщины потерять себя, потеря коммуникации, последствия непроговоренных травм.

Жуткие события разворачиваются при ярком солнечном свете. Это еще одна вариация любимого, например, Стивеном Кингом, поджанра «взросление за одно лето», когда в преддверии школы рушится внешняя расслабленная знойная беззаботность.
В гигантский загородный дом после пластической операции на лице возвращается забинтованная под панду мать 11-летних близнецов. Что-то в ней поменялось, прежде заботливая, она превратилась в замкнутую, жестокую, игнорирующую одного из сыновей мигеру. Дети решают, что маму подменили, и начинают расследование. 

Деликатная камера Мартина Гшлахта (гений, не меньше) с первых же кадров ненавязчиво дает ответ на половину вопросов. Но понимание помогает освободиться от ненужного томления и углубиться в детали, шероховатости, мимику и жесты. Да и интрига все же держится: кто в этой истории антагонист, а кто жертва? Конечно, умные люди не для того снимают кино, чтобы дать на фундаментальные вопросы дидактичные ответы. Некомфортный просмотр гарантирован.

Фактурные 11-летние Элиас и Лукас Шварц (в фильме их имена не меняли) то ли угловато непрофессионально играют, то ли стесняются перед камерой, и тем самым создают хрупких, почти ангельских (поначалу) персонажей. Реальные Элиас и Лукас выросли в деревне, поэтому на съемочной площадке ничего не боялись. И в то же время, на экране они так уязвимы, что материнский инстинкт начинает прорываться, откуда не ждали. Сцены снимали в хронологическом порядке, каждый день ребятам рассказывали о дальнейшем витке событий. Удачно, что мама близнецов — психиатр, утверждала, что братья не пострадали от съёмок в довольно жестоком фильме.

Картина строится на контрасте: природа вокруг уединенного дома шелестит, волнуется, пульсирует. Гшлахт выпукло показывает контраст живого мира за пределами дома и интерьера, холодного отчужденного. Мама сильно устает, внутри больше нельзя громко разговаривать, а главная повинность — уборка, уборка, уборка, стерильная чистота и гладкость скользящих поверхностей. Фильм снимали неспеша, под чутким руководством Зайдля - продюсера, на 35 мм пленку. Эффект сногсшибательный, хотелось бы пересмотреть на большом экране, а еще лучше — на природе.
 
Вероника и Северин продолжают темы, к которым обращаются и Зайдль, и Ханеке, и Хауснер, и, видимо, вся австрийская кино традиция: что скрывается за масками, которые мы все носим, как неубедительны фундаментальные, казалось бы, социальные установки, к чему приводить тотальная разобщенность и гнетущее молчание.
«Я вижу, я вижу» — в том числе, снова исследование распада семьи и последствий испорченной коммуникации взрослых, которые отображаются в детях. В «Забавных играх» (1997) Ханеке необъяснимая угроза извне деликатно врывалась в загородную идиллию, глава семьи первым падал жертвой и активными персонажами становилась женщина и ребёнок, самые уязвимые социальные группы. Вероника и Северин, работая непосредственно в жанре хоррора, развивают эту мысль: внутри дома чуть ли не опасней, чем снаружи, и нет гарантий, что тебя настоящего увидит и примет даже самый близкий человек. Мать и дети становятся достойными соперниками друг для друга. В одной фразе отношение австрийских режиссеров к причинно-следственным связям в семье и обществе можно описать фразой "Like mother, like son".

BY KINski




Share with your friend now:
group-telegram.com/filmkenner/1230

View MORE
Open in Telegram


Telegram | DID YOU KNOW?

Date: |

Telegram Messenger Blocks Navalny Bot During Russian Election "We as Ukrainians believe that the truth is on our side, whether it's truth that you're proclaiming about the war and everything else, why would you want to hide it?," he said. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. After fleeing Russia, the brothers founded Telegram as a way to communicate outside the Kremlin's orbit. They now run it from Dubai, and Pavel Durov says it has more than 500 million monthly active users. It is unclear who runs the account, although Russia's official Ministry of Foreign Affairs Twitter account promoted the Telegram channel on Saturday and claimed it was operated by "a group of experts & journalists."
from ye


Telegram KINski
FROM American